Читаем без скачивания Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник) - Елена Ронина

Правильно от него Верка сбежала, хотя парой они, конечно, были красивой. Загляденье просто, ничего не скажешь. Просто два киноартиста.

Жили Ястребовы на нашей лестничной площадке, прямо напротив нас, и квартиры у нас были одинаковые, трехкомнатные. Въехали мы в новый дом одновременно, в 1970 году. Ястребовы переехали из старого барака, а у нас папа новую квартиру от работы получил. Папе, правда, и на Калининском проспекте предлагали, но они с мамой съездили, посмотрели и отказались. Что это задом в виде книжки? И потом, сплошной же проспект! А где двор, где девочкам гулять? Родители приехали из Сибири уже десять лет как, а с московской экологией так и не свыклись. Я родилась уже в Москве, могла бы и в высотном доме-книжке на Калининском жить. Ну да ладно, зато у меня школа хорошая.

Семья у Ястребовых, как и у нас, не маленькая. На время переезда это были: Михаил – наш читатель тире учитель, его жена Верка, их трехлетний сын Лешка, мать Михаила Анна Степановна и ее старшая сестра Мария Степановна. Сестры уже много лет трудились на кожевенном комбинате, как и многие жители нашего многоэтажного и многоквартирного дома. Собственно, от этого комбината они квартиру и получили. Наверное, на Калининском проспекте сотрудников кожевенного комбината встречалось не так много. Но мне наш дом нравился. Люди все отзывчивые, приветливые, жили весело и дружно.

Так что вышло, что на одного маленького Лешку было сразу две бабушки. Обе в ребенке души не чаяли и всю дорогу на лавочке осуждали его молодых и непутевых родителей. Но Михаила не так чтобы сильно (все ж он им родня), а вот Верке доставалось по первое число. И ничего не делает, только мажется с утра до ночи, и руки не из того места растут, и так далее, и тому подобное.

Я тоже частенько посиживала на той самой лавочке подле подъезда. Такое порой узнаешь! Правда, и мою собственную семью соседки иногда полоскали, забывая, что я кручусь под боком. Только что про нас особо расскажешь? Мама все время бегом, сумки наперевес, опять же учительница, человек уважаемый по определению. Папа все время в галстуке, с портфелем, ну, правда, бывает, что и под градусом, но это в каждой квартире бывает. И в нашей уж никак не чаще, чем в других. Все-таки вокруг люди, взращенные на кожевенном производстве.

Вон у тети Светы с первого этажа мужа регулярно, раз в полгода, милиция забирает. Вообще чума. Сначала дядя Петя за ней гоняется. Всему дому слышно, как тетя Света орет. Потом машина милицейская приезжает, тут уж мы все посмотреть выбегаем, – почти что свадьба! Сначала дядю Петю два милиционера под обе руки ведут, он ничего, веселый, следом тетя Света с подбитым глазом и в слегка порванном халате. В одной руке пятилетний сопливый Ванька, в другую семилетняя зареванная Сонька вцепилась.

Я каждый раз на них удивляюсь. Моя мама никогда бы вот так на всеобщее обозрение не вышла, а уж если бы вышла, то хотя бы халат зашила предварительно. А уж мы с моей сестрой Наташкой точно бы не пошли. Еще б была охота в таком представлении участие принимать! И стоит эта Света с таким скорбным лицом, прямо рыдать охота. И что? Через неделю ее Петя возвращается, и они под ручку на базар ходят. И чего тогда цирк устраивать? Непонятно мне. Или живите вместе, или не живите. А она то орет, что он дурак недоделанный, то вперед забегает, в глаза ему заглядывает.

И пусть наши бабки на лавке говорят что угодно, только на Ястребовых смотреть приятно. Они не обзываются, все время в обнимку ходят. Оба высокие, красивые, в джинсах. У Верки длинные волосы по ветру развеваются, Михаил на нее влюбленно смотрит.

– О, пошли, пошли… А ребенка опять на бабок кинули. – Анна Степановна криво улыбнулась в ответ на царственный жест Верки, мол: «Пока, рано не ждите».

– А вы-то на что? Вам же что-то делать нужно. – Маринкина бабушка, Наталья, вступилась за молодых, отнеслась к ним без особого осуждения.

– А чего шляться-то? Чего шляться? Вот и сидите дома, вон телевизор есть, с Лехой в зоопарк сходите, диафильмы покрутите. Нет, размажет по лицу краску свою, живого места не увидишь, на «платформы» свои встанет, как не свалится, и пошла задом вертеть.

– Да у нее и зада-то нет! – решила я вступиться за Верку. – От шеи сразу ноги.

Мне в мои десять лет Верка казалась неописуемой красавицей. Во-первых, ноги. Ну, действительно, от ушей, и потом, затянутые в такие джинсы! Господи, где эти люди берут джинсы?! Да такие длинные, по полу волочатся, а Верке не жалко. Во-вторых, волосы. Ну просто Марина Влади! Эти бабки ей, конечно, завидуют. Даже если они когда-то и были молодыми, в чем я крупно сомневаюсь, таких роскошных волос у них не было никогда.

– Всю получку на свои шампуни изводит. Виданное ли дело, каждый день башку свою стирать, а потом в духовке сушить?! Пожар же приключиться может, – докладывала Степановна вечерами на лавочке про обстановку в семье.

Ага, мотала я себе на ус, стало быть, голову нужно мыть каждый день и не каким попало мылом, какое в ванной найдешь, а особенным шампунем. Правда, мои волосы, завивающиеся в разные стороны, такими идеально прямыми никогда не сделаешь. И потом, цвет. Волосы у Верки были абсолютно платинового цвета.

– Крашеная? – интересовались у Степановны соседки по лавочке.

– А кто его знает, – уклончиво отвечала та.

Из чего я сделала вывод – волосы у Верки свои. Уж если бы она их красила, мы бы узнали первыми. Анна Степановна бы доложила, и что за краска, и почем Верка ее берет, и сколько в той краске сидит. Нет, стало быть, свои. Вот богатство.

Периодически Верка царственным жестом откидывала прядь волос назад, чтобы показать народу красиво накрашенный ярко-синими тенями глаз. Другой глаз так и оставался навеки под волосами. Но даже если бы Верка была одноглазой, это бы ее никак не испортило. И потом, может, ей краски на второй глаз жалко, а так она один глаз распишет, прям как Васнецов, встанет на платформы, – и пошла, красиво покачиваясь и положив руку на талию Ястребова.

Миша Ястребов был частью антуража. Просто Верка, сама по себе, не была бы столь привлекательной, и, видимо, она это понимала. А опираясь на высокого, стройного Михаила, тоже в джинсах, тоже с модной прической, она приобретала законченный вид.

Все оглядывались на эту пару. Иногда они сразу из подъезда выходили в темных очках.

– Не спотыкнитесь! – орала им вслед Степановна.

– Свят-свят, – дергала ее за рукав бабушка Наталья, – твой же сын!

– Он ничего, удержится!

Уж не знаю, что там у них случилось, что произошло, только как-то посреди ночи мы проснулись от страшного грохота на лестничной площадке. По звукам было похоже – дрались мужики. Причем периодически кидая друг друга прямо на нашу дверь. Мои родители стояли под дверью и не знали, что делать.

– Давай милицию вызывать, – мама спросонья давала папе ценные советы.

– Подожди, мне кажется, это у Ястребовых. – Папа понимал: если это дело семейное, то сразу вмешиваться не стоит, и уж тем более не стоит вмешивать чужих людей.

– Неужели Верка Анну Степановну побила, – пыталась шутить я, но всем было ясно – тут дело серьезное.

Папа дождался, когда драка переместилась к другой стене, и быстро открыл дверь. Я выглядывала через плечо. Поскольку папа дверь быстро за собой захлопнул, мне удалось увидеть только то, что дерется никакая не Верка, а наш Ястребов и еще один парень с ярко-рыжей копной волос. При этом они поливали друг друга невесть какими ругательствами.

Видимо, присутствие папы их охладило, во всяком случае, молодые люди перестали прикладывать друг друга к нашей двери, а через некоторое время папа вернулся, под руку ведя Михаила. Мама охнула и побежала за бинтами и зеленкой.

Папа строго сказал:

– Ничего не надо, ложитесь спать, а мы с Мишей на кухне посидим.

Мама с папой никогда не спорила, быстро закрыла дверь на кухню, разогнала нас с сестрой по кроватям и сама пошла в спальню. Сначала я слышала шум открывающейся двери холодильника, потом звон рюмок, через какое-то время громкие всхлипы Михаила и папины речи на повышенных тонах.

Я недоумевала, что могло произойти? За что нашего чудесного соседа Ястребова избивал этот рыжий тип, и почему не заступалась Верка?

Мне кажется, я вообще впервые Ястребова видела одного, без висящей Верки на плече, и сразу он показался мне не таким интересным. То есть я эту расстановку сил всегда чувствовала тонко: не Михаил украшал Верку, а она его, и без нее он обычный, ничем не примечательный мужик, еще и немного побитый. Ну жизнь! Через какое-то время из кухни послышалось громкое папино пение:

– Доченьки, доченьки, доченьки мои! Где ж вы, мои ноченьки, где ж вы, соловьи!

Вертинского папа пел, когда выпьет, исключительно с горя. Вот если запевал Изабеллу Юрьеву: «Сашка, ты помнишь наши встречи», – так это с радости, а если «Доченьки», то это от слез. Видать, плохи дела у Михаила, – с такими мыслями я и уснула.