Читаем без скачивания Собачья голова - Мортен Рамсланд

Таким образом Ушастый изучил Любекское денежное обращение: пфенниги, скиллинги, марки, далеры, валютный союз 1873 года, а также различные формы жульничества, в частности как добавляли слишком много меди в золотые и серебряные монеты. В коробке под кроватью рядом с царем Николаем постепенно поселились Карл III Испанский, Фридрих Август I Саксонский, Вильгельм Прусский и различные датские короли — в серебре и меди.

Но и количество долларов Дяди Сэма значительно выросло, и, конечно же, Ушастый не рассказывал Ибсену, что всякий раз, когда американские военные корабли пришвартовываются к набережной Сколтегрюннскайен, он неизменно появляется на причале — правда, теперь с кастрюлей, которую он надевал на голову, и с крышкой от кастрюли, которая служила ему щитом от града монет.

— Дайте доллар! Ну хоть один! — кричал Ушастый, бешено размахивая руками и дрыгая ногами перед сине-белыми, стоящими на палубе.

— Дайте миллиончик! — кричали другие мальчишки, которые точно так же, вооружившись кастрюлями и крышками, стояли в ожидании благословенного дождя монет. Случалось, что под градом монет и жевательной резинки их корпоративный дух давал трещину, и тогда на причале возникали потасовки. Случалось, начинался всеобщий переполох, повседневным явлением стали потасовки, сменяющиеся восторженными победными криками, когда мальчики набрасывались на метательные снаряды дядюшки Сэма, и даже выплюнутая жевательная резинка обладала определенной ценностью, ведь ее вполне можно было повторно использовать, добавив к ней сахара. Обстановка на пристани не улучшилась, когда мальчишки из соседнего неблагополучного района прознали об особом метательном виде спорта, которым в свободное время занимались сине-белые матросы американских военных кораблей. Вскоре соседские мальчишки появились, чтобы потребовать свою часть добычи. Они не очень преуспели, выдвигая объективные аргументы, так что им пришлось воспользоваться другими средствами, например издевательскими выкриками: «Посмотрите-ка на этого ушастого, ну и ну! Почему бы ему не слетать к матросам?» Или обращаясь к тощему Турбьорну: «Смотри, не сломайся, долгоножка!»

Вскоре дело дошло до плевков, бросания друг в друга собачьего дерьма на палочках, рукопашных боев, и в конце концов обязательными атрибутами потасовок в связи с приходом в порт сине-белых стали вырезанные из сосны в ближайшем лесу дубинки, украшенные инициалами владельца и всякими чудищами.

На самом деле мальчишки двух районов враждовали всегда, но после того, как сине-белые, вдохновленные увлекательными массовыми побоищами, разворачивавшимися на причале, развили и довели до совершенства свой любимый вид спорта, им уже было не остановиться.

Присутствие американских военных кораблей, как это ни печально, привело к тому, что город Берген стал меньше, он просто-напросто съежился. В некоторых кварталах стало совсем небезопасно ходить в одиночестве. К северу от некоторых улиц, к западу от определенных кварталов всегда был риск того, что на тебя налетит толпа мальчишек из неблагополучного района с дубинками, и тот, кто туда по ошибке забредал — как однажды Турбьорн-долгоножка, — мог рассчитывать, что с ним будут обращаться так же, как и с Турбьорном. Сначала перепуганного мальчика протащили через весь квартал, при этом по пути толпа издевающихся мальчишек постоянно росла, потом его завели в заброшенный сарай, где привязали к столбу, а одного из младших мальчишек отправили за собачьими экскрементами. Когда мальчик вернулся с дерьмом на палочке, Турбьорн уже описался от страха, его жалобы были слышны и в самом квартале, и за его пределами, но когда он увидел собачье дерьмо, которое вибрировало на тонкой палочке перед его носом, то вдруг замолчал. Молчал он и когда какашку разделили на две части. Когда одну половину засунули ему в трусы. Когда вторую половину намазали сзади — снаружи на штаны. Он не издал ни звука, когда его потом протащили по всему кварталу, и ему пришлось вынести еще множество других издевательств.

Когда его в конце концов отпустили, Турбьорн не решился идти домой, он побежал к плотине Скансен отстирывать штаны в ледяной воде, и на следующий день все юные обитатели Скансена и окрестных кварталов повторяли, что мальчишки из неблагополучного района перешли все допустимые границы.

Ушастому совершенно определенно не нравилось то, какой оборот приняли события. И лишь Аскиль по-прежнему невозмутимо пересекал неблагополучный район, направляясь к своему участку, чтобы дальше долбить каменистую бергенскую почву динамитом.

В местной школе, которая помещалась в белом здании и поэтому называлась «белая школа», Ушастый усвоил, что ни слава Яйцепинателя, ни родство с Круглой Башкой не могут избавить его от унижений системы школьного образования. То есть в школе царит старший учитель Крамер — с козлиной бородкой и лысиной, клочьями седых волос за ушами, один глаз у него синий, другой — карий, и мальчики называют его Цветной или Пятнистый.

На самой последней парте в «белой школе» сидел Турбьорн-долгоножка, левый глаз которого нервно подергивался после вынужденной прогулки по соседскому району, на предпоследнем ряду сидел конопатый Ниллер, прежде — Гнусная Рожа и первая жертва яйцепинательского искусства, а теперь — верный солдат армии Ушастого. Сам Ушастый сидел тогда на первой парте, что объяснялось в первую очередь восхищением нового учителя истории Магнуса историческими познаниями мальчика: он знал все о русской императорской семье, Вильгельме Прусском, Фридрихе Августе Саксонском и королях Скандинавии. Благодаря этим обширным познаниям учитель истории на первых порах решил, что мальчик этот — ходячая энциклопедия, и тут же пересадил его на первую парту. Через некоторое время учитель понял, что историческим познаниям мальчика во многом свойственны неправильное толкование и какие-то фантастические домысливания. Например, он упорно утверждал, что Кристиан III, который в XVI веке сделал Норвегию датской провинцией, совсем недавно посещал торговца монетами Ибсена на Алликегатен и что Джордж Вашингтон был самым большим ребенком в истории. И тем не менее историк относился со снисхождением к детской фантазии, вот почему Ушастый и скучал теперь на первой парте. Перед его глазами была одна лишь черная доска, поэтому он иногда впадал в полузабытье, и тогда хриплый голос Расмуса Клыкастого соединялся с голосом торговца Ибсена: сверкали волшебные монеты, из глубины поднимались крабы, большие и жирные… и неожиданно сквозь эту полудрему проступал учитель математики Крамер с брызгами слюны на губах. На самом деле старший учитель уже несколько раз обращался к нему: «Нильс, не повторишь ли ты то, что я только что сказал? Нильс, есть у тебя кто-нибудь дома?» Но лишь когда Крамер во весь голос рявкнул: «Нильс!» — Ушастый очнулся.

— Ой! — воскликнул он испуганно, с ужасом уставившись на Крамера, стоявшего прямо перед ним и орущего:

— Ты что, не слышишь, парень? Каким образом ты — извини за такие слова — можешь вообще не слышать, что тебе говорят, — при таких-то ушах?

— Э-э-э, господин учитель, не знаю, — отвечал Ушастый с виноватым видом.

— Что ты говоришь? Вы слышите, господа, он не знает!

— Ха-ха-ха! — смеялся класс. — Очень смешно, господин учитель.

— Хорошо, разбойник, — бушевал Крамер, основательно потянув Ушастого за левое ухо и подняв его на ноги, — может, ты нам расскажешь, о чем это ты думаешь… или ты не знаешь?

— Нет, господин учитель, извините, пожалуйста, я не знаю, ой-ой-ой!

Старший учитель Крамер (обращаясь к классу):

— Есть какие-нибудь предположения, мальчики, о чем это размышляет наше умное ослиное ухо?

— Э-э-э, о международном положении? — высказал первое предположение конопатый Ниллер; облегчение было написано на лицах всех учеников: «Слава Богу, не ко мне пристали!»

— Извините, господин учитель, о девочке по имени Линда?

— Господин Крамер, может быть, Нильс думает о своей сумасшедшей сестре?

— Нет, мальчики! — торжествующе произнес Крамер, так сильно дернув Ушастого за уши, что тот вынужден был встать на цыпочки. — Неправильно! Наш образцовый ученик, вундеркинд, любимчик учителей-практикантов, наша ослиная башка вообще ни о чем не думает. Пустая, совершенно пустая голова, такие, как он, оказываются в конце концов на заводе, где производят костную муку, господа!

— Это правда, господин учитель? Вы имеете в виду, что Нильса надо пустить на костную муку?

— Я прав? — грохочет Крамер, обращаясь к Нильсу.

— Да, господин учитель, — вопит Ушастый и повторяет вслед за старшим учителем: — У меня пустая голова, ой-ой. На самом деле я не могу думать, ой-ой, из моих ушей сделают костную муку, ой-ой, я заслужил, чтобы меня пустили на костную муку, да, господин учитель, я — осел и скотина!