Читаем без скачивания Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр

Роб приказал нам быть готовыми к выходу ровно в 4.45 утра, следовательно, у меня было 45 минут, которых едва хватало, чтобы одеться, впихнуть в себя плитку шоколада, влить немного чая и пристегнуть «кошки». Посветив налобным фонарем на дешевенький термометр на моей куртке, которую я использовал как подушку, я увидел, что температура в тесной двухместной палатке была минус 14 градусов по Цельсию.

– Даг! – прокричал я бесформенному кому в спальном мешке рядом со мной. – Время подниматься на горку, красава. Ты уже проснулся?

– Проснулся? – проскрипел он усталым голосом. – С чего ты взял, что я вообще спал? Знал бы ты, как мне хреново. Че-е-ерт, у меня что-то не в порядке с горлом. Я слишком стар для таких подвигов.

За ночь наши испарения сконденсировались на ткани палатки хрупким слоем инея. Когда я привстал и начал копошиться в темноте, чтобы одеться, невозможно было не задевать низкие нейлоновые стены и крышу, и каждый раз, когда это происходило, внутри палатки начиналась пурга, покрывающая все вокруг кристаллами льда. Дрожа мелкой дрожью, я быстро натянул на себя, один за другим, три слоя ворсистого полипропиленового нижнего белья, затем верхнюю одежду из непродуваемого нейлона и после этого вставил ноги в тяжеленные неуклюжие ботинки. Затягивая шнурки, я поморщился от боли. За прошедшие две недели кончики моих пальцев растрескались и кровоточили, и в холодном воздухе их состояние неуклонно ухудшалось.

Тяжело шагая и освещая себе дорогу налобным фонарем, я вышел из лагеря. Впереди меня, пробираясь между ледяными башнями и завалами из валунов, в сторону ледника шли Роб и Фрэнк. Следующие два часа мы поднимались по склону, пологому, как горка для начинающих лыжников или сноубордистов, пока, наконец, не вышли к расщелине, являющейся верхней границей ледника Кхумбу. Сразу за краем ледника поднималась стена Лхоцзе – громадное наклонное море льда, которое светилось, как темный хром, в косых лучах поднимающегося солнца. Из промороженных высот над нашим головами, словно прикрепленная к небесам, спускалась одинокая нить девятимиллиметровой веревки. Я подобрал ее нижний конец, прикрепил свой жумар{34} к этой слегка потрепанной веревке и начал подъем.

С момента выхода из лагеря мне было холодно. Я слишком легко оделся с расчетом на эффект солнечной печи, который возникал каждое утро после того, как дневное светило нагревало Долину Молчания. НО ЭТИМ УТРОМ ИЗ-ЗА СИЛЬНОГО ВЕТРА, КОТОРЫЙ ДУЛ ПОРЫВАМИ С ВЕРШИНЫ ГОРЫ, ТЕМПЕРАТУРА ДЕРЖАЛАСЬ, НАВЕРНОЕ, ОКОЛО СОРОКА ГРАДУСОВ НИЖЕ НУЛЯ.

У меня в рюкзаке был еще один запасной свитер, но, чтобы его надеть, надо было сначала снять перчатки, рюкзак и ветровку, и сделать все это, зависнув на веревке. Я не хотел ничего уронить вниз, поэтому решил подождать, пока не дойду до менее крутой части стены, где смогу твердо встать, а не болтаться на страховочной веревке. Поэтому я продолжал подниматься, хотя замерзал все сильнее и сильнее.

Ветер поднимал громадные вихри снежной пыли, которые волнами ниспадали с горы, словно морской прибой, и покрывали одежду слоем изморози. На стеклах моих защитных очков нарос ледяной панцирь, сквозь который было плохо видно. Я начал терять чувствительность в ногах, и пальцы рук одеревенели. Продолжать подъем в таком состоянии было очень опасно. Я шел первым в цепочке на высоте 7010 метров, на пятнадцать минут опережая проводника Майка Грума, и решил подождать его и обсудить сложившуюся ситуацию. Но буквально перед тем, как Майк должен был добраться до меня, я услышал, что из рации за пазухой его куртки раздался голос Роба. Майк остановился, чтобы ответить.

– Роб приказывает всем спускаться вниз! – заорал Майк, пытаясь перекричать ветер. – Уходим отсюда!

К полудню мы снова вернулись во второй лагерь и стали подсчитывать наши потери. Я очень устал, но в остальном у меня все было в порядке. Врач из Австралии Джон Таск слегка обморозил кончики пальцев. А вот Дагу совсем не повезло. Когда он снял ботинки, то увидел, что отморозил несколько пальцев ног. В 1995 году на Эвересте он обморозил ноги так сильно, что ему отрезали часть ткани на большом пальце; кровообращение нарушилось, и его ноги стали крайне восприимчивыми к холоду. Теперь он снова обморозил ноги, и это серьезно уменьшало его шанс подняться на большую высоту, где температура была крайне низкой.

Однако еще хуже у Дага дело обстояло с дыхательными путями. За две недели до отъезда в Непал ему сделали несложную хирургическую операцию на горле, после которой его трахея стала чрезвычайно чувствительна. Этим утром, вдыхая обжигающе холодный воздух он, видимо, обморозил свою гортань.

– Моя песенка спета, – едва слышно шептал он. – Я даже говорить не могу. Видимо, не суждено мне подняться на Эверест.

– Что-то ты слишком рано выходишь из игры, Дуглас, – возразил Роб. – Подожди, посмотрим, как будешь чувствовать себя через пару дней. Ты у нас крепкий орешек. Думаю, после того, как придешь в себя, у тебя есть реальные шансы на успех.

Однако Робу не удалось подбодрить Дага, и тот уединился в нашей палатке и забрался с головой в спальный мешок. Мне было тяжело видеть его в таком подавленном состоянии. Мы стали с ним добрыми друзьями, и он щедро делился со мной опытом, который приобрел во время своей неудавшейся попытки восхождения на вершину в 1995 году. Я носил на шее небольшую бусину дзи – буддистский амулет, освященный ламой из монастыря Пангбоче, который подарил мне Даг в начале экспедиции. Мне почти так же хотелось, чтобы он дошел до вершины, как хотелось дойти самому.

ДО КОНЦА ДНЯ СРЕДИ ОБИТАТЕЛЕЙ ЛАГЕРЯ ЦАРИЛА АТМОСФЕРА ШОКА И ЛЕГКОЙ ДЕПРЕССИИ. ГОРА, ДАЖЕ НЕ УСПЕВ ПОКАЗАТЬ СЕБЯ С ХУДШЕЙ СТОРОНЫ – НА ЧТО ОНА БЫЛА ВПОЛНЕ СПОСОБНА, – ЗАСТАВИЛА НАС УБЕЖАТЬ СО СКЛОНОВ, СЛОВНО ЗАЙЦЕВ. ВПРОЧЕМ, СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ГОРЫ ПОЛУЧИЛА НЕ ТОЛЬКО НАША КОМАНДА. КАЗАЛОСЬ, ЧТО МОРАЛЬНЫЙ ДУХ СРАЗУ НЕСКОЛЬКИХ КОМАНД ВО ВТОРОМ ЛАГЕРЕ УПАЛ НИЖЕ ПЛИНТУСА.

Плохое настроение усугубилось еще больше – после конфликта между Холлом и руководителями экспедиций Тайваня и ЮАР из-за распределения ответственности за провешивание около двух километров веревки, необходимой для безопасного восхождения вверх по стене Лхоцзе. К концу апреля веревку уже навесили между верхней оконечностью Долины Молчания и третьим лагерем, то есть на половине пути вверх по стене. Чтобы завершить эту работу, Холл, Фишер, Ян Вудал, Макалу и Тодд Бурлесон (руководитель американской экспедиции «Альпийские восхождения») договорились о том, что 26 апреля один или два человека, выделенные от каждой экспедиции, совместными усилиями будут протягивать веревку по оставшейся части стены, на отрезке между третьим и четвертым лагерем, расположенным на высоте 7930 метров. Однако все получилось совсем не так, как они планировали.

Когда утром 26 апреля Анг Дордже и Лхакпа Чхири из команды Холла, проводник Анатолий Букреев из команды Фишера и шерп из команды Бурлесона вышли из второго лагеря, шерпы тайваньской и южноафриканской команд остались в своих спальниках и отказались из них вылезать. В середине дня, когда Холл прибыл во второй лагерь и узнал об этом, он немедленно схватился за рацию, чтобы узнать, почему не выдерживаются договоренности. Сирдар тайваньской команды шерп Ками Дордже многословно извинялся и обещал исправиться. Но когда Холл вызвал по рации руководителя экспедиции Вудала, южноафриканец и не собирался раскаиваться, а ответил залпом брани и оскорблений.

– Давай-ка держать себя в рамках, приятель, – убеждал его Холл. – У нас ведь есть договоренность.

На это Вудал ответил, что его шерпы остались в своих палатках только потому, что никто их не разбудил и не сказал, что требуется их помощь. Холл ответил, что Анг Дордже несколько раз пытался их поднять, но те игнорировали его просьбы.

– Либо ты, либо твой шерп нагло врет, – заявил Вудал.

Затем он пригрозил послать пару шерпов из своей команды, чтобы те «разобрались» с Ангом Дордже.

Прошло два дня после этого малоприятного разговора, но напряженные отношения между нашей экспедицией и южноафриканцами не исчезли. Нас также не радовала отрывочная информация об ухудшающемся состоянии Нгаванга Топче. Ему становилось все хуже и хуже даже на небольших высотах, и врачи сделали предварительное заключение, что его болезнь, возможно, была не просто высокогорным отеком легких, а скорее отеком легких, отягченным туберкулезом или каким-либо другим заболеванием, имевшимся у него ранее. Однако у шерпов был другой диагноз: они полагали, что одна из альпинисток из команды Фишера рассердила богиню небес Эверест-Сагарматху и что божество отомстило за это болезнью Нгаванга.

Альпинистка, которую шерпы имели в виду, состояла в интимных отношениях с членом экспедиции, совершавшей попытку восхождения на Лхоцзе. В базовом лагере, который по сути, похож на общежитие, невозможно ничего утаить, и любовные свидания в палатке альпинистки не прошли не замеченными для членов других команд, и в особенности шерпов, которые показывали на палатку пальцами и тихо посмеивались.