Читаем без скачивания Доктор Ахтин - Игорь Поляков

Она поворачивается ко мне и говорит, чеканя слова:

— В человеке заложено природой желание жить, и это называется инстинкт самосохранения. Лично я буду бороться за жизнь до самого конца.

— Вот и я об этом. Человек, который способен подавить в себе заложенный природой, мощный инстинкт самосохранения, заслуживает того, чтобы перед ним преклонялись. Кстати, Вера Александровна, когда вы подойдете к этому самому концу, вы проклянете то безумное время, когда вы боролись со смертью.

Я неожиданно прекращаю говорить, — совсем ни к чему показывать коллегам, что я способен видеть их будущее. Отвернувшись от женщин, я начинаю работать.

35

Пришла ночь и я рисую. Колеблющееся пламя свечи создает мечущиеся тени по стенам — лики Богини оживают, меняя выражения лиц, подмигивая и отводя глаза, откидывая волосы назад и наклоняя голову вперед, хмурясь и улыбаясь.

Я рисую другие образы. Пришло время создать тени для моей Богини. Я прекрасно помню всех шестерых, что станут служить Богине. Я создаю на листе бумаги тени тех, что хранятся в моей памяти. Неторопливо и уверенно, словно у меня в руке скальпель, я провожу линию лица первой жертвы. Нарисовав вытянутый овал его лица, я рисую самое важное — глаза. Их надо нарисовать очень точно, чтобы передать нарисованному лику индивидуальность. Передать все оттенки личности Ивана Караева карандашом очень сложно, но мне не привыкать. Нос и губы — если с ними и немного ошибусь, ничего страшного, эти детали не важны для создания тени. Так же, как и волосы, которые я рисую небрежными штрихами.

Под рисунком я пишу имя и фамилию создаваемой тени и откладываю лист бумаги в сторону.

На следующем листе я рисую вторую жертву.

Михаил Буранский.

Тёзка. И хороший парень — единственный из всех жертв, кто не удивился и не испугался, когда я его убивал. Мне даже показалось, что он был благодарен за то, что я его избавил от этой жизни.

Влад Касперов.

Чистенький и богатенький мальчик. Но тупой и наивный, — в последнюю секунду жизни он думал о том, что все равно выживет. Осознание неизбежной смерти так и не пришло к нему.

Станислав Копейкин.

Отвратительная жертва. Мне было противно выполнять ритуал, — у меня создалось впечатление, что вся кожа его тела была пропитана испражнениями. Я в ту ночь покинул его дом максимально быстро, и потом дома долго мылся, пытаясь избавиться от запаха.

Саша Самуйский.

Милый мальчик с ухоженной кожей. Рассекать её было одно удовольствие. Ни капли жира, и минимум мышц. Худенькое женственное тело.

И Николай Морозов.

Единственный из шести жертв, кто навсегда останется только тенью в святилище Богини. Мне нельзя было забрать его глаза, хотя соблазн велик. Когда Николай умирал, в его глазах я увидел взрыв эмоций. Он ненавидел смерть, и принял её, стойко вынося сильные боли. Он любил жизнь, и из последних сил рвался к ней, пытаясь ухватиться за малейшую надежду.

В его глазах я увидел своё отражение, и оно там было искажено смертельной болью.

Я откладываю последний лист бумаги. В некотором роде, я создал одно из своих величайших произведений — образы жертв, которые, пребывая вечно с Богиней, навсегда скрасят её одиночество. Она одна из них, и это они создали её.

«Ах» жертв — для неба, тени и «кА» — для Богини.

Теперь самое важное действо, ради которого я последний месяц жил и творил.

Я открываю убежище Богини. Первый и последний раз в этом году.

Я смотрю сквозь стекло на тело, лежащее в ванной. Она изменилась за год. Я вижу это, и понимаю, что это я виноват в том, что Богиня стала выглядеть хуже. Я только сейчас, через три года, обеспечил её полноценными слугами, а не теми бестелесными тенями, что смотрят на меня со стен безжизненными рисунками.

Я пришпиливаю к стене кнопками новые рисунки, располагая их по порядку — как они по времени пришли, так они и должны висеть, слева направо.

От Ивана к Николаю.

Я выхожу из святилища Богини и подхожу к столу. В маленьких банках лежат глазные яблоки жертв.

Десять банок.

Каждая подписана с точным указанием месторасположения глаза жертвы.

Иван Караев. Правый.

Станислав Копейкин. Левый.

И так далее.

Это очень важно. В каждое из глазных яблок скопированы отпечаток с мозга — в правый из левого полушария, в левый — из правого. В них есть все — память, мысли, желания, образы и чувства. Бесконечный поток информации.

И все это будет принесено на алтарь Богини.

Я беру по две банки в руки и несу. Аккуратно ставлю их на края ванны. И иду за другими банками.

Я выполняю этот ритуал первый, но не последний раз. И, когда все банки перемещены в святилище Богини, я замираю у двери.

Я говорю в тишину святилища:

О, Великая, ставшая небом,Наполняешь ты всякое место своею красотою.Земля вся лежит пред тобою — ты охватила её,Окружила ты и землю, и все вещи своими руками.

Сейчас я верну тишину и покой в святилище.До следующего года.Когда придет время, — всего двенадцать месяцев, совсем не срок для меня, — я снова открою эту дверь.И принесу свои дары Богине.

Часть вторая

26 июля — 26 августа 2007 года

1

Год прошел. Еще один промежуток времени на моем медленном пути к Тростниковым Полям. Год, в течение которого я много думал и готовился, чтобы прийти к Богине с новыми дарами. Время, которое потрачено на переосмысление всего, что я делал до этого, и что я собираюсь делать впредь.

Чтобы занять руки, я сделал косметический ремонт в квартире. Вначале безжалостно избавился от лишних вещей, прекрасно понимая, что вскоре ничего из этого мне не понадобится. Постелил новый линолеум на кухне и в коридоре, наклеил обои — на светлом фоне большие зеленые цветы — во всех трех комнатах. Я оставил в неприкосновенности только стену в дальней комнате — там, где дверь в святилище. И я приготовил все необходимое для завершающего аккорда.

Когда придет время, я сделаю то, что задумал, и — уйду в Тростниковые Поля.

Я сижу в дальней комнате моей трехкомнатной квартиры на первом этаже кирпичной пятиэтажки за столом в окружении её ликов — за год их стало значительно больше. И она еще больше изменилась. Оживая под моим карандашом, она говорила о том, что ждет меня. Говорила, что в тишине Тростниковых Полей ей не хватает меня. Ну, а я — прекрасный слушатель и вечный слуга — внимаю с радостью во взоре и со счастьем в сердце.