Читаем без скачивания Роман женщины - Александр Дюма-сын

— Которая едва не превратилась в действительность для твоей подруги; но ты хорошо сделала, что предупредила меня вовремя. А какое бы печальное соединение вышло бы для нас обоих. Как бы я надоела бедняжке де Бриону, но зато я была бы супруга пэра.

— Признайся, ты жалеешь…

— Если б я не жалела, тогда бы не было с моей стороны никакой жертвы, а теперь я могу гордиться, что принесла ее, могу сказать себе — ты мне обязана своим счастьем…

— И еще счастьем целой жизни, если хочешь знать, — досказала Мари, — ибо только теперь я понимаю, что оно именно зависело от этого брака.

— Уверена ли ты в этом? В наши годы так легко поддаются первому движению сердца, и как часто тужат потом, отдавши всю жизнь чувству, которое не было истинным. Что, если ты почувствуешь когда-нибудь, что ты не любишь де Бриона?..

— О, этого нечего опасаться! Я люблю его, добрая Клементина. Никто до него не смущал ни мой покой, ни мою мысль; никто до него не мог возбудить во мне даже минутной ненависти к тебе…

— Так ты ненавидела меня? Дитя! Когда надо было быть только откровеннее.

— Что же делать? Я думала, что он не любит меня; но в день вашей свадьбы, я, кажется, умерла бы с отчаяния.

— А что скажет твой отец, он, который так был доволен тем, что устроил мою судьбу?

— Не говори ему ничего.

— Напротив, мне кажется лучше предупредить его и открыть ему настоящий ход дел, особенно после того, что говорила мне графиня.

— Подожди еще немного; тем более, я недавно говорила ему, что ни за что с ним не расстанусь.

— Твой отец, милая Мари, как ты мне и сама говорила, много и откровенно толковал с тобою о твоей будущности. Он тебе самой вверил свое счастье, он предоставил тебе самой выбрать себе человека, будучи уверен, что такое благородное сердце, как твое, не может обмануться, — и потому-то он будет рад и счастлив, когда узнает о твоих чувствах.

— Не сомневаюсь, но тогда все в доме узнают о моих чувствах к де Бриону и тотчас же заговорят о свадьбе. Вот почему теперь, когда у меня нет более соперницы, мне хотелось бы сохранить тайну еще на некоторое время, я говорю тайну, потому что уверена в тебе. Мне хотелось, чтобы де Брион, в любви которого я не сомневаюсь, не знал бы, что я разделяю его чувства. Я хочу противопоставить политику девушки политике государственного человека. Мне хочется увидеть, как этот дипломат, читающий так легко в сердцах людей и угадывающий судьбу народов, прочтет в моей душе дорогое ему слово. Я хочу восторжествовать над его честолюбием; говорят, впрочем, что это сильная и возвышенная страсть, когда им движет благородное сердце. Я хочу заставить его забыть и его труд, и его цель, и его расчеты, и его теории, — все эти подмостки, на которые взмостилась его жизнь и в прочность которых он так непоколебимо верит. Помнишь ли ты наши вечерние разговоры, помнишь, с какою уверенностью он говорил нам о своем будущем значении в политическом мире? Казалось, хоть он и не высказывал этого ясно, что он считает за ничто всякое движение сердца, которому приписывает весьма слабое влияние на действия и жизнь мужчины. Я хочу наказать его за такое надменное высокомудрие. Я хочу — потому что чувствую себя сильнее него в этой игре. К тому же, ты уверяешь меня в его любви…

— И готова еще уверять, — отвечала, смеясь, Клементина.

— Я хочу заставить его предложить мне все жертвы; я хочу обратить в Тирсиса этого Талейрана и потом опять предоставить ему всякую свободу действий. О, каким торжеством было бы для меня, когда бы я могла сказать: де Брион, наш юный пэр, наш славный деятель на поприще политики, оставляет палату, уединяется в долины Швейцарии со своей женой, с молоденькой 17-летней женщиной, довольно скромной, довольно наивной, довольно сентиментальной… Невесело было бы тебе слышать подобные толки.

— Почему нет, особенно когда бы прибавили к этому: это бедной Клементине Дюбоа должна быть обязана Мари д’Ерми.

— Вот этот-то долг я уже и забыла. О, какой эгоизм лежит в основании счастья! Знай же, — прибавила Мари, — мне кажется, нетрудно исполнить желаемое. Де Брион под этой корой политических занятий таит почти девичью чувствительность. Говоря со мною о своей матери, он плакал — и потому, я уверена, он больше, чем кто-либо другой, умеет и может любить, тем более, что еще до сих пор никому не удавалось возбудить в нем привязанности. Доказательством тому служит эта, так сказать, жадность, с которою он спешил усвоить себе привычку к нашему обществу. Ты видела его на охоте, в первый день нашего знакомства? Он скорее походил на ребенка… ты будешь у меня на свадьбе?

— О, когда она будет назначена, я буду уже у мадам Дюверне.

— Так что ж, я поеду венчаться в Дре.

— Вот выдумала!

— Что же тут необыкновенного? Напротив, это желание так естественно, потому что имеет основанием справедливую благодарность и приятный для исполнения долг.

— А какой эффект произведет в Дре твоя свадьба! Какую честь ты сделаешь пансиону мадам Дюверне.

— Да, жизнь — довольно счастливая выдумка, милая Клементина.

— Этого, однако, ты вчера не говорила…

— Зато начиная с сегодня, не перестану повторять…

— Дай Бог, чтобы это так было, добрая Мари; но я-то теперь за кого выйду?

— Будь покойна, мы найдем тебе жениха.

В эту минуту кто-то постучался в дверь.

— Будем говорить о тряпках, — сказала Мари. — Это мой отец. Войдите! — вскричала она нежным голосом.

— Бедное дитя мое, ты была нездорова?

— Это уже прошло.

— Слышал, и говорят еще, что Клементина тебя вылечила.

При этих словах он посмотрел на молодую девушку доверчивым взглядом, значение которого она не могла объяснить себе.

— Да, — отвечала Мари, — но отчего вы пришли так поздно?

— И то едва дождался, пока де Брион уехал.

— И что же важного он говорил вам?

— Ничего; он беспокоился о тебе; он говорил, что он изучал медицину, и предлагал свои услуги; он спрашивал, узнавал, что могло расстроить тебя; и говорил мне то, — продолжал граф, — что только светский человек может сказать отцу в подобном случае.

— Но вы успокоили его?

— Конечно, но это все-таки не помешает ему прийти завтра рано узнать о твоем здоровье.

Граф пристально смотрел в глаза дочери, которая, взглянув на Клементину, покраснела и не сказала ни слова. Граф сел возле ее кровати и взял ее руку. Вскоре пришла и графиня. Барон тоже на этот раз был допущен в спальню молодой девушки, и разговор, сделавшись общим, продолжался недолго.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал граф шепотом Клементине, целуя ее, — встаньте завтра пораньше.

— С удовольствием, граф, — отвечала она, — в 8 часов я буду в саду.

Мари не могла слышать этого разговора.

— Признайся, ты хорошо заснешь в эту ночь, — сказала ей Клементина, лишь только они остались одни.

Вместо ответа Мари крепко обняла свою подругу, и они расстались.

Утром Клементина, верная своему слову, стараясь угадать предмет предстоящего разговора с графом, отправилась на место свидания. Граф, сопровождаемый своими любимыми собаками, уже ждал ее.

— Вот и я, граф, — сказала молодая девушка, взяв его за руку.

— Как вы точны, милое дитя! — воскликнул он. — Теперь мы поговорим о весьма серьезном деле. Графиня, вероятно, передала вам… — начал граф отеческим тоном, взяв нежную руку девушки.

— О, я знаю теперь, что хотите сказать мне, — прервала Клементина, — вы хотите говорить о моем браке с Эмануилом. Я не согласна, потому что решительно не люблю его и думаю, что и он тоже не любит меня.

— Только по этой причине? Но поклянитесь, что вы искренни!

— Это смотря по тому, чем я должна клясться.

— Вы ангел! Но тем не менее, бесполезно скрывать от меня правду; я знаю, что Мари любит де Бриона, и он влюблен в нее.

— Откуда вы это знаете?

— Я это заметил на другой же день знакомства с Эмануилом, я знал, что это непременно случится, и вот уже две недели, как я признаю это действительным фактом.

— В таком случае я вас не понимаю, — сказала Клементина, — зачем же вы сватали меня де Бриону; разве вы не хотите, чтоб он сделался мужем вашей дочери?

— Напротив, я этого пламенно желаю.

Клементина посмотрела на графа, как бы желая спросить: кто из нас двух помешался.

— И чтоб объяснить вам все, — продолжал граф, — я просил у вас этого разговора. Я знал, что Мари любит де Бриона, знал, что он отвечает ей тем же чувством; но в то же время я знал, что они никогда не выскажут друг другу своих взаимных чувств, ибо наш великий политик в делах сердца наивнее каждого ребенка, и, конечно же, Мари не могла заговорить с ним первая. А между тем мы скоро возвратимся в Париж, где свидания их, конечно, сделаются гораздо реже. Я думал и теперь еще думаю об их браке; я уверен, Эмануил сделает Мари счастливою; и потому приискивал все средства, чтобы заставить наших влюбленных высказаться. Теперь вам понятно, милое дитя?