Читаем без скачивания Топографический кретин - Ян Ледер

чём, это могут быть часы, минуты — неважно. Главный критерий — чтоб он энергии производил больше, чем потребляет. Пусть даже совсем короткое время, главное — принцип.

— И что, вам удалось такое устройство придумать? — Фрэн снова открыл тетрадь, как будто мог что-то понять в этой абракадабре.

— Нет, что ты, до этого мне ещё, как до луны, — энтузиазм физика слегка поубавился. — Но если поиграться с грамотно выстроенной цепочкой электромагнитов, генераторов и аккумуляторов, которые будут накапливать энергию, а потом, в точно рассчитанные промежутки времени… лабораторию бы… вакуум… нейтрино чепуха… чистота эксперимента… энергетика будущего… в Кембридже, говорят… сопротивление стремится к нулю… роль инерции недооценена…

Крышу у учителя снесло, вот что, подумал Фрэн. А может, я ещё буду рассказывать внукам, что учился у нобелевского лауреата.

Вот она, эта его тетрадка, между магнитофонных бобин… Ого, да это же Джо Дассен, «Люксембургский сад» — неплохой вкус, однако, у нашего лирического физика! А вот и прибор для извлечения музыки — мечта, блин, физического лирика: огромный, как буфет, и такой же вертикальный «Олимп-004».

Аккуратно, чтобы не задеть пальцами нежную матовость головок, Фрэн провёл плёнку по лабиринту роликов и компенсаторов, заправил ракорд в пустую катушку, тронул сенсорную кнопку воспроизведения.

— Добровольцев вызывали? — Ирка прикрыла за собой дверь, огляделась с улыбкой. — Ой, как много вы уже всего сделали, товарищ командир! Может, вам и подручные теперь не нужны?

— Подручные ходят под ручку, — тупо сострил Фрэн. — Не хотите попробовать, товарищ подчинённая?

— Что, прямо сейчас? А куда здесь ходить?

— Сюда, — но горло перехватило, получилось невнятно, одни согласные. Он кашлянул и посмотрел ей прямо в глаза: — Ко мне.

Ирка не ответила. Поправила волосы, потрепала молнию на пуловере, отвела взгляд. Сделала шаг, ещё полшага — а больше и не надо, комнатёнка-то крошечная.

Её лицо оказалось рядом с его лицом. Её грудь рядом с его грудью. Её глаза снова смотрели в его глаза. Она уже не улыбалась, а он не дышал. А Джо Дассен что-то мурлыкал на непонятном французском.

Она потянулась к нему — совсем немножко, не потянулась даже, а только захотела, но он почувствовал её желание — и тоже подался вперёд. Рука сама поднялась к её волосам, другая, вскользь задев ниже спины и испугавшись запретного, убежала наверх, замерла на талии. Губы, боясь причинить боль, мягко тронули её губы, и её губы ответили — ища и страшась этого поиска в самую первую секунду, но потом, уже во вторую, словно в отчаянии, словно освободившись, словно решившись на самоубийство, ткнулись зубами в его зубы, впились языком в его язык, обвили руками его бёдра, закружили в странном танце на непонятном французском.

27 января

Полураспад

С чистой партийной совестью, по-офицерски, просил Полину Игнатьевну уйти от полковника Лыгера и соединить свою жизнь с моей. Предложение было отклонено. Встречи продолжались.

Василий Аксенов

Я гулял по столице, поил девушек турецким кофе, вареным в джезвах на песке, и вспоминал, как в ранние студенческие годы жил на деньги, которые присылали родители, да еще подрабатывал, где придется. Хотя и получал стипендию, но её — пусть даже и повышенной — едва хватало на ежедневные закупки тюльпанов и шоколада для любимых.

Отскок. Кто такая стёпа?

Спросил нынешнюю студентку, как теперь называют стёпу.

— Какого Стёпу? — не поняла она.

— Стипуху.

— Это кто?

— Ну, стипендию, — я даже немножко опешил.

— А, стипендию! Так это же стипа.

Стипа, поди ж ты! Куда мир котицца.

Вспоминал с улыбкой, отдающей снисхождением к себе бывшему: себе-то настоящему я мог позволить угостить подругу в московском кафе, отвезти ее на такси, потом на том же такси приехать домой, сбросить ботинки о загнувшийся край заскорузлого линолеума в прихожей, врубить телевизор и завалиться на кровать, которая раньше была еще и диваном, но давно забыла, как складываться.

Я включал видик — в нем всегда стояла одна и та же кассета — и в трехтысячный раз смотрел на нас, гуляющих по заросшему пыльной травой тротуару в таежном поселке, на нас, смеющихся на деревянном помосте, под которым грозно бурлит и переваливает пудовые валуны горная речушка глубиной по щиколотку, на нас, танцующих на вечеринке, устроенной специально для нас на вершине толстой зеленой сопки, в копченой бревенчатой избе, в которой был самый гламурный на весь курорт ресторан с обманчиво-невинным названием "Чайный домик", сгоревший впоследствии невосстановимо при невыясненных обстоятельствах.

Я понимал, что с чаем, а еще лучше с кофе курить было бы приятней, но все равно запивал сигарету кефиром из картона, чтоб не пачкать посуду, и кривился от необычного совкусия табака и кисломолочки, и улыбался собственной лени и мыслям о том, как нам было тогда хорошо, и как скоро нам станет еще лучше.

Она тоже в это время улыбалась — в восьми тысячах километров к востоку от Москвы и в тысяче к югу, в ветренном Владивостоке, и это была улыбка не мечтателя, но триумфатора. Депрессию, вызванную моим свинством — высылкой ее из столицы, — она победила способом, известным с рождения всякой женщине. Сотворила новую прическу, опрыскала черные джинсы электролитом из аккумулятора отцовских жигулей, купила на первую зарплату фиолетовую дубленку и черные ботинки на толстенной платформе — и тут же сделалась центром внимания: юная, безумно сексапильная и обворожительно озорная девчонка в невиданного цвета тулупчике с отороченным лиловым мехом капюшончиком и в брючках инверсивно-леопардового окраса. Эротического флера добавлял и только что обретенный ею победный взгляд — вызывающий, ожидающий, обжигающий взгляд молодой львицы, если и не освободившейся еще от любовного ига, то уже готовой к этому освобождению, уже ищущей его.

И вот именно здесь, как нельзя кстати, появился Лев.

Темноволос и недурен собой, он только что покорил на мотоцикле пространство от пункта А (где-то в его родной Америке) до пункта В (которым оказался ее родной Владивосток). Путь был неблизким и полным лишений, благодаря чему в конце маршрута обросший темно-курчавой щетиной Лев стал направо и налево пользоваться — заслуженно, надо признать — репутацией усталого романтика, изрядно уже ощипанного, но далеко еще не побежденного.

В дороге Лев отснял несколько цветных фотопленок разной чувствительности и, добравшись до пункта В, заглянул в фирму, которую ему порекомендовали еще в Калифорнии и в которой как раз работала она. Фирма была российско-американской, к тому же издательско-рекламной, и ввиду столь удачного стечения обстоятельств решено было устроить Льву персональную фотовыставку. А координировать подготовку поручили ей, подающей надежды и полной нерастраченной энергии сотруднице.

Координация сразу