Читаем без скачивания Отряд под землей и под облаками - Мато Ловрак

В то время он был совсем еще ребенком, но случай этот на всю жизнь запечатлелся в его сознании. И, как всякий ребенок, переживший горькую обиду, он мечтал стать богатырем и, вроде Петера Клепеца[7], вырывать из земли деревья и крушить ими врагов. Но это были мечты, несбыточные мечты… Он уже понял, что слаб и один ничего не сможет сделать. Но однажды в руки ему попала книга с интригующим названием «Черные братья». За новые книги он всегда хватался сразу, эту он проглотил буквально залпом. Дойдя до конца, он вернулся к началу. Писательница с большим сочувствием изображала борьбу карбонариев[8] против австрийцев, угнетавших Италию. Тайная организация, называвшая себя «Черными братьями», устраивала заговоры, разбрасывала листовки, вывешивала флаги, подкладывала бомбы… В конце концов поднялся весь народ и выгнал из страны чужеземцев… Персонажи волнующей истории в глазах Ерко были настоящими героями. Вот это люди! Вслед за ним книгу прочел Филипп.

Книгу Ерко давно вернул в библиотеку, но по-прежнему постоянно думал о ней. Бесчисленные тяготы, описываемые в ней, были хорошо ему знакомы. Книга словно в зеркале представила ему тяжелую жизнь его земляков. И все же на родине дела обстояли не так, как в книге. Где храбрые борцы и герои? Нет их…

Однажды он зашел к Филиппу. Полицейские как раз в это время пришли за рабочим, жившим по соседству. Жена и трое детей, заливаясь слезами, повисли на нем. У мальчиков, издали наблюдавших за этой сценой, сердце сжималось от боли. Рабочий был не вор и не разбойник, люди говорили, что у него нашли какие-то бумаги. Друзья долго смотрели друг другу в глаза, затуманенные слезами.

— Вот бы нам так… как в той книге, помнишь? — произнес наконец Филипп и стиснул руку Ерко.

Много дней мысли Ерко были заняты только этим. Слова Филиппа заронили первые семена, из которых выросла подпольная организация «Черные братья». Поначалу в ней было только два члена, присягнувших друг другу хранить верность и тайну. Затем к ним присоединился Тонин; его приходилось все время сдерживать, он был слишком нетерпелив. Потом к ним пришел Нейче, его влекло к себе все новое, и общество он воспринял как веселую игру… Ребята не были настолько наивны, чтобы надеяться своими силами прогнать фашистов. Они хотели стать искрой, из которой разгорится пламя пожара. Точно так, как произошло в книге «Черные братья»…

Ерко открыл сундучок и положил письмо отца в пеструю коробку. Из-под белья вытащил «Стихи» Грегорчича[9], подарок матери, и стал перелистывать страницу за страницей в поисках слов, высекающих искру.

4

Павлек был не робкого десятка, однако в тот вечер на душе у него было скверно. Одно дело разбрасывать листовки во время сеансов в кинотеатрах, в полной темноте, или на уединенных улицах — это под силу любому мальчишке. Но пусть-ка кто-нибудь попробует приклеивать их к стеклам витрин на центральных улицах — отважно и незаметно, не глядя на снующих туда-сюда людей. Поймают, схватят за шиворот как кутенка, отведут в полицию. Для начала надают по шее, но самое главное будет потом. Павлек слышал немало страшного о том, как у арестованных, отказывающихся говорить, вырывали признание. А предателя ждет месть «черных братьев». Револьвер Тонина так и стоял у него перед глазами.

Неожиданно он почувствовал прилив мужества. Ни за что на свете он не покажет Нейче, что у него от страха дрожат коленки.

— Смотри, как это делается, — сказал Нейче, когда они оказались на узкой пустынной улочке.

Он взял листовку, провел по ней языком и — шлеп! — прилепил ее к окну зеленной лавки. При этом он ни на мгновение не придержал шага и смотрел прямо перед собой, не оглядываясь ни направо, ни налево.

— Попробуй!

Держался Нейче свободно и независимо, чуточку бравируя своей храбростью и делая вид, что это всего лишь игра. На самом деле Нейче был порядочный трусишка и, когда расклеивал листовки первый раз, трясся больше Павлека. Если бы он не боялся Тонина, который учил его, он бы тогда просто сбежал. Теперь он был мастером и охотно делился своим опытом с Павлеком. Листовки он нашлепывал как бы между прочим, как делал бы любое привычное дело: готовил уроки или грыз орехи.

Павлек вытащил из кармана листовку, быстро провел по ней языком, и вот она уже красуется на витрине парикмахерской.

— Хорошо, — прошептал Нейче, следовавший за ним в нескольких шагах, чтоб в случае чего предупредить об опасности. — Очень хорошо! Еще одну! Так… Неровно получилось, но это неважно…

Наконец они вышли на центральную улицу, кишевшую народом. Фонари еще не зажигали, только начинало смеркаться. Окна верхних этажей полыхали отсветами заходящего солнца. Здесь витрины шли почти вплотную друг к другу и все были высокие и широкие. Проявив известную ловкость и сноровку, можно было налепить по листовке на каждое стекло. Павлеку страстно хотелось поскорее разгрузить свои карманы. Колени его больше не тряслись, он был как натянутая струна. Не оборачиваясь, он чувствовал, что Нейче идет за ним, не спуская глаз с его спины.

Но если бы Нейче и не было с ним, мысль о побеге даже не пришла бы ему в голову. Как всегда, тяжелее всего был первый шаг. Ему казалось, что, как только он приступит к делу, все тут же обратят на него внимание. У него было такое чувство, что всем известно и содержание листовок. Поэтому он все время ждал, что вот-вот раздастся окрик: «Держите его!» Но все шло спокойно, и он осмелел. Шлеп! Шлеп! Напряжение ослабло. Это стало походить на забавную игру.

Павлек и в самом деле не вызывал подозрений. Мальчишка как мальчишка — на улицах таких полно! Идет себе, грызет орехи, выплевывая скорлупу на землю. Те, кто заметили листки, думали, что это реклама нового гуталина или зубной пасты. Правда, иной останавливался, отлеплял листок и тут же его читал. Но, не поняв, небрежно сминал и швырял под ноги. Те же, кто понимали, осторожно озирались и быстро совали листок в карман. Дома листовка прочитывалась еще раз, ее показывали друзьям. И никому не приходило в голову, что прилепил ее к стеклу витрины гимназистик с невинным выражением лица.

Неожиданно Павлек увидел впереди сухощавую фигуру часовщика, стоявшего на пороге своей лавки. Тот поглаживал свой чисто выбритый подбородок и глазел на прохожих. Шлеп! Листовка забелела на стекле витрины. Павлек на мгновение почувствовал на себе острый недоумевающий взгляд часовщика! Шлеп! Новая листовка заняла свое место на стекле второй витрины.

— Эй, осел! — услышал Павлек за собой голос. — Я покажу тебе, как пачкать стекла!

Гимназист и ухом не повел. Павлек знал, что за ним идет Нейче, и надеялся на него. И все же ноги сами собой пошли быстрее.

Нейче на мгновение остановился. Что будет? Часовщик в ярости все еще таращил глаза на Павлека. Вот-вот бросится за ним и схватит за шиворот. Но удовлетворился листком; содрав со стекла, он внимательно прочитал листовку. Глаза его гневно и озлобленно засверкали. Он поискал взглядом Павлека, но тот уже скрылся в толпе. Оглянувшись по сторонам, часовщик увидел лениво прохаживавшегося по другой стороне улицы полицейского и сделал ему знак глазами.

Нейче пустился бежать, догнал Павлека и на ходу незаметно ткнул его в бок: «Беги!»

Павлек не стал прилеплять уже приготовленную листовку, кинул ее на землю и побежал за Нейче. Ему чудилось, что за ним бежит вся улица и сто рук тянутся к нему, чтоб схватить его.

Однако бегущие мальчишки — вещь в городе обычная. По вечерам с городских окраин в центр стекалось множество сорванцов, они слонялись по улицам, разглядывали витрины, дурачились. Но Павлек и Нейче не были просто сорванцами. Как-никак гимназисты! Не дай бог увидит преподаватель — неприятностей не оберешься…

Неожиданно Нейче свернул в тихую боковую улочку. С размаху уселся на низкую стенку с железной оградой и состроил такое невинное выражение лица, словно весь день просидел на этом самом месте. Мгновение — и Павлек сидел рядом.

Оба запыхались, устали, щеки полыхали огнем. Посмотрели в сторону главной улицы. Под платанами спокойно прогуливались люди. Их никто не преследовал.

Мальчики переглянулись, и только тогда улыбка осветила их лица.

— Что произошло? — спросил Павлек, как только немного перевел дух.

— Да часовщик… — отмахнулся Нейче, словно и говорить о нем не стоило. — Сколько у тебя листовок осталось? Прилепим их здесь и пойдем в кондитерскую.

— У меня денег нет, — сказал Павлек.

— Я заплачу! — Нейче ухарски ударил себя по карману. — И лимонада выпьем. Пить хочется до смерти, правда?

— Угу, — согласился Павлек.

5

Полицейский инспектор Паппагалло напоминал в тот вечер заряженное ружье, грозившее каждую минуту выстрелить. Ясно сознавая, что в городе происходит что-то неладное, кружил он по улицам. Взгляд его рыскал по сторонам, не пропуская ни одного мальчишки, но ничего подозрительного не находил. Как назло, все они чинно проходили мимо магазинов, и в глазах их светилась сама невинность.