Читаем без скачивания Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

— Прости, мама.

— Я знаю, я знаю. — Чанджин прикрыла ладонью рот и погладила волосы Сонджи. — Ты — все, что у меня есть. Теперь у меня нет ничего.

— Я попрошу пастора Исэка написать тебе, когда мы прибудем.

— Да, да. И если тебе что-нибудь понадобится, попроси Исэка написать мне письмо на простом корейском, и я попрошу кого-нибудь в городе прочитать его для меня. — Чанджин вздохнула. — Хотелось бы, чтобы мы умели сами читать наши письма.

— Мы знаем цифры, умеем считать. Отец научил нас.

Чанджин улыбнулась.

— Да. Твой отец научил нас. Твой дом — с твоим мужем, — сказала она; так сказал ее собственный отец, когда она выходила замуж за Хуни. «Никогда не возвращайся домой», сказал он, но Чанджин не могла повторить это своему ребенку. — Создай хороший дом для мужа и вашего ребенка. Это твоя работа. Они не должны страдать.

Исэк вернулся, очень спокойный. Десятки людей получили отказ из-за отсутствия бумаг или сборов, но у них с Сонджей документы были в порядке. Офицеры не имели оснований его беспокоить. Он и его жена могли отправляться в путь.

12

Осака, апрель 1933 года

Когда Пэк Ёсоп уставал переминаться с ноги на ногу, он ходил вдоль железнодорожных путей на станции в Осаке, как заключенный в камере. Один. По природе Ёсоп был разговорчив, но, хотя его японский заметно улучшился, избавиться от акцента никак не удавалось. По внешнему виду он не отличался от окружающих и мог рассчитывать на вежливую улыбку, но стоило ему что-то сказать, как отношение резко менялось. Он был корейцем и принадлежал, с точки зрения японцев, к низшему и коварному племени. В любой ситуации корейцев считали потенциальными нарушителями спокойствия. Прожив в Японии уже более десяти лет, Ёсоп все это отлично понимал. Патрульный на станции Осака заметил беспокойство Ёсопа, но взволнованно ожидать прибытия поезда — не преступление.

Полицейский не знал, что он был корейцем. Большинство японцев утверждали, что могли различать японцев и корейцев по чертам лица, но все корейцы знали, что это ерунда. Ёсоп носил уличную одежду скромного рабочего из Осаки: костюм в западном стиле, рубашку и тяжелое шерстяное пальто, довольно новое и качественное. Давным-давно он отложил в сторону одежду, которую привез из Пхеньяна — дорогие костюмы, заказанные его родителями у хорошего портного, который шил для канадских миссионеров и их семей. В течение последних шести лет Ёсоп работал мастером на бисквитной фабрике, присматривая за тридцатью девушками и двумя мужчинами. На работе от него требовалась аккуратность, не более того. Он не должен был одеваться лучше, чем его босс, Симамура-сан, иначе тот мог заменить Ёсопа на более скромного сотрудника. Каждый день поезда из Симоносеки и паромы из Чеджу привозили голодных корейцев в Осаку, и Симамура-сан мог выбрать любого.

Ёсоп был рад, что его младший брат прибывал в воскресенье, его единственный выходной день. Кёнхи готовила пир. В противном случае она пришла бы сейчас вместе с ним. Им было ужасно любопытно, что за девушку выбрал Исэк. Ее положение шокировало, но то, что Исэк решил сделать, не удивляло. В семье давно привыкли к его самоотверженности. Больному мальчику обильные блюда приносили в комнату на лаковом подносе. Тем не менее он оставался тонким, как палочки для еды, хотя поднос возвращался на кухню пустым. Дело в том, что Исэк активно угощал слуг — никто не уходил от него без лакомства. Ёсоп подумал, что рис и рыба — это одно, но этот брак выглядит чрезмерным. Стать отцом чужого ребенка! Кёнхи взяла с него обещание не оценивать ситуацию, пока они не познакомятся с невесткой.

Когда поезд из Симоносеки прибыл на вокзал, толпа ожидающих придвинулась к путям. Исэк был на голову выше других и выделялся в толпе. Серая шляпа на красивой голове, очки в черепаховой оправе на прямом тонком носу. Исэк осмотрелся и, заметив брата, помахал ему тощей рукой.

Ёсоп бросился к нему. Мальчик стал взрослым мужчиной! Исэк оказался даже тоньше, чем при их прежней встрече, бледная кожа отливала оливковым тоном, вокруг сияющих улыбающихся глаз появились тонкие морщины. У Исэка было лицо Самоэля, и это вызывало у Ёсопа странное чувство. Западный костюм, сшитый семейным портным, висел мешком. Застенчивый болезненный мальчик за одиннадцать лет превратился в высокого джентльмена, но его изможденное тело истощилось от болезни. Как родители позволили ему в таком состоянии поехать в Осаку? Зачем Ёсоп настаивал на этом?

Ёсоп обнял брата и притянул его к себе. В Японии Ёсоп касался только жены, было непривычно почувствовать щетину брата на собственной коже.

— Как ты вырос!

Они оба засмеялись, потому что это было правдой, и потому, что они слишком давно не видели друг друга.

— Брат, — сказал Исэк. — Мой брат.

— Исэк, ты здесь. Я так рад.

Исэк сиял, он не мог отвести взгляд от лица старшего брата.

— Но ты вырос намного больше меня. Это неуважительно!

Исэк насмешливо поклонился.

Сонджа стояла в стороне с вещами. Ее успокоила братская легкость и теплота встречи. Брат Исэка Ёсоп показался ей забавным. Он немного напоминал весельчака Фатсо. Когда тот узнал, что она вышла замуж за Исэка, то сделал вид, что упал в обморок. Спустя несколько мгновений он достал свой кошелек и дал ей две иены — зарплата рабочего за два дня, и посоветовал ей купить что-нибудь вкусное, чтобы съесть вместе с мужем, когда доберутся до Осаки.

— Когда будете жевать сладкие рисовые лепешки в Японии, вспомните меня, одинокого и грустного в Йондо, скучающего по тебе; представьте, что сердце Фатсо вырвано, как нутро сибаса.[8] — Он притворился, что плачет, растирая глаза мясистыми кулаками, и громко засопел.

Братья сказали ему заткнуться, и каждый из них также дал ей по две иены в качестве свадебного подарка.

— И ты женат! — сказал Ёсоп, внимательно глядя на маленькую девушку рядом с Исэком.