Читаем без скачивания Князь Никто (СИ) - Фишер Саша

Неслышной тенью я скользнул по карнизу, поднялся на самый верх, огляделся, чтобы сориентироваться. Опасно было таскать при себе все свои деньги разом. Следовало до поры до времени спрятать часть своих сокровищ в каком-нибудь тайнике. Почему бы не прямо здесь, где в мансарде живет такая очаровательная хранительница? Хоть она и никогда не узнает об этом…

Приметная башенка с флюгером в форме петуха. Каминная труба с нарисованной грустной рожицей. Мордатый рыжий кот, с любопытством взирающий на меня с самого края карниза. Вряд ли его можно считать надежной приметой места, но видеть я его все равно был рад.

Я сунул в глубокий карман штанов пару мелких купюр и свою паспортную книжку. А все остальное — бумаги, конверт с деньгами и мешочек с золотом, забил поглубже в нишу, оставленную выломаннившимся из свого гнезда кирпичом. Сверху над этой дырой проходил жестяной желоб, так что залить тайник дождем, если таковой случится в ближайшие дни, было не должно.

Почти бесшумно я соскользнул с крыши по водосточной трубе, еще раз огляделся, тщательно запоминая адрес и расположение домов и потопал в сторону Невы.

Васильевский остров я никогда не любил. Почему-то он вгонял меня в черную меланхолию даже в той своей части, которую облюбовали для своих особняков аристократы. Справиться с экзистенциальной тоской, которая захватывала на этой стороне Невы мой рассудок, не помогали ни пышные клумбы и цветники, разбитые на во всех дворах, на балконах и даже на крышах, ни играющие денно и нощно на перекрестке Среднего проспекта и Восьмой линии музыканты, ни даже вино и коньяк. Цветы казались бумажными венками на могилах, музыканты все время фальшивили и излишне растягивали ноты, а выпивка… Выпивка только вгоняла в тоску еще больше. Кроме того, сейчас, пребывая в теле полуголодного и совсем юного парня, я бы не рискнул экспериментировать с употреблением алкоголя. Во всяком случае, до тех пор, пока я не найду более или менее надежных приятелей, в обществе которых будет не страшно, если я с пары стопок просто упаду и усну юным здоровым сном.

Когда я добрался до Большого проспекта, Васильевский остров уже начал просыпаться, а знакомая еще с прежних времен тоска уже запустила в мою душу свои цепкие коготки.

Заспанные домработницы уже потянулись со своими корзинками в сторону рынка, помятые, как будто спали прямо в одежде, дворники уже нашали шваркать метлами по брусчатке улиц и тротуаров. А с самого утра недовольные жизнью жандармы уже заняли свои сторожевые будки.

На одиного бредущего подростка, то есть меня, никто пока что не обращал внимания. Приметная башенка с горгульей была на месте. Только вид у нее был более новый, чем в тот раз, когда Прошка мне ее показывал.

А вот и вывеска аптеки. Только само заведение еще закрыто. Час все-таки ранний. Впрочем, заходить я в нее пока что не собирался. Для начала мне нужен был подходящий наблюдательный пункт. Прежде чем пытаться навести контакты с родственниками того, кто в будущем станет моим самым верным сподвижником, не предавшим даже под топором палача, следовало сначала осмотреться.

Судьба — материя на самом деле очень прочная. Раз события уже свершились, то, чтобы обратить их вспять, требуются немалые усилия. Нельзя просто так переместиться в прошлое и убить своего врага прямо в колыбели. В этот простой и прямолинейный план непременно вмешаются досадные случайности, которые будут всячески мешать его осуществлению. Это может быть что угодно — от внезапно упавшего тебе на голову с ясного неба кирпича, до попавшей под ботинок в самый ответственный момент банановой кожуре. Причем с тобой, как с посторонним элеметном этой цепочки событий, рок церемониться не будет, так что задумав простое и незамысловатое убийство, ты скорее всего погибнешь сам, причем от самой нелепой из случайностей. Потом твое никому неинтересное тело заберет труповоз и отправит в печь котельной. И через два дня о тебе никто даже не вспомнит. Ну, мол, был какой-то тип. Пришел, подскользнулся на таракане, ударился головой об ступеньку и умер. Даже имени никто не вспомнит. Потому что тут ты никто.

Я хотел, было, усмехнуться, но губы задрожали и скривились в гримасу злой тоски. Я был Никто в том времени, откуда я пришел. И здесь я тоже Никто. Человек, который не может назвать свое настоящее имя.

Я потер кулаками предательски защипавшие глаза и решительно направился к деревянным лесам, прилепившимся к фасаду дома почти напротив аптеки. Судя по пыли, покрывающей доски, на них уже никто не забирался по крайней мере месяц. Значит если я несколько часов на них просижу, ни один фасад дома не пострадает…

— Эй ты! — раздался за спиной чей-то голос. — А ну сюда иди!

Я резко обернулся. В мою сторону вразвалочку, с видом хозяев жизни двигались трое рослых парней, совсем ненамного меня старше.

Глава 14. Кое-что о том, что у судьбы есть чувство юмора

Вид парней не выражал ничего хорошего. Центральный был здорово меня крупнее, но голова при этом была какой-то мелкой, как будто у ребенка. Из-за этого вид у него был карикатурным. Именно так газетчики рисуют уличных хулиганов — широченные плечи, кулаки больше головы, а сама голова больше похожа на какое-то недоразумение. В иной ситуации я бы даже посмеялся.

Двое его приятелей выглядели не столь внушительно. Обычные нескладные подростки, у того, который справа, начали пробиваться редкие усишки, а тот, что слева — самый мелкий, с обезьяньими ужимками и цветущим всеми оттенками фиолетового и зеленого синяком на всю правую половину лица.

— Что-то я тебя тут раньше не видел, нда? — гнусаво проговорил главный. Он жевал что-то коричневое с открытым ртом, и от этого его речь была еще более невнятной. — Чьих будешь, белобрысый?

Двое его прихлебал приняли высокомерные и угрожающие позы. Ну, как это видят подростки, конечно. Ссутулились, выдвинули вперед головы и сунули руки в карманы не подходящих по размеру штанов.

— В аптеку пришел, — относительно миролюбиво сказал я. — У бати пилюли кончились. А тут закрыто еще. Думал, подождать.

— Ты не слышал, что я спросил, сучок, нда? — главарь остановился в паре шагов от меня. — Из какой конуры ты выполз?

— Блаженный что ли? — тот, что с усишками, длинно сплюнул на тротуар. — Так тебя на цепь надо посадить, а то покусаешь еще кого.

Все трое заржали. Обезьяна с синяком тоненько и визгливо, главарь — низким подрыкивающим баском, а усатый — заикающимся козлиным блеянием.

— Живешь ты где, спрашиваю? — медленно, проговаривая по буквам, сказал главарь.

— На двенадцатой линии, — соврал я.

Никаких сомнений в том, что происходит, у меня не было — мелкие шакалята возвращались с ночного промысла. Карманы топорщатся, чем-то набитые доверху. Лица бледные и уставшие.

— Знак покажи! — потребовал главный.

— Что еще за знак? — спросил я.

— Брешешь, не живешь ты на двенадцатой! — заявил он. — Это залетный какой-то, братва. Аптеку Брюсов хочешь выставить, нда? А ты знаешь, что она под нашей защитой?

По их лицам было понятно, что все равно, что я отвечу. Бесполезно даже пытаться решить вопрос дипломатически, в чем-то их убедить или как-то договориться. Можно было либо вступить в драку и победить, либо убежать. Любой из вариантов плох. Первый — потому что я бродил сейчас по тонкому льду касания к судье, которую могу изменить. И то, что у меня в планах и мыслях не было вредить Прошке Брюсу, вовсе не означает, что эти трое шакалят — не орудие рока, и у одного из них в сапоге не спрятано шило, которое он всадит мне в печень просто из баловства. Потому что может. Потому что я для этих троих — такой же шакаленок, претендующий на их охотничьи угодья. Разрешенная добыча.

— Как-то ты для защитника-то рожей не вышел, — сказал я, незаметно разминая пальцы за спиной.

— Чего?! — белесые брови-щеточки на маленьком лице главаря взлетели вверх от изумления.

— Сопли подбери, вот чего, — огрызнулся я. — Защитник нашелся. К мамке беги под фартук, детский сад, штаны на лямках!