Читаем без скачивания Одинокое путешествие накануне зимы - Виктор Владимирович Ремизов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вон, другой-то возьми… — посоветовал кто-то.
Валерка и сам уже об этом думал. Он взял другой колун и стал им бить по первому. Широкая головка колуна нехотя заходила все глубже, но чурбан не трескался. Мужики вокруг уже открыто хохотали. Шутки сыпались одна другой обиднее. Макаров спокойно колол свой кряж. Он шел по кругу, всякий раз отщипывая нужный кусок с края. Это было совсем несолидно, так никто не колет, думал Валерка, не зная, что делать со своим инструментом, прочно застрявшим в дереве. Он зашел с другой стороны и засадил второй колун лоб в лоб первому — два должны были расколоть чурбак, и все пошло бы быстрее. Он догнал бы Макарова.
Второй колун засел так же, как и первый. Две ручки торчали из векового кряжа. Смолистая желтоватая древесина чуть только обозначила трещину, но выстояла. Хохотали невыносимо, Фикса ползал на коленях и бился лбом в печку, и даже Андрей улыбался. Из камералки вышел Валентин Петрович, постоял на крыльце с папиросой, посмотрел на балаган, на потного от злости Валерку и снова зашел.
Макаров вошел в работу и, забыв уже о сопернике, колол, быстро перемещаясь по кругу, отталкивая мешающие под ногами краснокорые пахучие чурки. Пот заливал ему глаза. Волосы на лбу слиплись. Могучий кряж неумолимо оплывал и уменьшался. Макаров остановился, глянул на Валерку:
— Клин возьми! — Он сказал это так, как будто они делали одно дело. Как будто они вдвоем были против этих веселящихся.
Валерка с благодарностью, но и растерянно на него посмотрел. Он не знал, что такое клин. Выручил кто-то из мужиков. Принес металлический клин на длинной рукоятке.
Макаров закончил и стал помогать Валерке, вдвоем они кое-как с помощью клина развалили все же, разодрали столетний кряж. Было ужасно. Валерка стоял красный и не знал, колоть ему дальше или не колоть.
— Молодец! Здоровый мужик! — Макаров поднес ему кружку с компотом.
Валерка посмотрел на него, не понимая, в чем тут шутка. Взял кружку.
— Здоровья, говорю, на двоих, не было бы силы, не засадил бы глубоко. Ничего, научишься. Кряжистую листвяшку так не расколоть.
— Я раньше… только топором колол… — начал было Валерка, но Макаров уже отвернулся, блаженно подкуривая сигарету от уважительно поднесенного бычка.
— А вы чего ржали?! Нет бы подсказать парню…
— А то ему не говорили, — на Фиксе опять было его прежнее наглое лицо.
Стали расходиться. Андрей звал чай пить у них в домике. Валерка подумал, что это он из жалости, и отказался, пробурчал, что надо с Любкой по работе поговорить. К Любке не пошел. Ему казалось, что все в лагере уже знают о его позоре. В палатке было темно. Он нащупал свечку, зажег, разделся и забрался в холодный спальник.
Свечка горела ровно, и все было видно. Полки с разложенными вещами, столик, тщательно обернутый восковочкой и заколотый кнопочками. Все у него здесь было хорошо, но этого никто не видел. А застрявший колун видели все. Он представлял, как Фикса сейчас в их свинарнике рассказывает тем, кто не видел.
Да, работничек, горько вздыхал Валерка. В первом лагере у него тоже было несколько неприятных случаев. В самом начале, когда забрасывались в тайгу, заглох тягач. Водитель, главный геолог и сам Звонарев, засучив рукава, долго ковырялись в дизеле, но у них не выходило. И тогда Валерка решил помочь — он хорошо знал мотор, которым дед качал воду из речки. Сам перебирал его. Мужики хмуро расступились, Валерка залез на моторный отсек и стал смотреть. Дизель был огромный и совсем не похож на дедов. Он пытался понять, что к чему, но даже карбюратора не мог найти, хотел спросить, да неудобно было. Боясь, что мужики сразу увидят, что он ничего не понимает, он трогал то одну деталь, то другую. Наконец Звонарев не выдержал и, недовольно согнав его с гусеницы, опять полез сам. Недовольство скорее все-таки к мотору относилось, но и к Валерке тоже.
Такая стыдоба была! «Хер ли лезть, если не понимаешь?!» — так тогда сказал Звонарев. Валерка прямо видел перед собой его недовольное лицо за толстыми очками. Стыдно было — не сказать как. Прямо горе. Он тогда отошел в сторону и, усевшись на мокрый мох, больно, до синяка укусил ладонь и дал слово не лезть никогда, если не знаешь. И вот теперь он снова стоял на тех же граблях. Он так расстроился, что из-за этого и уснул.
Проснулся рано. Чуть только рассвет обозначился сквозь щелочку брезентового входа. В палатке было холодно, в лагере и в тайге вокруг тихо, только глухие звоны лошадиных ботал время от времени нарушали тишину. Сразу вспомнилось вчерашнее. Валерка поспешно оделся и вышел из палатки. Мокро было от росы. Вся поляна в тумане, камералку с прокуренной комнатой Валентина Петровича еле видно. Холодно и неуютно.
Валерка шел к кухне, поеживаясь, зевая нечаянно и прислушиваясь, не встал ли тоже кто-нибудь, ему не хотелось, чтобы его сейчас видели. Колуны лежали, где их вчера и оставили. Валерка взял тот, которым колол Макаров, попробовал острие, взвесил в руках, замахнулся — колун был точно такой же, как и его, и он, взяв свой, направился к озеру.
На берегу сразу за кухней лежали два тридцатиметровых листвяка, притащенных сюда тягачом и попиленных на кряжи для колки. Валерка остановился в начале, возле самых толстых. Они были такие огромные, что он присвистнул уважительно и даже погладил шершавый, дынного цвета спил. Первый комлевый кряж вдвоем не обхватить было. Валерка задумался, как они растут, обернулся — над кухней стояли три такие же лиственницы — высоченные, с обломанными суками и небольшой кроной наверху. Когда-то росли в лесу, понял Валерка, потом лес извели, а они остались. Сколько же им лет? Может, больше ста? Он пытался представить, как тут было сто лет назад, потом вспомнил, зачем пришел, нахмурился и взялся за дело.
Способ, которым колол Макаров, оказался несложным.
