Читаем без скачивания Горькая радость - Колин Маккалоу

— Я немного нервничаю, — сказала Эдда, ставя на плиту чайник.

Джек подарил ей свою неотразимую улыбку.

— В чем причина?

— Думаешь, почему мы пьем такой крепкий чай?

— Привычка. Это наркотик, разрешенный законом.

— Точнее не скажешь!

— Так почему ты нервничаешь, Эдда?

— Мы так искусно маскируемся, что весь город убежден, что ты спишь с Грейс.

— Вот черт! — с досадой произнес Джек, выпрямляясь на стуле. — Мог бы и сам догадаться! Грейс? Да я просто выполняю свой долг! Как женщина она меня совершенно не волнует.

Закончив возиться с чаем, Эдда села за стол.

— Какой долг? Она ведь тебе не родственница.

— Такой здравомыслящей особе, как ты, это трудно объяснить.

Джек был явно растерян.

— Грейс такая беспомощная…

— Я это уже слышала, — раздраженно перебила его Эдда. — Но когда мы жили с родителями, Грейс была весьма сообразительной. Она всегда знала, чего хочет, и умела этого добиваться. Отец это прекрасно видел, а вот Мод не раз попадалась на ее удочку. Под личиной бестолковости скрывается весьма целеустремленная натура. Она притворяется беспомощной, чтобы получить желаемое, и умеет скрывать свою расчетливость. Как глубоко? Не знаю. Но она в ней есть, уж поверь мне. — Эдда пожала плечами. — Грейс сумела запудрить тебе мозги, убедив, что у тебя есть какие-то обязательства. На самом деле ты ей ничего не должен. Ты на нее работаешь, не получая платы. Иными словами, занимаешься благотворительностью. Ну что ж, флаг тебе в руки, друг мой.

— Да, ты права, это своего рода благотворительность. Но я не могу допустить, чтобы в Корунде трепали ее имя.

— У меня есть рецепт.

— Не сомневаюсь. Выкладывай!

— Прежде всего мы не должны скрывать наши отношения. Если Корунда будет знать, что ты спишь со мной, она пересмотрит свой взгляд на вас с Грейс. Да, я понимаю, что мы нарушаем приличия, но не вижу никаких оснований для скандала. Мы оба свободны и можем любить друг друга.

— Да, у нас прямо-таки невинные отношения, — насмешливо щурясь, согласился Джек. — Но если их выставить на всеобщее обозрение, люди непременно закидают нас грязью.

— Вероятно, в школе ты был отличником, Джек. Я оставлю твой номер телефона на больничном коммутаторе, — сказала Эдда, заливаясь смехом. — И тогда сразу поползут слухи!

Джек будет идеальным любовником, решила семнадцатилетняя Эдда, но убедиться в этом ей удалось лишь в конце 1928 года, причем полагаться приходилось только на собственные ощущения, поскольку сравнивать было не с кем. Но Джек знал, как доставить ей удовольствие.

Это случилось неожиданно, на берегу реки, при ярком свете дня, когда их могли увидеть! Но никто не появился, и новый этап их отношений начался без помех.

Привязав лошадей к дереву, они сидели рядом на траве, когда Джек вдруг поцеловал ее в качестве эксперимента, который она с неожиданным жаром поддержала. Поцелуй затянулся, и Эдду пронзило острое желание, которое побудило ее стащить рубашку с Джека, в то время как он делал то же самое с ее блузкой. Никаких протестов, прелюдий или колебаний. Ощущать прикосновения обнаженного мужского тела было невыразимо приятно, совсем не то, что блуждание рук неопытных юнцов. Она почему-то вспомнила, как ее хлестала та змея. Из своего медицинского опыта она знала, что в психиатрии весьма популярно сравнение мужчины со змием. Это, однако, не испортило ей удовольствия, которое накрыло ее всепобеждающей волной.

Эдде повезло: их порыв пришелся на безопасный период, и она не забеременела. После нескольких исступленных соитий, которые происходили практически без перерыва, Джек в изнеможении откинулся на траву, в то время как Эдда, ничуть не утомленная, стала объяснять ему свою систему контроля над рождаемостью, тщательно разработанную, но до сегодняшнего дня не находившую применения. Джека несколько ошеломил ее напор и способность к логическим рассуждениям в такой неподходящий момент, но он внимательно все выслушал, после чего согласился ограничить их сексуальную активность безопасными периодами партнерши. Ему тоже ни к чему были дети. По правде говоря, он был удивлен, что Эдда оказалась девственницей — ей ведь было уже двадцать три, и она весьма правдоподобно изображала из себя опытную женщину. Маленькая обманщица! Правда, она тщательно подготовилась к этому событию, что совсем не характерно для девственниц.

Теперь, когда Джек узнал Эдду до конца, вполне логично было бы пойти у нее на поводу. Если для Грейс важно, чтобы их роман стал достоянием гласности, пусть будет так. Репутация Эдды, конечно, пострадает, но она знала, на что шла. Его же репутации это только пойдет на пользу. В общем, Джек охотно согласился довести до сведения Корунды, с кем из сестер Латимер он предается библейскому греху.

Эдда сразу же поделилась новостью с Грейс, причем с самой обезоруживающей откровенностью.

Она ожидала, что та с восторгом встретит это сообщение и заодно порадуется за сестру, нашедшую свое женское счастье.

Но Грейс вдруг напряглась, и на ее маленьком личике появилось выражение неистовой ярости. Почему она вдруг так осунулась? Словно съежилась ее душа… И отчего так зло сверкают ее глаза?

— Ах ты, змея подколодная!

Эдда в замешательстве отшатнулась.

— Прости, не поняла?

— Сука! Предательница! Эгоистичная телка! — вне себя вопила Грейс. — Почему ты заграбастала именно Джека? Что, других тебе мало?

С трудом сдерживая возмущение, Эдда попыталась что-то объяснить:

— Когда мы в последний раз виделись, ты жаловалась, что в Корунде все считают Джека Терлоу твоим любовником, и просила меня пресечь эти слухи. Я выполнила твою просьбу. Теперь все будут знать, с кем на самом деле развлекается Джек.

— Сука! Ты украла его у меня!

— Ничего подобного, дурища тупая! — рявкнула Эдда, окончательно выходя из себя. — Джек всегда был моим, а не твоим! Это я познакомила вас, надеюсь, ты помнишь? Как я могла украсть то, что тебе никогда не принадлежало? У тебя есть муж, очень приличный человек, зачем тебе еще мой любовник?

— Дрянь! Воровка! Джек мой друг! Мой друг! Муж ничего не имеет против, а раз так, то кому какое дело? Оставь Джека в покое, змея!

Малыш Брайан стоял, обняв братишку, и в полной растерянности смотрел на мать и тетку. Его голубые глазенки были полны слез. Но Грейс с Эддой ничего не замечали.

— Мне все ясно, — бросила Эдда, натягивая красные замшевые перчатки. В алом платье, сшитом по последней моде — с длинной юбкой и подчеркнутой талией, — она выглядела необычайно привлекательно. Черные завитые волосы, не прикрытые шляпой, были уложены в самую современную прическу. Этот наряд вызвал у Грейс острую зависть: она почувствовала себя серой убогой домохозяйкой, безнадежно погрязшей в быту.

Зажав в руке черную лакированную сумочку, украшенную красным лайковым бантом, Эдда повернулась к двери:

— Давай прекратим этот идиотский разговор, Грейс. Твоя беда в том, что тебя слишком избаловали двое мужчин, на одного из которых ты не имеешь никаких прав. Им надо поменьше с тобой миндальничать, это только пойдет тебе на пользу.

Грейс от неожиданности открыла рот и тут же ударилась в слезы. К ней немедленно присоединился Брайан, ничуть не уступавший матери в громкости рыданий.

Открывая дверь, Эдда бросила:

— И вот еще что. Выбирай, перед кем выламываться. Все твои сопли вызывают у меня только одно желание — врезать тебе как следует!

И с этими словами она удалилась.

У ворот Эдду начало трясти. Но вспомнив о соседях, наверняка подглядывающих из-за занавесок, она быстро взяла себя в руки. Высоко вскинув голову, она с видом победительницы зашагала по улице, только сейчас вспомнив, что так и не сообщила Грейс о докторе Бердаме, который, как утверждала молва, в скором будущем возглавит их больницу.

Тафтс с легкостью пережила тревожные недели между смертью Фрэнсиса Кэмпбелла и назначением нового главврача, ибо парила в переливчатых облаках неожиданно свалившегося на нее счастья. На первый взгляд ее новая должность сестры-инструктора не предполагала чрезмерной загруженности — под крылом у нее будет всего лишь восемь практиканток. Однако оставшиеся сиделки из Вест-Энда тоже требовали ее внимания, и она решила посвятить часть времени им — из кого-то наверняка выйдет толк. Старшая медсестра предоставила ей полную свободу действий, что было здорово само по себе и давало возможность навести порядок не только в обучении. Проведя три года в стенах больницы, Тафтс не могла не почувствовать, насколько равнодушно относится подсобный персонал к нуждам пациентов. Это тоже следовало изменить: объяснить санитаркам и уборщицам, что такое микробы и где они гнездятся, убедить поваров и всю кухонную прислугу, что пища для больных должна быть не только съедобной, но и вкусной, вызывая благодарность к тем, кто ее готовит. Уборка и кухня находились в ведении заместительницы старшей сестры Энн Хардинг, достигшей весьма преклонных лет и относящейся к тем пережиткам прошлого, которые до сих пор таятся в пыльных углах любого общественного института. В общем, все это надо менять. Больше никакого питания на шесть пенсов в день. Только вот как втащить эту публику в двадцатый век?