Читаем без скачивания Роман женщины - Александр Дюма-сын

— Это он, — проговорила она, узнав де Бриона, и бледность покрыла внезапно ее лицо.

— Посмотрите, — сказал ей Леон, который был с нею, — какие хорошенькие особы находятся в ложе графа д’Ерми.

Прибавим, что ложа Юлии находилась в бенуаре, и Леон мог быть виден только тогда, когда он сам этого хотел.

— Две довольно неважных пансионерки, — отвечала Юлия. — Он увидел меня, — прибавила она внезапно, — но он показал вид, что не заметил меня.

— Надобно бы узнать, кто такие эти девушки, — возразил Леон. — Они прелестны, в особенности блондинка.

— Что делает Эмануил у них в ложе? — спросила Юлия.

— То же самое, что и я в вашей; он в опере.

— Разве он знаком с семейством графа?

— И очень.

— Вы почему знаете?

— Он сам говорил мне об этом.

— А вы уже видели его, где бы это?

— Вчера, мы с ним встретились у Королевского моста.

— Говорил он вам обо мне?

— Он сказал, — отвечал небрежно де Гриж, — что вы очаровательная женщина.

— Вы несносны сегодня, милый Леон.

Леон, устремив глаза на одну ложу, казалось, не слыхал ни слова из того, что говорила его дама, и потому отвечал ей бессознательно.

— На кого вы так засмотрелись? — спросила она.

— На одну из этих девушек; она, точно, восхитительна.

— Что, вы уже начинаете восторгаться ею?

— Отчего же и нет? Я не видел доселе такой пленительной головки.

— Хорош комплимент, которым вы меня удостаиваете.

— Я уже давно не говорю вам их, они ни к чему мне не служат.

— А может быть, это новый способ ухаживать за мною?

— Право, нет, я и от этого отказался.

— И прекрасно сделали.

Они замолчали.

— Я думал, — начал Леон, — что у графини д’Ерми одна дочь.

— Любезный друг, вы надоели мне с вашим д’Ерми. Мать и отец ее вместе с нею, дождитесь антракта и ступайте просить у них ее руки, а меня оставьте в покое.

Юлия, видимо, была встревожена; но не Леон был тому причиной. По временам она смотрела на ложу, в которой находился де Брион, хотя и показывала вид, что смотрит в другую сторону. Де Брион был тоже не совсем спокоен. И точно, вид Юлии поражал его неприятно, не потому, чтоб он придавал какое-нибудь значение своей связи с нею, но тем не менее он хотел бы избегать случаев ее видеть. Он уселся в глубине ложи и утешал себя, глядя на Мари, счастливую и гордостью, и сердцем, ибо она смело могла сказать, что из всей массы зрительниц не было никого прекраснее ее и более любимой. Между тем Гризи пела восхитительно.

— Кто эта дама? — спросила Мари у своей матери, показывая взглядом на ложу Юлии, — она не сводит с нас своего бинокля. Ты знаешь ее?

— Нет.

— А ты? — сказала она, обращаясь к отцу.

Тоже «нет» было ответом графа.

— Она прелестна, браслет на ее руке так и горит бриллиантами; вероятно, желая показать его, она так лорнирует беспрестанно, — продолжала Мари.

Эмануил задрожал при мысли, что Мари могла узнать в этом браслете его подарок, а также и повод, по которому он был сделан; но он успокоился, подумав, и довольно основательно, каким образом и кто может доставить ей эти сведения.

Занавес опустился. Леон встал, чтобы выйти из ложи.

— Куда вы? — спросила Юлия.

— Пойду повидаться с де Брионом; он тоже вышел из ложи графа.

— Не приводите его ко мне.

— Не беспокойтесь, он и сам не имеет этого желания, я в этом уверен.

Леон, не будучи любовником этой женщины, не боялся ее и потому не имел причин щадить ее самолюбие.

— Вы меня оставляете? — сказала она.

— Нет, вот старый виконт де Самюль идет вам представиться.

— Я полагала, что он уж умер от старости.

— О, если б ему было суждено умереть только от этой причины, — возразил Леон, надевая шляпу, — то уже давно бы его не было на свете.

Леон встретил Эмануила в фойе. Де Брион, как и все, стоящие высоко в обществе и обращающие на себя внимание, охотно показывался на публике. Ему приятно было слышать, как его имя переходит из уст в уста, особенно в этот вечер, ибо целых два месяца он не был в Париже. Он прогуливался с графом, место которого около графини занял барон де Бэ.

— Я не предвижу случая более удобного, — сказал Эмануил, взяв за руку Леона. — Граф, позвольте вам представить маркиза де Грижа, который так давно желал познакомиться с вами; исполняя его желание, я тем более радуюсь, что отнимаю подобное удовольствие у барона.

Леон поклонился.

— Мы принимаем по четвергам, — сказал граф, — и я надеюсь, вы не откажетесь посетить нас; вы всегда застанете де Бриона подле графини.

Леон отвечал стереотипной фразой и поклоном.

— Мне бы хотелось по секрету спросить вас кой о чем, — шепнул маркиз Эмануилу.

— Граф, — сказал Эмануил, — позвольте мне оставить вас на минуту.

— У графини две дочери? — спросил Леон.

— Нет, одна.

— Блондинка или брюнетка?

— Блондинка.

— Я никогда не видел ее ни вместе с графом, ни с графиней.

— Неудивительно, она недавно приехала из пансиона.

— Она чудно хороша!..

— В самом деле?.. Брюнетка тоже прекрасна, — поспешил прибавить Эмануил.

— Это ее родственница?

— Нет, это ее подруга; она уезжает завтра.

— Мадемуазель д’Ерми мне больше нравится, а вам кто?

— Мне тоже, — проговорил Эмануил с невольной улыбкой.

— Кстати, я был в ложе Юлии, она не перестает говорить о вас. Вам не угодно ее видеть?

— Конечно, нет.

Они расстались: Эмануил пошел в ложу графини, Леон к Юлии.

— Блондинка и есть девица д’Ерми, я узнал это от де Бриона, — сказал Леон, садясь около Ловели, которая выразила свое нетерпение, услышав, что де Гриж толкует о предмете, так мало для нее занимательном.

— Только-то он и сообщил вам?

— И еще представил меня графу, который принимает по четвергам и у которого я могу всегда встретить Эмануила.

— Уж не принадлежит ли он к числу обожателей графини? Эти политические люди всегда имеют такие чудовищные связи…

— Я скоро узнаю истину, бывая каждый четверг у графа…

— Чтоб ухаживать за матерью…

— Не угадали, чтобы видеть дочь.

— У вас есть место в оркестре? — спросила Юлия.

— Разумеется.

— Так доставьте мне удовольствие, займите его, — сказала полушутя, полусерьезно Юлия, — я решительно не видала ничего несноснее вас сегодня.

И Леон вышел, поцеловав ее руку. Во время антракта он встал с места и, оборотясь спиною к сцене, последовал общему примеру молодежи, т. е. принялся рассматривать публику.

— Посмотри, — сказала шепотом Клементина, обращаясь к своей подруге и показывая ей на Леона, — видишь ли ты молодого человека, который послал улыбку той даме, о которой ты сейчас спрашивала.

— Вижу, так что же?

— То, что если б я могла выбрать себе мужа, то я, не колеблясь, вышла бы за него замуж.

— Я бы сказала, что у тебя дурной вкус; потому что он слишком хорош собою, чтобы мог быть порядочным мужем.

По окончании спектакля Леон проводил до кареты Юлию, которая приехала одна в оперу.

— Вы не позволите мне отужинать с вами? — спросил он.

— О, ни за что!

— Ну не сердитесь же! — прибавил он и удалился.

VIII

На другой день уехала Клементина, сопровождаемая Марианной, которая должна была ее отвезти к тетке, где Клементина могла провести еще несколько времени до возвращения в пансион. Нет надобности рассказывать, что отъезд ее сопровождался сожалением, поцелуями, слезами, обещаниями писать и клятвами вечной нерушимой дружбы.

Любовь — до такой степени эгоистичное чувство, что Мари почти обрадовалась отъезду своей подруги. Теперь уже никто не мешал ей отдаваться вполне тем мыслям, которые наполняют уединение любящей и любимой женщины. Мари не разбирала даже того ощущения, которое произвел в ней отъезд ее приятельницы: она помирилась с ним без усилий. Не станем же и мы следить за малейшими подробностями ее жизни, а пускай она сама расскажет нам о том состоянии, в котором была ее душа и ее сердце. Спустя несколько дней после отъезда Клементины, Мари получила от нее письмо следующего содержания:

«Милая подруга. Против моей воли, я ужасно скучаю, и ты этому невольная причина. Я провела три дня у моей тетки в Риевиль, в этом очаровательном уголке, тебе известном, где весною все домики похожи на корзинки, украшенные розами; но теперь розовые кусты отцвели давно, и в это время года наша скромная деревушка, хотя и походит еще на корзинку с цветами, но только цветы уже завяли. Тетка моя живет все еще в том же домике, в котором ты провела два или три праздника пасхи. Этот домик показался мне храмом уединения и печали, так что я тотчас же изъявила желание отправиться к мадам Дюверне. Это ты заставляешь меня желать этого, как единственного развлечения.