Читаем без скачивания Рассказы - Роберт Альберт Блох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я с трудом сажусь в машину, у меня болят ноги, но мне совсем не трудно разогнать машину до девяноста в час. Когда я думаю о том, как этот невидимый маленький японец крадется и пытается убить Горгонзолу и украсть его планы, я знаю, что нельзя терять времени. Ровно через семь минут я подъезжаю к старому пункту назначения. Заведение темное, но открытое, и я очень быстро поднимаюсь по лестнице на второй этаж. В кабинете горит свет, дверь открыта. Они внутри — и я вижу по открытой двери, что Футци с ними. Невидимый. Я на цыпочках вхожу и заглядываю внутрь. Вокруг стола сидят четыре персонажа, и это точно.
Горгонзола с ними. Перед ним открытый портфель, и он говорит очень быстро. Но я единственный, кто видит, что за ним. Это неподвижно висит в воздухе, но готово к действию. Большой черный револьвер в руках невидимого японца. Я бросаюсь в дверной проем и хватаю револьвер. Криков много, но я держу оружие в руках. Затем раздается настоящий вопль. Естественно, все эти птицы видят только меня, размахивающего ружьем. Они не видят никакого невидимого Футци, и я не могу кричать им, чтобы они искали его. Он может прятаться где угодно в комнате, и никто его не заметит.
Поэтому я просто разворачиваю пистолет, направляю его в идеальное яблочко и стреляю в Футци. И именно так я сохраняю военную тайну.
***
Левша Фип перестал размахивать сельдереем и сунул его в рот.
— Теперь я понимаю, почему ты расстроился, когда я сказал, что не вижу тебя, — сказал я. — Должно быть, у тебя был большой опыт по этой части.
— Конечно. Но теперь все в порядке. Горгонзола дал артиллерийскому отделу свою новую химическую формулу невидимости, его жена дала Гэллстоуну свободу, а я дал этому маленькому японскому шпиону свинцовую пилюлю.
Я закашлялся.
— Насчет того случая с японцем, — сказал я. — Меня беспокоит только один вопрос.
— Да?
— Ну, ты сказал, что на нем был невидимый костюм, и никто его не видел. И все же тебе сразу удалось застрелить его. Как?
Фип покраснел.
— Не люблю говорить точно, — признался он. — Но упомяну, что у меня возникли подозрения в ту ночь, когда Футци околачивался поблизости, желая заполучить костюм. Я решаю придумать, как сделать костюм менее незаметным, на случай, если его будет носить кто-то другой. Так я и сделал, и в результате, когда Футци надел его, он дает мне цель, которую сам не заметил, ведь он торопится надеть его.
— Какую цель? — настаивал я.
— Отказываюсь говорить, — ухмыльнулся Фип. — Все, что я могу сказать, это то, что перед тем, как запереть невидимый костюм на ночь, я взял ножницы и вырезаю большую дыру в седалище невидимых штанов.
Перевод: Кирилл Луковкин
Сын ведьмы
Robert Bloch. "Son of a Witch", 1942
Когда Левша Фип подошел к моему столику в заведении Джека, я вскочил на ноги, задыхаясь от несварения.
— Позволь мне смахнуть это с тебя, — сказал я. — Нервы этих неосторожных официантов заставляют их проливать подносы, полные китайского рагу на костюм.
Брови Фипа поднялись и закружились над его худым, угрюмым лицом. Его рука жестом пригласил меня обратно на мое место.
— Никто не пролил на меня китайское рагу, — поправил он. — Это не овощи — это ткань моего костюма.
Я взглянул еще раз. То, что я увидел на костюме Фипа, было больше похоже на вязь, чем на плетение. Ткань его костюма диссонировала разноцветными вставками. Когда Фип сел, я покачал головой.
— Не понимаю тебя, Левша, — пробормотал я. — Эта кричащая одежда, которую ты носишь — у тебя такие предпочтения в цвете! Ты когда-нибудь носишь что-нибудь спокойное?
— Конечно, — огрызнулся Фип. — Наушники.
— Я имею в виду, почему эти ужасные узоры и цветовые сочетания? Разве ты не любишь красоту?
— Конечно. Мне нравятся блондинки.
— Нет, — поспешно поправился я. — Я говорю об эстетике.
— Эстетика? У меня была эстетика в прошлом году, когда мне выдернули миндалины.
— Это анестезия, — сказал я ему. — А тебе не нравятся мягкие пастельные оттенки на картинах и гобеленах? Разве тебе не нравится спокойное богатство, скажем, прекрасного восточного ковра?
— Ковры! — прорычал Левша Фип.
— Но ты не…
— Ковры! — взвыл Фип. — Жуки на коврах!
— В чем дело, чувак? Я только спросил, любишь ли ты ковры.
Брови Фипа ощетинились, как две зубные щетки. Он наклонился еще ближе и проговорил сквозь сжатые губы:
— Ковры для кружек, головорезов и слизняков, — проскрежетал он. — У меня дома на полу только плитка, линолеум или пустые бутылки из-под джина. Ковры никогда!
— Почему? Что ты имеешь против ковров?
— Ты меня об этом спрашиваешь? Может быть, я не рассказывал тебе про поход на аукцион Оскара?
— Может быть, — ответил я. — Я никогда не знал, что ты ходил на аукцион.
— Это последнее, что я посетил, — пробормотал Левша Фип, закрывая глаза. — Когда я думаю, что из этого может случиться со мной, холодный озноб пробегает по моему позвоночнику как по ипподрому.
Что-то в голосе Фипа заставило меня захотеть услышать эту историю. А может, дело было в том, что он схватил меня за лацканы и держал так, чтобы я не мог убежать.
— Я расскажу тебе о своем опыте с ковром, — пробормотал он. — Тогда мы сможем оттаять.
— Зачем?
— Потому что, — прошептал Левша Фип, — это превратит твою кровь в лед. Я сидел, медленно охлаждаясь, пока Фип разматывал язык…
***
Как ты знаешь, я личность довольно активная. Просто живчик. Лень сводит меня с ума. Ну, однажды встаю я рано утром, готовый к большому дню. Я как раз вытаскиваю пробку из своего завтрака, когда понимаю, что делать нечего.
Это ужасное чувство для такого амбициозного парня, как я, но это правда. Сегодня мне вообще нечего делать. Гонки не проводятся. Никаких футбольных матчей не будет. Все пинбол-автоматы закрыты. В бильярдной Болтуна Гориллы даже не играют в кости. Другими словами, делать нечего.
Естественно, любой здравомыслящий гражданин поймет, что единственный выход — это забраться обратно в постель, пока не откроются бурлескные шоу. Но сегодня я весь пронизан энергией, поэтому решаю выйти и прогуляться. Я ковыляю
