Читаем без скачивания Робеспьер - Эрве Лёверс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мог ли Робеспьер оставаться спокойным? Позволим себе в этом усомниться; он говорит о своей вере в короля-философа, в министра, друга народа, в Генеральные штаты, но он не забывает о 1788 годе. Рассуждения, вызванные реформой Ламуаньона, набрали силу: Людовик XVI нашёл убежище в "лоне своих народов", пишет он, после того, как "ускользнул от ужасного заговора, сплетённого против справедливости". Заговор! Робеспьер в нём убеждён: король и народ имеют общих противников. Вскоре он присвоит им имя, которое он уже дал тому, кто угнетает невинность, тогда как он должен её защищать: это, уточняет он "не просто угнетатель отдельного человека; это угнетатель законов; это враг родины". Слова юридической битвы становятся словами битвы политической.
Глава 7
Депутат народа Артуа
Всего лишь через несколько недель после выхода записки в защиту Дюпона, Максимилиан де Робеспьер публикует "К народу Артуа", текст совершенно чуждый юридической жизни. Скорее всего, один появляется в январе, другой – в следующем месяце; первый – это изложение обстоятельств дела, превратившееся в призыв к реформе законов и нравов; второй – воззвание к народу провинции, который автор считает угнетённым и преданным некоторыми из тех, кто был его же частью. В течение этих первых месяцев Робеспьер, с культурой гражданина и адвоката-литератора, перенаправляет свою борьбу и выводит её за пределы Дворца правосудия. Его идеи созревают, питаясь его собственными наблюдениями и действиями. Начиная с записки в защиту Дюпона, он говорит о своём опасении, что революцию у людей отберут; несколько недель спустя речь для него больше не идёт о возможности, о риске, но уже о реальности. Если не будет реакции жителей Артуа, уверяет он, конец надеждам на свободу и счастье. Нужно бороться сейчас; завоевать свободу, пока есть для этого время, или отказаться от неё навсегда.
Начиная с предыдущего года, Робеспьер более, чем когда-либо внимателен к новостям в королевстве. Он, выросший в эпоху революций в Америке, в Соединённых провинциях, в соседних Нидерландах или в Женеве, вполне оценивает важность событий, затрагивающих Париж и многие провинции. Он знает о глубинных финансовых трудностях монархии, о риске банкротства; он пережил крах авторитарных реформ Калонна, крах первой Ассамблеи нотаблей, крах судебной реформы Ламуаньона, которые вынудили короля раньше времени созвать Генеральные штаты. 8 августа 1788 г. Людовик XVI назначил собрание на месяц май следующего года.
В беспокойной атмосфере, отмеченной скудными урожаями лета 1788 г., страна охвачена волнением. В то время как постановление Совета приглашает "учёных и образованных людей" направить хранителю печати своё мнение о способе созыва Генеральных штатов, появляется множество брошюр, способствующих формированию требований. Политический спор обретает беспрецедентный вид в Дофине, где три сословия в июле собираются в замке Визий, и требуют восстановления их Провинциальных штатов и предоставления истинной власти Генеральным штатам; он принимает определённую форму в Ренне, где политические и социальные притязания дворянства вызывают давление, иногда довольно жёсткое… Статьи расходятся и распространяются, взгляды расползаются по соседним провинциям. А что сказать об этих анонимах, которые беспокоятся о цене зерна или о бремени налогов?
С осени 1788 г. спор также назревает в Артуа; но здесь это происходит только в декабре, с созывом ассамблеи, управляющей провинцией, Штатов, проблемы которых обретают особый драматизм. В напряжённом экономическом контексте здесь, как и повсюду во Франции, стоит вопрос удвоения голосов представительства третьего сословия на Генеральных штатах, которое позволило бы ему значить так же много, как объединённые духовенство и дворянство. Но жители Артуа задаются вопросом, получат ли они, как и другие французы, право собираться и сами выбирать своих депутатов. Смогут ли они высказать свои собственные жалобы, или, во имя традиции, члены Штатов Артуа лишат их слова? Начиная с января 1789 г. борьба достигает беспрецедентной интенсивности; она разделяет и разжигает злость. На аррасской сцене история выделяет фигуру "патриота" Робеспьера; однако он далеко не одинок, и делит главную роль со своим коллегой Брассаром, который старше его на девятнадцать лет. После многих месяцев борьбы и один, и другой будут представлять третье сословие от своей провинции в Версале.
"Пробудимся, пришло для этого время"
В течение многих месяцев общественная дискуссия в Артуа ведётся путём публикации памфлетов, более или менее резких. Примерно в начале февраля 1789 г., незадолго до того, как король отказался признать за Штатами статус естественных представителей народа Артуа (19 февраля), начинает распространяться новый памфлет. Он анонимен, как и другие до него; он озаглавлен "К народу Артуа". Вскоре личность автора перестаёт вызывать какие-либо сомнения; стиль и идеи указывают на него, равно как они выдают его авторство и в другом памфлете, появившемся в апреле: "Враги родины". Это "памфлеты господина де Робеспьера", пишет адвокат Шарамон. Сравнение этих двух текстов, так же, как и сопоставление с предложением члена Учредительного собрания в пользу возврата коммунальных угодий[67], узурпированных сеньорами (декабрь 1789), подтверждает личность автора. В некоторых отношениях, "К народу Артуа" служит продолжением записки в защиту Дюпона: риторические фигуры, ожидание счастья и свободы, доверие к Генеральным штатам, названным "торжественными комициями", финальный призыв к королю и Неккеру, страх "заговора" врагов общественного блага… Однако на этот раз Робеспьер больше не в стенах Дворца правосудия; он однозначно выходит на политическую арену. Также на этот раз он больше не участвует, как во время реформы Ламуаньона, в борьбе, объединившей все провинциальные силы против "министерского деспотизма"; в Артуа образовался раскол, захвативший область социальных вопросов.
Артуа – это провинция со Штатами. Как Бретань, Лангедок или Прованс, она сохранила собрание, которое участвовало в управлении территорией, контролировало налоги и следило за уважением к провинциальным привилегиям. Несмотря на то, что Штаты традиционно черпали свою легитимность
