Читаем без скачивания Столичный доктор. Том VII - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Казачий есаул Громов! Начальник жандармской команды штабс-ротмистр Любин! — голос дежурного по вокзалу разрезал гул толпы.
Повернулся. К перрону шагали двое. Первый — казак, ростом под два метра, плечи — как ворота, борода чёрная, вразброс, будто её топором вырубили. Папаха набекрень, шашка позвякивала о сапог. За ним — жандармский офицер: стройный, гладко выбритый до синевы, в военной шинели. Любин был пониже казака, но двигался с грацией кошки. За ними шли двое нижних чинов, и они несли в руках... два пулемета Мадсена! Их я видел на вооружении у охраны Царского Села. Подарок Сергея Александровича? Что же... не откажусь.
— Есаул Громов, ваше сиятельство! — казак ударил каблуками, отдавая честь. Голос — бас, из глубины груди. — Конвой в полной готовности. Сотня ребят хоть в огонь, хоть в воду.
— Штабс-ротмистр Любин, — жандарм поклонился чуть сдержаннее.
— Надеюсь, господа, нам хватит вашей бдительности до самого Порт-Артура, — сказал я, пожимая руки. — А вы, есаул, к дальним переходам привычны?
Громов хмыкнул, поправил папаху:
— От Кубани до Маньчжурии скакал, ваше сиятельство. Мои казаки — не бабы, в поезде не зачахнут.
Любин еле заметно поморщился — видимо, от грубоватого тона. Медведь и змея. Как они уживутся?
— В путь, — кивнул я, поднимаясь по ступеням вагона.
Внутри пахло кожей, ладаном и свежей краской. На столе в кабинете уже ждали бумаги от Тройера: донесения из Порт-Артура, телеграммы из министерства. Присел в кресло, глядя, как за окном проплывают огни вокзала. Поезд дёрнулся, колёса застучали, увозя меня от дворцовых интриг — к фронту, которого ещё не было. Мы все уже слышали его дыхание. Японцы не скрывали аппетитов, а наш флот в Порт-Артуре дремал, как старый лев, который ещё помнит вкус крови, но ленится поднять голову.
— Ваше сиятельство, разрешите доложить? — Тройер замер у двери, держа папку с гербовой печатью.
— Давайте, Валериан Дмитриевич.
— Компания «Русский медик» разместила в третьем вагоне аптеку и десятерых врачей. Говорят, готовы даже к эпидемиям.
— Надеюсь, не пригодится, — провёл рукой по бархатной портьере. — А казаки?
— Расположились в теплушках, устроили там нары. Есаул просил передать: «Спасибо, что оборудовали как следует».
— А жандармы?
— Штабс-ротмистр Любин лично осматривает багаж прислуги. Уже конфисковал три фляги с самогоном.
Я засмеялся. Надеюсь под раздачу попал не Жиган с Василием. Эти вполне могут везти с собой выпивку. Впрочем, бывший хитрованец наверняка все спрятал так, что ничего не найдешь.
— Пусть бдит.
Потянулся к графину с коньяком, но передумал. Впереди — недели пути, а трезвость сейчас дороже удовольствий.
За окном замелькали огни окраин. Петербург отступал медленно, словно не желая отпускать.
***
«Синяя волна» — замечательная штука. Едем почти без остановок. Кроме технических, конечно. Заправка паровоза водой на ходу до сих пор почему-то не придумана. Смена бригад — тоже. Так что перерывы в движении всё равно есть. И здесь, конечно, на всех этих маленьких станциях, в народные массы погружаешься, сам того не желая. Ведь стоит выйти из вагона подышать свежим воздухом и ноги размять — и вот они, неизменные торговки с горячими пирожками, рыбой, вареными яйцами и еще бог весть чем.
Рядом провожают рекрутов, еще не знающих о скорой войне, и оттуда доносится разноголосый женский вой и выкрики унтеров, сопровождающих команду. Загулявшие мужички пляшут прямо на рельсах под наигрыши гармониста, играющего громко и вдохновенно, но неимоверно фальшиво, и мелодию угадать нет возможности. Видимо, ее играет человек, верящий, что нотная грамота убивает талант. И неважно, как называется станция, везде одно и то же. Иногда кажется, что пьяненький гармонист со своей тальянкой ездит с нами и выходит для выступления на остановках.
«День сурка» с небольшими изменениями повторялся довольно долго — однообразные станции, полустанки, будки стрелочников. Вся разница была в пройденном за сутки расстоянии и оставленных в западном направлении населенных пунктах. Не то чтобы я большой любитель зачеркивать крестиками дни на настенном календаре и втыкать булавки в карту, но хоть какое-то разнообразие. И вот перед нами славное море, священный Байкал. Здесь исключительно для веселья и изменения наскучившего графика нас ждала паромная переправа. Всё потому, что движение по Кругобайкальской железной дороге планируют открыть к осени четвертого года. Или пятого — как получится. Или когда-нибудь потом.
На станции Байкал, где наш состав должны были разобрать и погрузить на паром, царил абсолютный бардак. Началась с того, что нас загнали в какой-то дальний тупик. Я подождал почти час, но начальник станции нас своим появлением решил не баловать. Тройер пошел на разведку, и выяснил, что начальник станции болен, его зам куда-то уехал, а дежурный по станции занят возникшими при отправке парома сложностями. Просит прощения, и как только освободится, займется нами.
Ждем еще час. Официального злого умысла нет, но, как говорится, по форме — уважение, по сути — издевательство. Бывает. Даже царские поезда иногда застревают, чего уж тут.
Когда дежурный наконец появился, он выглядел так, будто его сейчас сдует с перрона — бледный, с трясущимися руками. Усталость, а не страх. Оказалось, половина персонала станции слегла с инфлюэнцей, и люди работают сутками. Новых больных нет, но выздоровели еще не все.
— Паромы ходят, но с задержками, — усталым голосом объяснил дежурный. — Ледовая обстановка сложная. Каждый рейс может стать последним.
Интересно, он сам хоть понимает, как успокаивает?
Из доклада дежурного я узнал, что для парома используют пароход-ледокол с оригинальным названием «Байкал», новенький, девяносто девятого года постройки, изготовленный на верфях Ньюкасла. Вместимость одного рейса — две с половиной сотни пассажиров и шесть вагонов. Время в пути — от четырех до шести часов, длина маршрута — шестьдесят четыре километра.
— За сколько вы сможете переправить наш состав? — спросил я, когда мне надоело выслушивать технические данные.
— Даст Бог, и за сутки справимся, — ответил дежурный. — А ежели лед станет, то и дольше выйти может.
Не иначе как тайный буддист, спокойный как удав.
— Командуйте, — кивнул я. — Надеюсь на ваш профессионализм.
А что я мог еще сказать? Повлиять на байкальский лед не имею возможности, а укрепить оный до той степени, когда вагоны по льду смогут перетащить, тоже не в силах. Остается только ждать.
Первым рейсом отправили
