Читаем без скачивания Перевёрнутый мир - Лев Самуилович Клейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не менее необходимо существенно ограничить охоту следователей избирать “мерой пресечения” арест, содержание под стражей. Это далеко не так часто необходимо, как делается. А изоляцию подследственного надо лишить тюремного характера. Никто не требует замены тюрьмы отелем-люкс, но любой человек, чья вина еще не доказана, не должен ждать решения своей участи в условиях, которые уже сами по себе являются тяжелейшим наказанием. Мне представляется, что пока суд не вынес окончательный приговор, подследственного или подсудимого полагалось бы содержать в условиях, близких к обычному общежитию, с полноценным питанием, с предоставлением всех возможностей для подготовки к защите на суде.
Хочу поддержать и такое предложение (оно тоже высказывалось в печати): отделить следствие от прокуратуры и милиции, выделить его в самостоятельное ведомство. Стоит подумать над тем, кому надлежит выступать в качестве обвинителя: разумно ли соединять надзор прокурора (и только ли над следствием?) с задачей, по самой своей специфике односторонней и необъективной — с поддержкой обвинения на суде? Прокурор — фигура, в которой общество воплощает авторитет закона. Нельзя ли избавить такую фигуру от азарта состязания?
Я целиком на стороне идеи размежевать функции заседателей и судьи, то есть вернуться к суду присяжных. Заседатели все равно не то же, что судья: у них, как правило, нет профессионального опыта юристов. Уравнивать их в правах и обязанностях бессмысленно. В суде присяжных (как бы их ни называть) функции разделены. Присяжные-непрофессионалы (их больше, чем двое) уходят в совещательную комнату и сами, независимо ни от кого, на основании своего житейского опыта отвечают на заданный им вопрос относительно виновности подсудимого в предъявленном составе преступления. И выносят вердикт: “виновен” или “не виновен”. Или “виновен, но заслуживает снисхождения” и т. п. А уж тогда судья-профессионал, руководствуясь кодексом и своим развитым правосознанием, назначает наказание. Но виновность определена не им, а коллегией присяжных заседателей, над которыми он не властен и на которых он повлиять не может.
Чтобы усилить в судье сознание независимости, возможно, следует сделать его должность пожизненной, как, скажем, в Англии, где, кстати, и отбирают судей не из следователей, юрисконсультов или нотариусов, а из опытных адвокатов. Согласитесь, в этом что-то есть. Ну, а если окажется, что судья стал плохо работать или сам преступил закон, процедуру его снятия с поста разработать нетрудно.
Очевидно, что нуждается в перестройке и самый высший судебный эшелон. Существенный шаг в этом направлении уже сделан: впервые в истории России создан, помимо суда Верховного, суд Конституционный, к которому граждане могут обращаться, если заметят, что тот или иной государственный акт, закон или отсутствие такового противоречит Конституции. Дай только Бог, чтобы Конституционный суд сумел оправдать возлагаемые на него надежды.
Даже когда все корректировки будут приняты, путешествие по лабиринтам Фемиды все равно не превратится в увеселительную прогулку. Даже у невиновного повестка в суд всегда будет вызывать тревожное волнение. Даже у невиновного. Но, по крайней мере, для него будет намечен четкий и кратчайший путь выхода. А преступники…
Не хочу, чтобы кто-либо подумал, что моя цель — помочь преступникам избежать возмездия. Вот, мол, побывал там и проникся чувством солидарности с ворьем. Нет. Ни на минуту меня не оставляло сознание, что я заброшен в чуждый мне мир. Мне претили вкусы, нравы, ценности и убеждения многих моих сокамерников, и я этого не скрывал. Я не мог проникнуться их ненавистью к “ментам”, ибо всю жизнь мое отношение к милиции было однозначно: моя милиция меня бережет. Несмотря ни на что, оно осталось тем же. Я полон уважения к людям, которые самоотверженно заботятся о том, чтобы преступники вылавливались быстро и чтобы ни один не мог уйти от наказания. Чтобы всем честным гражданам было спокойно жить.
Цель этих заметок — привлечь внимание к злободневной задаче: добиться, чтобы машина правосудия давала поменьше сбоев и имела надежный механизм для их исправления. Чтобы невиновные люди имели все возможности доказать свою невиновность. Чтобы, пока не доказана их вина, им было обеспечено подобающее содержание и обращение. Чтобы “всяк туда входящий”, даже преступник, был гарантирован от произвола и знал, что получит наказание строго соразмерно содеянному. Ни больше, ни меньше. От общества, которое само живет и судит только по закону.
И вот, наконец, совсем свежее свидетельство того, что один из поднятых мною здесь вопросов не претерпел за годы перестройки никаких существенных изменений.
“Смена” (российская ежедневная газета, выходящая в Санкт-Петербурге). Номер от 24 декабря 1992 г. Рубрика: “Письма о наболевшем”. Письмо озаглавлено: “Или мы не люди?” Ему предшествует краткое редакционное введение: “Это письмо, полученное из петербургского изолятора временного содержания «Кресты», нам передал председатель комитета прав заключенных общества «Гуманист» Борис Пантелеев. И хотя, по вполне понятным причинам, весточка не имеет ни обратного адреса, ни фамилии отправителя, мы сочли возможным опубликовать послание из существующего рядом с нами, но в то же время такого далекого от нас мира”.
Вот полный текст этого документа нашего времени.
“Опять в изоляторе неспокойно. Администрация всячески старается сгустить краски и без того невыносимо трудной нашей жизни. Наверное, вам доводилось слышать о так называемых «пресс-хатах»? И, наверное, вы подумаете, что это ближе к легендам преступного мира, нежели к правде.
Хотим вас заверить, что это никакие не сказки и что «пресс-хаты» продолжают жить и по сей день. Полтора месяца назад на третьем крыле изолятора эта «пресс-хата» находилась в камере под номером 324. В этой камере администрация собрала заключенных, которые под ее диктовку занимаются беспределом. А именно: к ним подселяют подследственных, которые чем-либо не понравились администрации, либо для выбивания явок с повинной. Да, да, они избивают и всячески измываются над подследственным, после чего, когда характер и самообладание, можно сказать, втоптаны в грязь, заставляют писать
