Читаем без скачивания Этикет темной комнаты - Робин Роу

– Я не буду есть.

– Пожалуйста, – умоляет он. – Пожалуйста, не надо так. Я просто вернул тебя.

* * *

Наконец Калеб убирает все с кровати, садится в кресло, и мы ведем с ним такой вот разговор:

– Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.

– Нет. Меня зовут Сайерс. Сайерс Уэйт.

– Сайерс? И ты считаешь, это твое настоящее имя?

Я устал, голоден, плохо соображаю.

– Да.

– Это не так. Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.

– Какого черта, Калеб. Если бы все было, как ты говоришь, думаешь, я не знал бы этого? Я могу рассказать тебе о моей жизни с родителями. Что было на мне в мой первый день в детском саду. Что я…

– Эти воспоминания не настоящие.

– Бессмыслица какая-то.

– Тогда послушай. Зачем мне врать? Посмотри на меня – похоже, что я вру?

– Нет…

– Это потому, что я говорю тебе правду. Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.

– Значит, ты снова со мной не разговариваешь?

Я молчу. У меня нет сил.

– Поешь. Пожалуйста.

Спорить дальше не имеет смысла, и я киваю. Я буду есть.

Калеб, явно чувствуя облегчение, ставит мне на колени миску.

– Что… что это такое?

– Овсянка. – Он, вне всякого сомнения, разочарован. – Ты любишь овсянку.

Я осоловело таращусь на нечто, напоминающее сырой песок с вкраплениями черных жуков. – В жизни ее не ел.

– Дэниэл…

– Не называй меня так.

– Сын.

– Так тоже не называй.

– Но ты мой сын, и я не могу отпустить тебя, пока мы не поставим тебя на ноги. Ешь, пожалуйста. Я положил туда изюм, как ты любишь. Ты ничего пока не помнишь, я знаю это, но если ты попробуешь…

Я не осознаю, что с силой отталкиваю от себя миску, пока не вижу ее валяющейся на полу. Калеб недоуменно смотрит на нее, мы оба какое-то время пребываем в шоке, а потом он поднимает на меня злой взгляд.

– Поосторожней, сын. Не кусай руку дающего.

К тому времени, как он возвращается, овсянка на полу высохла. Ему приходится отдирать ее от досок ногтями. Он мелькает у меня перед глазами, я вижу его как сквозь туман. Чувствую я себя очень странно.

– Калеб… – Все вокруг кажется серым, периферийное зрение дает сбой. – Мне нехорошо.

– Тебе нужно поесть, – слышу я его голос.

Мой пульс частит так, словно я действительно убиваю себя.

– О-о’кей.

– Ты не обманываешь меня? Ты будешь кушать?

Я киваю, комната у меня перед глазами качается из стороны в сторону.

Он возвращается – а я и не видел, как он уходил, – и приносит еще каши. Такое впечатление, что он хочет преподать мне урок. Я хочу взять ложку, но рука у меня такая слабая. Я не способен ее поднять. Калеб кладет свою руку на мою и отправляет ложку мне в рот. На меня накатывает тошнота.

– Мне совсем плохо.

– Нельзя ничего не есть четыре дня. – Он помогает мне отправить в рот еще одну ложку.

– Четыре дня?

Он убирает волосы у меня со лба. Я даже не моргаю.

Я сосредоточен на еде. Глоток за глотком.

– Видишь? – говорит он. – Вкусно, правда?

– Ммм-хмм, – признаю я. Действительно вкусно.

Двадцать один

Я съел две миски овсянки, выпил три чашки бульона и пять – электролитного напитка. Странное, нездешнее чувство наконец отпустило меня, и я ощущаю себя просто тупым. Голодовка не помогла. Она привела лишь к тому, что мыслил я недостаточно ясно, чтобы четко осознать, до чего же странную историю поведал мне мужчина. Она похожа на какую-то греческую трагедию или на оперетту на тему «Звездных войн». «Я твой давно потерянный отец». Полный идиотизм.

Блэр и Эван, должно быть, животы надорвали от смеха.

Внезапно меня пронзает такая вот мысль: «Почему они затягивают это представление?» Может, они и не хотели, чтобы дело зашло столь далеко. Может, не знают, как завершить его. Когда-то я видел фильм, в котором происходило нечто похожее. Некие парни похитили ребенка, желая разыграть родителей, а потом испугались, что попадут в тюрьму.

И убили его.

«Хватит», – приказываю я себе. Никто не собирается убивать меня.

И кроме того, есть множество фильмов, гораздо лучших фильмов, где похищенных ищут ФБР, и детективы, и тысячи следователей и полицейских, и в финальных сценах, когда все уже теряют надежду, их находят. Я выберусь отсюда. Обязательно.

Но мое сердце не желает успокаиваться.

– Эван? Блэр? – Смотрю в глаза совы. – Я все понял, о’кей? Вы победили.

Жду, что вспыхнет свет и, может, стены комнаты раздвинутся, как на съемочной площадке.

И продолжаю ждать.

Калеб вручает мне полотенце, кусок мыла и стопку сложенной одежды. Молча беру все это и отношу в ванную комнату. Кладу одежду в раковину, стягиваю с себя майку со «Звездными войнами», дизайнерские слаксы и трусы-боксеры и становлюсь под душ. В душевой тесно, как в гробу.

Когда я поворачиваю кран, вода из него вырывается мощными плевками, а потом едва капает, но моей коже очень приятно, и я стою так дольше, чем необходимо. Потом вытираюсь грубым полотенцем и перебираю одежду, которую дал мне Калеб: клетчатая фланелевая рубашка вроде тех, что носит он сам, синие джинсы – ненавижу джинсы – и запечатанный пакет с бельем. Сначала надеваю белье. Оно мне велико, а ткань колет кожу. Затем натягиваю джинсы. Они на размер меньше, чем нужно, и на колене у них дырка – и это не похоже на стилистический изыск.

Внезапно заподозрив неладное, хватаю из раковины фланелевую рубашку и внимательно изучаю ее. Протертые рукава, маленькая дырочка на воротнике, ветхая ткань. О боже, да это же ношеная одежда.

По телу бегут мурашки, бросаю рубашку на пол и быстро снимаю джинсы. Беру майку Люка и собираюсь надеть ее, но мне в нос ударяет сильный запах пота. Эту майку необходимо постирать. Да и слаксы заодно.

– Дэниэл? – Калеб три раза сильно стучит в дверь.

– Одну минуту. – Снова хватаю джинсы и рубашку. Они пахнут стиральным порошком. Таким же, каким пахнет Калеб. Но, по крайней мере, эта одежда чистая, а носить ее мне придется недолго. Прогнав из головы все мысли, быстро одеваюсь и выхожу из ванной.

Калеб кивает, будто ему нравится этот уродливый ансамбль и что я без возражений ложусь в постель.

Надев мне на ноги цепи, он подбирает с пола ванной грязные вещи.

– Эти штаны