Читаем без скачивания Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский

Европейство Петербурга – такая же нелепица, как его «флот».

Мало того, что Петр уничтожил два русских флота: на Белом море и на Каспийском. Но и построенный им флот – чистой воды фикция. То есть внешне эти построенные ценой громадных усилий корабли вроде бы отличались от русских в лучшую сторону – корабли «допетровской» Руси имели «худшие» обводы, были заметно «пузатее» скоростных океанских судов Англии и Голландии. Если в них соотношение между шириной и длиной судна принято было выдерживать как 1:6, даже 1:8, то бус имел соотношение между шириной и длиной примерно как 1:4.

Второе отличие в том, что у судов Голландии было больше косых парусов и потому эти корабли могли лучше лавировать при ветрах с разной стороны и хуже «ловили» слабый ветер.

В результате голландские и английские корабли были маневреннее и быстрее, для управлением ими нужно было меньше людей[76].

Но во-первых, никакой необходимости плавать по океанам в России пока нет.

Во-вторых, «пузатые» российские корабли вполне исправно служат тому, что ей нужно.

В-третьих, одномачтовые (а у буса было 3 мачты) парусники-доу арабов в XV–XVII веках освоили весь Индийский океан и плавают по нему до сих пор. Испанский же галеон, легко ходивший через Атлантику, не намного лучше снаряжен и уж, конечно, не крупнее каспийского буса.

Но московитский флот приказано было уничтожить, и его не стало. После этого на Каспийском море долгое время не было никакого флота – ни торгового, ни военного.

На рейде же Петербурга что-то гнило, над серой водой торчали борта и мачты. Считалось, что флот существует, но в 1741 году флот попросту не смог выйти из гавани навстречу шведскому флоту, а в 1742 году – не решился выйти из гавани, хотя числом вымпелов шведский флот превосходил. Ведь строили флот из сырого леса, без соблюдения требований сушки и пропитки. Это были не корабли, а такие громадные муляжи кораблей, на которых выйти даже в Финский залив, не теряя из виду берега, было просто опасно.

Только при Екатерине построили реально действующий флот, и только к началу XIX века сложились морские традиции Российской империи. Важную роль в этих традициях играли выходцы из Костромской губернии, в которую когда-то, еще при Иване III, переселяли («переводили») новгородское дворянство. Прошло три века, и потомки русских (но не московитских) мореходов дали миру Невельского, Лисянского, род Бутаковых и многих, многих других.

Другой группой морских офицеров стали в Российской империи прибалтийские немцы, «трофейные иностранцы» (Литке, Врангель, Крузенштерн, Коцебу).

Глава 3. «Русская» и «немецкая» партии

Смеясь, он дерзко презиралЧужой земли язык и нравы:Не мог щадить он нашей славы,Не мог понять в сей миг кровавыйНа что́ он руку поднимал!

Немецкая партия?

Не было ни одного случая, когда бы при первых Романовых русские отказались бы повиноваться назначенному на должность иноземцу или «чинили бы ему препятствия». Но таких случаев очень много во время правления Петра. Чаще всего это трактуют как проявление «нетолерантности» русских, их отсталости и неприличной нелюбви к иностранцам. Но можно ведь понять и иначе: Петр разводил иноземных алкоголиков и рвачей, чуждых и России, и вообще всякому нормальному общежитию. Да еще и ставил их над русскими, причем вовсе не за заслуги, а просто за факт иностранного происхождения.

Часто считают, что сразу после смерти Петра из таких, как Остерман, сложилась некая «немецкая партия»: иноземцы, которые не любили Россию, не уважали русский народ и смотрели на свою службу только как на способ получать деньги и чины.

Действительно: самый интеллигентный из помощников Петра, Вилим Брюс, после его смерти от службы отошел. Он-то имел предложения и заниматься картографией, и получить офицерский патент в Голландии, но не поехал.

А вот Остерман в Германию уехать не мог, в России «Андреем Ивановичем» был липовым, одно название. От своего сословия лютеранских священников он давно оторвался, а для дворян «своим» никогда и не был. Меншиков был уверен, что никуда Остерману не деться, он просто обречен держаться за Меншикова и быть ему преданным.

После смерти Петра Остерман позволяет себе и покапризничать, а остальные члены Верховного совета «увиваются около барона, чтобы разогнать дурное расположение духа петербургского Мефистофеля из Вестфалии. Но в лице Остермана они не чтили ни ума, ни знания, ни трудолюбия, презирали его, как чужака, боялись, как интригана, и ненавидели, как соперника»[77].

Годы же правления Анны Ивановны (1730–1740) окрестили «бироновщиной»: ее фаворитом и ближайшим к ней человеком все десять лет правления был Эрнст Иоганн Бирон, мелкий прибалтийский дворянчик. Он находился при дворе Анны Ивановны с 1718 года и, будем справедливы, сделал для нее много доброго. Впрочем, при ней заправляли всем вовсе не немцы из Германии, а немцы из Прибалтики, что совсем не одно и то же.

Остзейская партия?

Жертва политики Петра I, пытавшегося породниться со всеми монархами Европы, Анна, нелюбимая племянница Петра, в 1710 году была выдана замуж за герцога Курляндского, Фридриха-Вильгельма.

По-немецки Балтийское море называется Ostsehe – в буквальном переводе «восточное озеро». Отсюда и название – Ostsehegebiet – «остзейский край», который населяли «остзейские немцы», то есть немцы, переселившиеся на территорию Ливонского и Тевтонского орденов в XIII–XVI веках.

Курляндия в то время была своего рода «дворянской республикой», вроде Речи Посполитой. Но в Польше хоть считалось неприличным для шляхтича не получить хоть какого-то образования. Немецкие же бароны из Прибалтики славились разве что прожорливостью, тупостью и пьянством, мало подчинялись своим герцогам, денег для них жалели, а в плане культуры мало отличались от «крепких земель» латышских крестьян, на шее у которых сидели и которых мордовали как хотели.

Кровь диких баронов, огнем и мечом захватывавших и деливших земли Прибалтики, текла в герцоге Фридрихе-Вильгельме. Но то ли сказалась разгульная жизнь предков, то ли по неизвестной причине именно этот герцог Фридрих-Вильгельм получился хилый и тщедушный…

Петр I выбрал в мужья Анны жалкого потомка свирепых остзейских баронов с откровенным желанием наложить лапу на Курляндское герцогство. Свадьба состоялась 31 октября 1710 года, и Анна овдовела почти сразу; молодые супруги только выехали из Петербурга в Митаву, как герцог Фридрих-Вильгельм умер 10 января на мызе Дудергоф. Есть версия, что он не выдержал пьянки в компании Петра.

Вернуться Анне не позволяли, а в Митаве она бедствовала, чуть ли не недоедала. Эрнст же Бирон… Что он был при ее дворе в Митаве с 1718 года – это точно. Тогда ему было 28 лет, захудалой герцогине Анне Курляндской – 25. По одним данным, тогда-то у них и начался бурный, но долгое время скрывавшийся от всех роман. По другим сведениям, в 1718 году любовником… простите фаворитом Анны был русский посланник Бестужев-Рюмин; а Бирона в фавориты, говоря менее изысканно, в любовники Анна взяла много позже, только в 1727 году. Какая версия более правдива, я не знаю.

Во всяком случае, в 1730 году Эрнст Бирон, не успев въехать в Россию, тут же стал действительным тайным советником, генерал-аншефом, кавалером высшего в Российской империи ордена Святого Андрея Первозванного, главой личного Кабинета императрицы, а в 1737 году и герцогом Курляндии.

Классикой стали слова австрийского посланника барона Остена: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он говорит как лошадь». Это высказывание очень быстро переиначили в поговорку: «С лошадьми он человек, а с людьми – лошадь».

Что страстный лошадник Эрнст Бирон даже самые важные вопросы решал в манеже – это факт. Что самый лучший способ понравиться ему было хорошо разбираться в лошадях и придя в манеж, поговорить о них, помочь Бирону в выездке, в дрессировке лошадок, а еще лучше – подарить ему хорошую лошадь, – это тоже факт.

Бирон был невоспитан, груб, необразован, примитивен? Несомненно! Его портреты, даже портреты придворных живописцев, показывают грубое, надменное лицо, наглое и неинтеллигентное, высокомерное и пошлое.

Но можно подумать, Анна Ивановна была утонченной, прекрасно образованной женщиной! С портретов Анны Ивановны смотрит женщина ничуть не более умная или культурная, чем Эрнст Бирон. Те же тяжеловесные, несколько туповатые черты лица, то же глупо-надменное выражение, и даже нижняя губа оттопырена так же идиотически высокомерно.

А поступил Бирон весьма благородно… То ли три года, то ли даже 12 лет Бирон очень сильно помогал вдовой герцогине Курляндской, в числе прочего помогал и деньгами, и советами, и своим влиянием на остзейских баронов. Попросту говоря, Бирон несколько лет по-мужски опекал Анну, герцогиню Курляндскую, унизительно зависящую от подачек из Петербурга.