Читаем без скачивания Крушение - Рабиндранат Тагор

Подошло воскресенье, и Шойлоджа оказалась в большом затруднении. Ей было неудобно оставлять надолго свою новую подругу в одиночестве, и в то же время она была не настолько склонна к самоотречению, чтобы пожертвовать праздничным днем. С другой стороны, она понимала, что не сможет быть вполне счастлива, зная, что Ромеш рядом, а Комола лишена возможности с ним увидеться. Таким образом, праздничный день все равно потеряет для нее свою прелесть. Ах, если бы только как-нибудь устроить им встречу!

В таких делах обычно не спрашивают совета старших. Но Чокроборти был не из таких людей, которые ждут, пока к ним обратятся. Он объявил дома, что по весьма неотложным делам ему нужно уехать на целый день. А Ромешу дал понять, что гостей они сегодня не ждут и он, уходя, закроет входную дверь. Особенно старался он довести это до сведения дочери, так как отлично знал, что она на лету улавливает смысл любого намека.

— Ну, сестра, суши-ка волосы поскорей, — сказала Шойлоджа Комоле после купанья.

— К чему так спешить?

— Это потом узнаешь, а пока давай я тебя причешу. — С этими словами Шойлоджа занялась ее прической: косичек было заплетено множество, и прическа получилась великолепная. Затем между ними разгорелся спор о том, какое надеть сари. Шойлоджа хотела надеть на нее яркое сари. Комола же не понимала, зачем это нужно, но в конце концов, чтобы доставить удовольствие Шойлодже, уступила.

В полдень после обеда Шойлоджа отозвала мужа в уголок, пошепталась с ним о чем-то и затем отпустила его. После этого она стала настойчиво уговаривать Комолу выйти в наружные комнаты.

Раньше, встречаясь с Ромешем, Комола никогда не испытывала ни малейшего смущения. Ей не представлялось даже подходящего случая проявить застенчивость. Ромеш с самого начала их знакомства отбросил всякие условности; не было у нее и подруги, которая посмеялась бы над нескромностью девушки.

Но сегодня ей казалось невозможным выполнить желание Шойлоджи. Комола видела, какие права имеет на своего мужа Шойлоджа, и понимала, что сама она не может похвастать такой же властью над Ромешем, поэтому не могла идти к нему как просительница.

Шойлодже так и не удалось уговорить Комолу пойти к мужу, и она решила, что Комола обижена на Ромеша. «Конечно, ей было на что обидеться, — думала молодая женщина. — Сколько дней они разлучены, а он ни разу не попытался повидаться с ней».

После обеда хозяйка дома Харибхобини удалилась отдохнуть. Тогда Шойлоджа обратилась к Бипину:

— Пойди к Ромеш-бабу и от имени жены позови его во внутренние комнаты. Отец не рассердится, а мама и знать ничего не будет!

Для такого тихого и скромного молодого человека, как Бипин, это поручение было отнюдь не из приятных, но он не смел в праздничный день отказать жене в просьбе.

Между тем Ромеш, постелив на полу коврик, лежал с книгой в руках. Окончив чтение, он собрался было от скуки просмотреть в журнале объявления, но вдруг увидел Бипина и очень обрадовался. Как собеседник Бипин, конечно, не был находкой, но Ромеш решил, что с ним можно скоротать полуденные часы в незнакомом месте, и поэтому приветливо сказал:

— Входите, Бипин-бабу, добро пожаловать! — Но Бипин не сел, а, почесав затылок, заявил:

— Она вас зовет к себе.

— Кто, Комола? — спросил Ромеш.

— Да…

Ромеш был несколько удивлен. Правда, он давно уже решил, что будет, наконец, считать Комолу своей женой. Но по свойственной ему нерешительности был рад некоторой отсрочке. В своем воображении он уже видел Комолу в роли хозяйки и пытался воодушевить себя мыслями о будущем счастье, но первые шаги — всегда самые трудные. Он и представить себе не мог, как в один прекрасный день преодолеет отчужденность, с которой так долго относился к ней. Именно поэтому Ромеш не очень торопился с наймом дома.

Услышав, что Комола зовет его, он решил, что у нее какое-нибудь дело к нему. Но, несмотря на то, что он был почти уверен в правильности своего предположения, приглашение все же взволновало его.

Отложив в сторону журнал, Ромеш направился в зенану. В томительной тишине осеннего полдня, нарушаемой лишь убаюкивающим жужжанием пчел, он чувствовал себя почти как влюбленный, который спешит на свидание. Бипин издали указал ему дверь комнаты и скрылся.

Комола думала, что Шойлоджа отказалась от намерения уговорить ее встретиться с Ромешем и ушла к Бипину. Поэтому она села на пороге у раскрытой двери и стала смотреть в сад.

Сама того не подозревая, Шойла лирически настроила Комолу. От нежного шепота ветерка в саду трепетали ветви деревьев, и тихий шелест листвы временами заставлял сердце девушки вздрагивать в непонятном смятении.

В это время в комнату вошел Ромеш и, подойдя сзади, окликнул:

— Комола!

Девушка очнулась от грез и вскочила, сердце ее бешено забилось. Она, которая никогда раньше не испытывала ни малейшего смущения в присутствии Ромеша, теперь не могла поднять головы и взглянуть на него. Краска стыда залила ее до кончиков ушей.

Нарядная, с непривычным для Ромеша выражением лица, Комола предстала перед ним какой-то иной. И эта новая Комола удивила и очаровала его. Медленно подойдя к ней, он после нескольких секунд молчания нежно спросил:

— Комола, ты звала меня?

Девушка была поражена.

— Нет, нет, не звала, зачем мне тебя звать? — с необычной горячностью воскликнула она.

— Ну, а если бы и позвала, разве это преступление?

— Да нет, я не звала тебя! — проговорила она с удвоенной силой.

— Хорошо! Ты не звала меня, я сам пришел. Так неужели же ты рассердишься и выгонишь меня?

— Все узнают, что ты был здесь, и будут недовольны, лучше уходи! Я тебя не звала!

— Ну хорошо! — воскликнул Ромеш, схватив ее за руку. — Пойдем ко мне, там никого нет.

Вся дрожа, Комола вырвала свою руку, убежала в соседнюю комнату и заперла за собой дверь.

Ромеш понял, что это просто женский заговор, и, взволнованный, отправился к себе в комнату. Он принял прежнюю позу и, взяв журнал, попробовал вновь заняться объявлениями, но ничего не мог понять: в сердце его, словно облака, гонимые ветром по небу, мчались одно за другим противоречивые чувства.

Шойлоджа постучала в запертую дверь, но ей никто не открыл. Тогда она, приподняв жалюзи, просунула руку и открыла сама. Войдя в комнату, она увидела, что Комола лежит ничком на полу и плачет, закрыв лицо руками.

Молодая женщина была удивлена. Она совершенно не понимала, что могло так огорчить Комолу. Присев рядом с ней, она ласково зашептала:

— Что случилось, милая, почему ты плачешь?

— Зачем ты так нехорошо поступила? Зачем позвала его? — проговорила Комола укоризненно.

Не только другому — самой Комоле трудно было понять причину столь сильного и внезапного взрыва горя. Никто не знал, что тайная печаль давно уже терзает ее. Сегодня Комола целый день находилась в созданном ею мире грез. Если бы Ромеш вошел в этот мир осторожно, все бы кончилось благополучно. Но когда она узнала, что его привели к ней, все ее грезы рассеялись. Вновь проснулись изгладившиеся было воспоминания о его попытках оставить ее на праздники в школе, о его равнодушии во время поездки на пароходе. После приезда в Гаджипур Комола очень быстро поняла, что прийти к любимой по собственному желанию, чтобы увидеть ее, — это одно, а явиться просто на зов — совсем иное.

Но Шойлодже трудно было разобраться во всем этом. Ей и в голову не могло прийти, что между Ромешем и Комолой была какая-нибудь серьезная преграда. Она нежно привлекла Комолу к себе на грудь и спросила:

— Сестра, может быть Ромеш-бабу сказал тебе какую-нибудь грубость? Или он рассердился, что мой муж позвал его? Почему же ты не сказала, что это я виновата?

— Нет, нет, он ничего не говорил. Но зачем ты его позвала?

— Я нехорошо поступила, сестра, прости, — проговорила расстроенная Шойлоджа.

Комола привстала и горячо обняла ее.

— Иди, милая, — сказала она, — иди скорее, а то Бипин-бабу рассердится.

Ромеш долго сидел один, глядя на строчки журнала невидящими глазами, и, наконец, отбросил его прочь.

Затем он поднялся и решительно проговорил:

— Довольно, так больше длиться не может. Завтра же я еду в Калькутту и улажу все дела. Я должен, наконец, признать Комолу своей женой, нельзя дальше медлить с этим, я плохо поступаю.

Сознание собственного долга вдруг с такой силой пробудилось в Ромеше, что он сразу одолел все сомнения и колебания.

Глава тридцать третья

Ромеш решил, что покончит со всеми делами в Калькутте и вернется, даже не заглянув в Колутолу. Он поселился в Дорджипаре. Дела отнимали у него совсем немного времени, и остаток дня девать было некуда. Ромеш не желал видеться со своими прежними знакомыми и поэтому всячески старался не встретить кого-нибудь из них на улице.