Читаем без скачивания По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

Вскоре разведчики вернулись, и Сурко смущенно доложил:

— Ошибся Петрунька… всего два вагона на путях и, правильно, с решетками. Охраняют четыре часовых, закутались, ровно бабы. Зато во дворе целое стадо коров, а на платформе мотоциклы в ящиках…

— Ну что ж, и то дело, унывать нечего, — сказал Рузметов. Он отрядил к вагонам Багрова с автоматом и еще двух человек с незаряженными винтовками, а остальных решил вести сам громить барак, в котором располагалась караульная команда.

— До моего свистка ничего не предпринимай, — предупредил он Багрова, — а то весь план испортишь. Как свистну два раза, налетай.

Он поднял людей и, руководствуясь советом Сурко, повел их в обход разъезда.

Прошло десять, двадцать, тридцать пять минут, и, наконец, два пронзительных коротких свистка ворвались в ночную тишину. Тотчас за ними последовали автоматные очереди, крики «ура», гулкие разрывы. В двери и окна барака посыпались гранаты, зажигательные пакеты, бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью. Через несколько минут языки пламени уже выбивались из окон, а партизаны, залегшие на путях, расстреливали в упор гитлеровцев, пытавшихся спастись бегством. Через полчаса восстановилась прежняя тишина, и лишь ярко пылающий барак свидетельствовал о налете партизан.

Не потеряв ни одного человека, освободив больше сорока пленных, прихватив восемнадцать коров и два мотоцикла, партизаны возвращались в лагерь.

Перед самым рассветом командир отряда Зарубин, шедший в голове длинной цепочки партизан, уже на подступах к лагерю вдруг остановился.

— Ты что? — спросил Добрынин, наткнувшийся на его спину.

— Что за чертовщина! — произнес Зарубин. — Куда мы попали?

— Как куда? — удивился Добрынин. — Сейчас северная застава будет.

— Какая там тебе северная!… — сказал Зарубин. — Ты слышишь?

Добрынин прислушался. Замолчали партизаны, шедшие сзади.

До слуха явственно донеслось мычание коров.

— Вроде как коровы… — неуверенно сказал Добрынин.

— Конечно, не тигры, — зло бросил Зарубин.

— Коровы…

— Точно, коровы, и не одна, — раздались голоса.

Все знали, что последнюю корову в отряде съели еще осенью, а тут мычала не одна, а сразу несколько коров.

«Неужели заблудились?» — мелькнуло в голове Зарубина. Он начал оглядываться по сторонам, но тут же убедился, что вел отряд совершенно правильно.

— Пошли! — скомандовал он и, взяв автомат в руки, быстро зашагал вперед.

На заставе часовые доложили, что в лагере все в порядке.

— Настоящий порядок, товарищ капитан, — добавил попрыгивающий с ноги на ногу часовой. — Рузметов с Багровым стадо коров пригнали, да и погонщиков прихватили никак с полсотни.

— Что за ерунда! — буркнул Зарубин и бегом заспешил к лагерю.

Уже у самых землянок он наткнулся на коров. В лагере все спали. Зарубин и Добрынин направились к землянке Рузметова. Командир отряда открыл дверь и посветил фонариком. Землянка была полным-полна людей. Все незнакомые. Спят.

— Сотворил наш Усман что-то! — заметил Добрынин.

— Получается так, — согласился Зарубин. — Да где же он сам?

Окружкомовская землянка оказалась также переполненной людьми, но Рузметова и там не было. Его нашли в штабе. Он спал в обнимку с Багровым на топчане Зарубина и Кострова. Положив голову на стол, дремал Топорков. В углу копошился Сурко, натягивая просохшие валенки. Ему надо было собираться домой.

От Сурко Зарубин и Добрынин услышали о ночном происшествии.

— Ну и голова! Вот голова! — подергивая ус, сказал Добрынин. — А где же мы с тобой, капитан, уляжемся?

Зарубин почесал затылок и улыбнулся.

— Смотри, какой! — шутливо произнес он. — Не успел стать начальником штаба, как уже в штабную землянку залез. Придется нам потесниться.

— Да, надо для него топчан тут соорудить. А выходит, мы с тобой не ошиблись в нем. Верно?

— Конечно, нет, — пожал плечами Зарубин. — Я думаю, будить его сейчас не стоит. Устал он не меньше нас. Пойдем-ка, старина, на кухню. Там мы…

— Чш-ш, — комиссар прервал Зарубина на полуслове.

Зашевелился Пушкарев. Он что-то тихо прошептал, пошарил руками, сбросил с себя полушубок и затих. Зарубин подошел и осторожно укрыл его.

— Страшное дело, если сыпняк, — сказал он, выходя из землянки.

— Страшное, очень страшное, — отозвался Добрынин. — И — чего греха таить! — боюсь я за Ивана Даниловича. Он полный, подвижной, а такие редко выносят. Я помню, болел, так еле-еле выкарабкался. Подумать только, он четвертый день в себя не приходит!

Зарубин промолчал.

12

В середине марта пришла радиограмма о подготовке к приему самолета. В ночь на четверг Зарубин, Добрынин и Костров вышли к «аэродрому». На дальних подступах к нему, там, где всего вероятнее было появление гитлеровцев, выставили усиленные засады. На посадочной площадке разложили сухие дрова и отрыли ямы для костров. Партизаны расположились группами вокруг «аэродрома».

Ночь стояла тихая. Высоко в небе перемигивались холодные звезды, то угасая, то разгораясь вновь. Зима была на переломе. Днем пригревало солнце, мороз ослабевал, снег подтаивал, а ночью опять все сковывало холодом, снег покрывался твердым настом, и можно было ступать по нему, не проваливаясь.

Зарубин, Добрынин и Костров сидели под большим разлапистым дубом, сильно обнаженные корни которого горбом выпирали из-под снега. Все волновались. Возбуждение возрастало с каждой минутой, и чем ближе подходил назначенный срок, тем медленнее тянулось время.

— Вот грех-то! — взглянув на часы, проговорил Зарубин. — Как долго! Будто назло! Хотя бы погода не испортилась. — Он озабоченно оглядел чистое, спокойное небо.

— Еще сорок минут. Шутка сказать! — Добрынин покачал головой и тоже посмотрел на часы. — При условии, конечно, если летчик аккуратный… А меня, скажу прямо, пробирает что-то. — Он встал и зябко передернул плечами.

— Давайте пройдемся, — предложил Костров, — а то и в самом деле замерзнем.

Все поднялись и пошли на поляну по протоптанной за день узенькой стежке, которая темной полоской вилась по снегу.

На противоположном конце поляны, у самого леса, слышались шум и дружный хохот. Направились туда.

Оказалось, партизаны, чтобы согреться, придумали забаву: привязав к березе оседланного коня, они заходили сзади и с разбега прыгали на него, пытаясь попасть в седло. Немногим удавалось это. Большинство, ударившись грудью или животом о круп лошади, падало в снег. Хохот вспыхивал то и дело. Дымников шумел больше всех, но зато дважды удачно вскочил в седло.

— Что кричишь, Сережка? — спросил Зарубин.

— Весело, товарищ капитан! Голос пробую, — отшутился Дымников.

— Кавалеристы из вас неважные, — сказал Зарубин и начал было снимать полушубок, чтобы показать, как прыгают настоящие кавалеристы, но в этот момент на востоке послышался едва уловимый гул.

Все на мгновенье замерли. Гул приближался. Опытное партизанское ухо уже улавливало рокот моторов советского самолета.

— К ямам! Зажигайте! — скомандовал Зарубин, застегивая полушубок и затягивая поясной ремень.

Партизаны засуетились на снежной поляне. Самолет был уже близко и начинал снижаться в поисках сигнальных костров. Летчик пустил белую ракету. Она на несколько секунд осветила все вокруг, выхватила из темноты поляну, лес, мечущиеся фигурки людей, затем распалась на мелкие брызги и погасла. Тогда стало еще темнее. Но через минуты вспыхнули, быстро разгораясь, шесть больших, в два ряда, костров. Сделалось опять светло и празднично. Летчик сбавил газ и решительно повел машину на посадку в коридор между кострами.

— Закрыть костры щитами! — громко распорядился Зарубин, когда машина, покачиваясь на лыжах, побежала по поляне.

Опять стало темно. Из-под щитов заклубился дым. Самолет остановился.

Из него выпрыгнул человек, за ним другой, и оба стали плясать, стараясь согреться.

— Кто прилетел? — подбегая, спросил Зарубин.

— Подполковник Гурамишвили! — отозвался один из гостей. — Будем знакомы.

Но Зарубин сначала сам представился старшему, как требовал устав, и лишь после этого пожал протянутую руку.

— Со вчерашнего дня вы уже не капитан, а майор, — сказал Гурамишвили. — Есть приказ командующего.

Затем подполковник поздоровался с Добрыниным, Костровым.

Подкатили две пары саней.

— Теперь окончательно замерзнем, — как-то безнадежно сказал летчик, усаживаясь в сани.

— А это зараз побачимо, — задорно сказал партизан-возчик и отпустил вожжи. Застоявшиеся кони взяли с места, так что летчик едва удержался в санях, схватившись за плечо Кострова. — Одно дело в небесах, другое в лесу, — засмеялся партизан, подстегивая коней.

В окружкомовской землянке сегодня было особенно тепло и уютно. Ярко горели, свисая с потолка, две маленькие электрические лампочки под бумажными абажурами. Добрынин предложил гостям поужинать, но, к его великому разочарованию, они отказались от еды, ссылаясь на то, что основательно «заправились» перед вылетом, два часа назад. Зарубин и Костров переглянулись и рассмеялись. Гурамишвили вопросительно посмотрел на них.