Читаем без скачивания Собачья голова - Мортен Рамсланд

— Да, господин учитель, — вопит Ушастый и повторяет вслед за старшим учителем: — У меня пустая голова, ой-ой. На самом деле я не могу думать, ой-ой, из моих ушей сделают костную муку, ой-ой, я заслужил, чтобы меня пустили на костную муку, да, господин учитель, я — осел и скотина!

Тут над ушами Ушастого нависла смертельная опасность: еще чуть-чуть — и они могли оторваться от головы. Но внезапно поведение старшего учителя, у которого было странное пристрастие к проведению уроков в кабинете физики, резко изменилось. Ученики знали, в чем причина такого изменения, но никто из школьных учителей не знал — правда, позднее им откроют глаза на это, а старшему учителю Крамеру городской суд вынесет приговор об уплате штрафа в размере восьми минимальных окладов по пятнадцать крон. На лице Крамера появилось почти дружелюбное выражение. Он отпустил Ушастого, ласково погладил его по голове и направился к кафедре, где, щелкнув каблуками, сказал со своей самой любезной интонацией: «К шару, прохвост».

Волна возбуждения прокатилась по классу. Рядом с кафедрой в кабинете физики, который старший учитель Крамер всегда просил для своих уроков, стоял необходимый для изучения этой науки устрашающий электростатический аппарат, он создавал статическое электричество при помощи маленькой вращающейся ручки, и в школе его называли просто «шар». Все ученики прекрасно знали, что электростатический аппарат используется вовсе не в качестве учебного пособия, а как орудие наказания: перво-наперво надо было снять ботинки и носки, потом встать на холодную металлическую пластину, которую Крамер прибил к полу рядом с аппаратом, чтобы увеличить электропроводность непослушных детей, а потом им полагалось поворачивать ручку, пока воздух не начинал искриться от электричества и волосы у них на голове не вставали дыбом.

— Судьба не была ко мне благосклонна, — повторял Ушастый за Крамером, истово вертя ручку. — Судьба снабдила меня парой настоящих ослиных ушей, но одновременно наполнила мою голову соплями, так что я не слышу, что мне говорят. Место мне — на заводе костной муки — если я хоть там на что-то сгожусь.

Ушастый вертел ручку, как до него много раз делали другие мальчики в этом кабинете, описывая перед всем классом свою несчастную судьбу и перечисляя свои жалкие недостатки, но тут Крамер постучал три раза по столу связкой ключей и сказал: «Поцелуй шар». После чего в кабинете физики наступила самая оглушительная во всей норвежской системе образования тишина, потому что все знали, что, когда губы касаются электрического шара, в мозгу высекаются искры и что от этого часто писаются.

И что сделал Ушастый? Он наклонился и поцеловал шар.

— Я описался, — повторил он затем вслед за Крамером, — я маленький грязный паршивец.

Шальная черепица

Стинне, которая прекрасно помнит папины рассказы об учителе Крамере, содрогается при одной мысли об этом человеке. Вздохнув, она смотрит через окно в сад, где Йеспер обрезает кусты. На каждой руке у него не хватает по несколько пальцев, и ему трудно держать секатор. Хотя он очень хорошо ко мне относится, по-прежнему кажется, что он как-то неловко чувствует себя в моем присутствии. Он никогда не заходит в комнату для гостей, а вежливо стучит в дверь и ждет снаружи, пока я не отворю. Я перетащил туда все старые кисти и ящики с красками Аскиля. И сходил в магазин за новыми. Я был в пути менее суток, но семейным историям требуется больше времени, чтобы вернуться домой. Они приходят поодиночке или попарно, ночами, во сне и видениях, проступающих на сетчатке глаз.

— Ты был сегодня у старухи? — спрашивает Стинне, отводя взгляд от Йеспера.

Я киваю.

— Все еще носится с этими дурацкими консервными банками, да? — продолжает она. — Ты понял, кто, по ее мнению, их присылает?

Я снова киваю. Бабушка думает, что свежий воздух из Бергена ей присылает отец. Об истинном отправителе она не говорит как о реальном человеке, хотя ее чрезвычайно занимает все, что с ним связано. Среди консервных банок мне также попалось несколько писем от мамы и одно письмо от дяди Кнута, но послано оно было более года назад, и взгляд бабушки потемнел, когда я достал его из шкафа.

— Он что, пишет только тогда, когда ему нужны деньги? — спрашиваю я Стинне.

— Да пошел он! — отвечает она. — Пусть только посмеет снова написать. Будет иметь дело со мной.

Кнут уже стал полноправным членом семейства, когда оно переехало в новый, почти полностью достроенный дом в новом районе Бергена. Никто и не заметил, как он обогнал Анне Катрине в развитии и начал ходить. Первым делом он стащил трубку Нильса и выбросил ее в окно, потом схватил вязанье Ранди и отправил его туда же. Так вот и возникла его привычка выбрасывать вещи в окно, и вскоре ничего в доме нельзя было оставить без присмотра. Безделушки и столовые приборы, монеты и сигареты, даже тюбики с красками Аскиля то и дело приходилось подбирать на улице. Первое время никто и подумать не мог, что Кнут будет самым проблемным ребенком, но его мания выбрасывать все подряд из окна стала вскоре напоминать какую-то гиперактивность. На фоне этой повышенной активности Кнута пятилетняя Анне Катрине в своем манежике стала казаться еще более недоразвитой. Все члены семьи на самом деле привыкли смотреть на нее как на крупноватого грудного ребенка, но детская неуклюжесть со временем исчезла, а прозрачная кожа и беспомощные движения делали ее более всего похожей на какого-то человека-растение, обитающего во тьме. Постепенно Бьорк тоже стало казаться, что в дочери есть что-то пугающее, какой-то холод в глазах, который она не могла отделить ни от своих угрызений совести, ни от ледяного осколка в груди — с ним она изо всех сил боролась при помощи теплых норвежских вязаных свитеров и шерстяных пледов.

Незадолго до переезда у братишки Кнута появилась новая страсть: он стал убегать или — как он позднее скажет — отправляться делать открытия. Это значило, что у Ушастого внезапно появился целый ряд новых обязанностей, таких как сбор предметов под окнами и поиски сбежавшего младшего брата. «Кнут! — раздавались его крики на окрестных улицах. — Ты где?» Случалось, он находил братишку на каких-нибудь самых дальних задворках гоняющимся за котами, в контейнерах для отходов, где тот рылся в поисках золота, или же ловил его в нескольких километрах от дома: Кнут хотел понять, насколько далеко сможет уйти.

— Что бы мы без тебя делали? — говорила Бьорк Ушастому, когда тот возвращался домой с пропавшим братишкой.

Эти обязанности повысили ответственность Ушастого, он полагал, что именно ему отводится роль организующего начала в семье, — позднее это найдет выражение в бесчисленных конвертах с хрустящими пятисоткроновыми купюрами, которые он будет отправлять брату на другую сторону Атлантики. Когда Ушастый незадолго до переезда в первый раз показал матери свою разросшуюся коллекцию, она, бросив на него восхищенный взгляд, сказала, что с таким богатством в доме им всегда будет обеспечен кусок хлеба с маслом. Стремление Бьорк постоянно подчеркивать, что старший сын — свет в окошке и что он в сто раз надежнее отца, побудило Ушастого еще яростнее бороться за деньги на причале. И поскольку ему было известно, что американские монеты не особенно ценятся среди настоящих коллекционеров, он часто менялся с другими мальчиками, получая от них взамен американских старые и гораздо более дорогие монеты. В школьном дворе он провел на плитах мелком черту и предложил ребятам играть в такую игру: все бросают монеты, и тот, чья монета окажется ближе всего к черте, забирает все деньги. А на бергенских причалах мальчишки, которые были младше его, уже стали ловить для него крабов.

Зажав под мышкой свое нумизматическое сокровище, Ушастый ехал на самом верху первой из трех телег, которые перевозили их в новый дом, куда, как предполагалось, они переезжали на всю жизнь. За исключением отдельных мелочей, весь дом был спроектирован и построен Аскилем самостоятельно, и влияние кубизма невозможно было не заметить. «Почему столовая шестиугольная, почему ты сделал такой кривой коридор?» — спрашивала Бьорк, когда впервые осматривала дом. От остальных комментариев она воздержалась: некоторые двери не закрывались, крыша протекала, теплоизоляция оставляла желать лучшего, деревянные полы были проструганы так плоха, что можно было занозить ногу. Но даже кубистические выверты не могли отравить радость, а Бьорк к тому же чувствовала облегчение от того, что избавилась от властной свекрови и ее отвратительных витаминных напитков.

Ушастый был в полном восторге. У него появилась собственная комната! Весь день он радостно бегал по дому, а вечером забрался под новую мойку, чтобы осмотреть шкафчик. Он закрыл за собой дверцу и, вынув огрызок карандаша, принялся рисовать на внутренней стороне дверцы своих чудищ. Находясь в том полузабытьи, в которое он всегда погружался под мойкой, он услышал, как Расмус Клыкастый говорит о полных монет сундуках, которые заставляют любезных молодых дев петь песни. Но хотя он постепенно и познакомился с миром Расмуса Клыкастого, ему по-прежнему было трудно понять, к чему нужны все эти молодые девы. Единственной знакомой, которая хотя бы отчасти соответствовала его представлениям о молодой деве, была Распутная Линда, о ней вечно трепались все мальчишки. Однажды, когда он пробегал мимо нее, Линда крикнула: «Эй, Нильс! Говорят, ты сегодня поцеловал шар!» — но Ушастый не остановился. Он был уверен, что в ее словах скрывается какая-то колкость, и с возбуждением думал о том, чем она занималась в дальних сараях с другими мальчишками. О ней ходили самые разные слухи. Самые абсурдные утверждали, что она берет мальчишечьи письки в рот. «Скоро я буду так богат, что Линда будет просить у меня дать в рот», — заявил однажды Турбьорн-долгоножка после одного победного сражения на причале, и хотя Ушастый был уверен, что это слишком нелепо, чтобы быть правдой, но видение Распутной Линды с писькой во рту все-таки вызывало у него бурю эмоций. «Что, они писают ей в рот?» — подумал он, но вскоре выкинул эти мысли из головы и стал дальше рисовать своих чудищ. Когда он, очнувшись, взглянул на них, — его позвала Бьорк, потому что братишка Кнут опять сбежал — он никак не мог понять, зачем нарисовал их, и быстро выбрался из шкафчика, почувствовав какой-то неприятный вкус во рту. «Кнут! — закричал он, выйдя из дома. — Где ты?»