Читаем без скачивания Кто-то просит прощения - Вадим Юрьевич Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но он уехал, – уточнил Феликс.
– Рано или поздно вернётся. – На этот раз Дугар не обиделся на то, что был перебит. – Шаман считает, что с мысом связана старая и очень страшная история. Шаман считает её неправильной, однако сделать ничего не может, потому что она случилась выше его возможностей.
– Что произошло? – спросил Вербин. – По мнению шамана?
Он догадывался, что прямого ответа не услышит, и не ошибся.
– Глупый человек пришёл на мыс и начал эту историю с тем, с кем лучше не иметь никаких дел. Шаман не знает, что это была за история, но тот, с кем не нужно иметь дел, сильно разозлился. Глупому человеку должно было стать очень плохо, но он сумел победить себя и теперь он чёрный, полностью чёрный. И уже не глупый. Он чёрный и опасный. Ты сможешь его остановить, но не сможешь изменить, понимаешь?
Феликс кивнул. Он уже видел таких людей.
Такого человека.
Такую женщину.
– Поэтому шаман велел спросить: ты действительно хочешь пойти по следу человека, который стал абсолютно чёрным там, на мысу, в месте, где стена с Холодным миром истончена до предела? Там, где живёт большой хозяин этих мест?
– Я пойду по следу чёрного человека, – твёрдо ответил Вербин.
– Хорошо. – Дугар выдержал паузу. – В этом случае шаман велел передать, что ты смелый.
И поднялся на ноги.
– И всё? – удивился Феликс.
– Шаман тебе позвонит.
Такой результат разговора Вербина, мягко говоря, не устраивал.
– Ты же сказал, что он уехал!
– Однажды приедет.
– Когда?
– Он тебе позвонит.
И что теперь делать? Не хватать же, на самом-то деле, не трясти, требуя назвать телефон шамана. Остаётся только ждать…
Феликс тоже поднялся и последовал за собеседником к лодке.
– Больше ничего не скажешь?
– Я расскажу шаману, что ты – настоящий охотник и с тобой можно иметь дело, – очень серьёзно ответил Дугар. – А ещё скажу, что смелость твоя не от бесстрашия, а от боли. Раньше от бесстрашия, теперь – от боли. И тебе нужно вернуть себя бесстрашного, потому что смелость от боли всегда заканчивается смертью.
* * *
Открыть глаза и встретить новый день.
Раньше Лера не ценила это простое, но такое важное удовольствие – возможность открыть глаза, улыбнуться и понять, что наступил новый день. Неповторимый, поскольку ни один день жизни не похож на остальные. Неповторимый, и тем интересный, тем радостный. Новый день жизни. Раньше Лера не понимала, какое это счастье – встречать новый день жизни. Она просто просыпалась, иногда – в плохом настроении, и тогда морщилась, как будто отбывала повинность проснуться. Не ценила радость нового утра, и лишь теперь, когда жизнь… когда дней жизни осталось не так уж много, девушка осознала, насколько важен каждый из них. Как дорого простое удовольствие проснуться и знать, что впереди день и ты сама решаешь, пойдёшь ли в институт или прогуляешь, встретишься с подругами или заедешь, наконец, к бабушке, потому что уже месяц обещаешь попить с ней чаю и посплетничать, да всё не успеваешь.
Ты сама решаешь, чем занять свой день.
Ты – свободна.
Бесценно.
Лера открыла глаза и чуть потянула левую руку. Она делала так каждый раз, просыпаясь. Она знала, что чудес не бывает, но повторяла и повторяла этот жест – тянула левую руку, в надежде, что сумеет перевернуться на другой бок. Но не получалось.
Не свободна.
И ещё одна появившаяся в заточении привычка – прислушиваться. С закрытыми или открытыми глазами, прислушиваться к тому, что происходит вокруг, особенно – в соседней комнате. Не слышны ли шаги? Или дыхание? Не рядом ли он? Прислушивалась не столько потому, что боялась – до сих пор Аркадий не был с ней груб, а потому что его появление вносило хоть какое-то разнообразие в унылое времяпрепровождение.
Нет, ничего не слышно. В соседней комнате царила тишина.
Лера поднялась, сходила к ведру, в очередной раз испытав приступ унижения. Умылась над ним, экономно использовав воду из пластиковой бутылки, вернулась на топчан, пожевала собачий корм – очень немного, потому что не хотелось, сделала обязательную после сна зарядку, снова улеглась на топчан и раскрыла книгу. Девушка дочитала «Бесов» и, к собственному удивлению, решила вернуться к роману немедленно, сочтя его слишком сложным для однократного прочтения.
«А жаль, если господам помещикам бывшие их крепостные и в самом деле нанесут на радостях некоторую неприятность.
И он черкнул указательным пальцем вокруг своей шеи.
– Cher ami[10], – благодушно заметил ему Степан Трофимович, – поверьте, что это (он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще. Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на то что наши головы всего более и мешают нам понимать…»[11]
Лера заложила книгу пальцем и перевернулась на спину.
«Интересно, Достоевский ошибся в описании или в те времена этот жест демонстрировали указательным пальцем?»
Потому что в современности его всегда показывали большим пальцем. Во всяком случае, других вариантов девушка припомнить не смогла: и в кино, и в жизни его всегда показывали так – большим пальцем слева направо.
«Нанести некоторую неприятность… Изящно выражаются классики. Не пора ли и мне нанести одному ублюдку некоторую неприятность?»
Не ту, на которую указывал жест персонажа «Бесов», но всё равно неприятность. Правда, неизвестно, для кого – для неё или Аркадия, – задуманный ход действительно станет неприятностью, но сейчас это не имело значения. Нужно действовать, демонстрировать послушание, но ставить условия. Нельзя ничего не делать. Нельзя.
Ведущую в «конуру» дверь девушка исследовала давно, чуть ли не в первый день, выяснила, что открывается она наружу, и поняла, что при желании сможет её выбить, поскольку косяк не показался крепким. До сих пор Леру сдерживало только незнание того, что находится за дверью и как далеко она сможет зайти, будучи прикованной. Но увидев, что трос позволит гулять по всей соседней комнате – Аркадий снял «браслет» исключительно ради удобства и чтобы получилось переодеться, – Лера решилась.
«Вполне возможно, Аркадий ждёт от меня этого поступка, так что не буду его разочаровывать. А если не ждёт, скажу, что надоело сидеть в конуре, поэтому решила принять душ и поменять ведро».
Девушка была уверена, что сумеет убедить похитителя в своей правоте. Если же не получится, что ж, придётся понести наказание.
«Посмотрим, как ты на самом деле ко мне относишься и что готов вытерпеть…»
Лера была уже не той девочкой, которая несколько дней назад прилетела в Иркутск. И уж тем более не той растерянной, насмерть перепуганной девочкой, проснувшейся в «конуре» в первый день заточения. Она сумела сделать очень важное и нужное: вернула себе ясность ума и продумала стратегию действий. Да, вероятность успеха была мизерной, в районе статистической погрешности, но даже такая стратегия дарила надежду. А надежда придавала сил.
«Я буду стараться. Я буду бороться. Он меня не сломает!»
Девушка подошла к двери, перехватила цепочку, чтобы не мешала, постояла, примеряясь, а затем ударила ногой в район замка. Голая пятка тут же отрапортовала, что мысль была интересной, но Лера учла далеко не всё, что должна была учесть.
– Чёрт!
Она потёрла ушибленную ногу, выругалась, глядя на дверь, как на личного врага, переставила ведро, разбежалась и ударила дверь плечом. Тоже больно, но совсем не так, как отозвалась пятка. И в косяке, кажется, что-то хрустнуло. Может, конечно, показалось, но даже если звук прозвучал только в её воображении, он добавил девушке уверенности.
– Я сумею!
Ещё один удар, потом ещё и ещё. Лера набрасывалась на дверь с остервенением, которого никогда раньше не испытывала, с яростью и злобой, не чувствуя боли. В какие-то мгновения ей казалось, что она летит на Аркадия, и тогда удары становились ещё сильнее, ещё злее. Но главное – она не останавливалась, била, била и била, и громкий хруст выломанного замка стал для неё бесценным призом.
Победа!
Лера добила дверь ногой, шагнула в комнату, огляделась, убедилась, что Аркадия в ней нет, вернулась в «конуру», взяла ведро, вымыла его и вернула обратно. Затем стянула футболку, протянула её через цепочку почти до тросика и вошла в душевую кабинку. Мылась, как и в прошлый раз, долго и с удовольствием, только не прижималась к стеклянным стенкам. И не только мылась. В плену девушка изрядно похудела, а «браслет»
