Читаем без скачивания Охотники. Погоня за жужелицей - Лариса Бортникова

***

В пансионе «Мечта одалиски» все уже спали.

— Я завтра, точнее, уже сегодня уезжаю, Генри. — Кровать Артур передвинул поближе к окну, уложил туда Красавчика, а сам принялся собирать в саквояж необходимое. — Когда вернусь и вернусь ли… не знаю. Все непросто.

— Да… Я понимаю, Ходуля. А девчонка?

— Нет девчонки. — Артур показал подбородком на окно, за которым раздавались жалобные вопли мадам Капусты. Хозяйка жаловалась на то, что негодная, неблагодарная Эйты сбежала, никого не предупредив. И даже жалованья не взяла. Почему-то именно это мадам Капусту обижало сильнее всего.

— А Стиви? Что же будет теперь с Малышом Стиви? — прошептал Красавчик. — Что, Ходуля? Девчонка слиняла. И еще нога…

Артур Уинсли ждал этого вопроса. Был к нему готов и, ни секунды не мешкая, ответил:

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы привезти вам Гусеницу, Генри. Если буду жив, привезу. Через два месяца или чуть позже. Все равно раньше вам на ноги вряд ли встать. А если до Нового года не вернусь и никак не объявлюсь… телеграф или письмо… или курьер. Если не выйдет, то запомните: женский монастырь в селе Топловское. Это Россия, Крым… Там есть монахиня, зовут Февронией… Господи, ну откуда ж вам такое запомнить. Погодите, я запишу… Десять лет назад Гусеница была у нее. Дальше разберетесь сами. И да… Сейчас еще добавлю. Как там этот парикмахер его называл? Точно! Доктор Альпер из района Кабаташ… Пошлите за ним кого-нибудь с утра. Не хотелось бы, знаете, вернуться и не застать вас живым.

— Ходуля… Артур… — Баркер закашлялся и смялся лицом. — Ты… Ты это. Я теперь твой должник. Проси что хочешь. Вот прям сейчас и проси!

— Ох… Увольте, Генри. Днем бы раньше. Попросил бы. А теперь мне от вас совершенно ничего не нужно. Выздоравливайте поскорее.

— Ну нет, Ходуля. Ты что! Так не пойдет! Я, знаешь ли, джентльмен. Не знаю, как в Лондоне, а у нас в Чикаго джентльмены долги возвращают всегда! Даже карточные. Даже если это двадцать долларов. Был у нас такой случай… Джимми Гуталин задолжал одному макароннику как раз двадцать долларов. Поспорил на какую-то дребедень, проиграл, а мелочи в кармане не оказалось. Пообещал отдать на следующей неделе, а макаронник возьми да и загреми на всю катушку. Да еще без права посещений. Вот ты скажешь, что такое двадцатка… Да? Опять же, кто такой Джимми Гуталин? Джимми Гуталин — вор и убийца, отброс, так сказать, общества… Приличный человек, вроде тебя, Ходуля, не станет с таким сидеть за одним столом. К тому же черный. Но Джимми — джентльмен. И вот Джимми знает, что за его голову копами назначена кругленькая сумма и что, если его вычислят, болтаться ему в петле, но Джимми — джентльмен. Поэтому Джимми надевает костюм, шляпу и едет в Питтсбург, где сидит тот итальяшка… Там Джимми грохает булыжником витрину и попадает в соседнюю с макаронником камеру, заплатив за это, между прочим, много больше, чем двадцатку… Правда, макаронника зарезали через неделю, но долг Джимми вернул. Так что, Ходуля, проси что хочешь. Долг есть долг.

Нет! Все же не потому, что выражение лица Красавчика было таким несчастным, как у ребенка, которому пообещали, но так и не выдали лакричный леденец… Не потому Артур согласился. Просто Красавчик, сам того не подозревая, дал Артуру подсказку… Отличную подсказку… Да просто блестящую! Ничего подобного! Вовсе не намеревался майор Уинсли нарушить приказ командира. Генерал Милн приказал закрыть дело Норфолкского полка — что ж, отлично. Слушаюсь, сэр! Но долг джентльмена обязывал Артура вернуть командиру батальона один дробь пять полковнику Бэшему те тридцать фунтов, что он когда-то просадил ему в покер.

— Где Жужелица, Генри? И не задавайте вопросов…

— Э‑э‑эх… — поперхнулся Красавчик. Почесал глаз. — Жужелица?

— Да. Жужелица… Такая усатая. Ну?

— Еще пять лет назад в Москве была… Тебе как? С именами?

— Не тяните. Долг есть долг.

— Чадова Дарья. Тысяча девятьсот второго года рождения. Москва. Россия.

— Чадова? Москва?

Красавчик никак не мог понять, отчего это Ходуля хохочет, словно сумасшедший. К тому же чертовски болела голова, хотелось спать, и жалко было Малыша Стиви, который сейчас неизвестно где, сыт ли, в тепле ли… Но Малыш все же Баркер, поэтому справится. А вот маленькая мисс Алэу… Маленькая рыжая востроносая мисс…

***

Ноябрь в Константинополе дождлив и ветрен. Ночами особенно. В ночь не всякий капитан выйдет в открытое море, но Сули-каптан — лучший в Кабаташе, а его фелюга «Гюльдениз», как покладистая жена, слушается хозяина беспрекословно. Не капризничает, не шалит. Даже если на борту женщина. Хотя, ну какая она женщина — так… утка бестолковая. Ну надо же было перепутать причалы — Кабаташ с Бешикташем. Совершенно же разные слова! Ничего общего! 

Глава шестая

О городах и людях. О лошадях и медведях. О войне

Крымский полуостров, начало декабря 1919 года

Медленно стекала за перевал вечерняя заря. Дул норд-ост. Однако в Крыму не по времени было тепло, и на солнечных склонах даже цвела магнолия. Измученные до одури двухнедельным бездельем «казачки» атамана Люта выбрались из «реквизированной» у местного дьяка хаты, подальше от тюфяков с клопами, и разбрелись по широкому двору.

Сам атаман еще в ноябре поехал в Екатеринослав к Батьке Махно, наказал бойцам без него по округе не шалить, сидеть смирно — тутошних мужичков не трогать, баб с девками не тискать, разве что чуть-чуть, да помаленьку вытряхивать из сельчан овсянца для лошадок и себе какой-никакой харч. Харч вытряхнули, а лошадок сменяли на самогон. Всех до единой. Скучали смертельно — нешто таким молодцам пристало просиживать штаны до прорех? Но бросать атамана покамест не думали. Ждали, что тот вот-вот вернется и двинут они тогда все вместе либо на север к красным, либо останутся здесь — у белых. Кто первый приветит, к тому и примкнут. Тяжела и сурова оказалась вольница. За осень потерял Лют ни много ни мало сорок с лишним человек — нарвались сперва на передовой отряд буденновской конницы, а в ноябре чуть не попали в руки к слащевским головорезам. Разбитый в пух и прах, злой и почти потерявший надежду на то, что все еще может выправиться, атаман решил на время отойти в сытые крымские места, поближе к Симферополю. Там откормиться, подлатать тачанки, обзавестись новыми лошадьми и оружием, по возможности добрать бойцов. Но оказалось, что до Люта тут уже неплохо поживились другие, и хоть скрывали хуторяне по хлевам кое-какую скотину, выжать из ларей и закромов особо было нечего. Хлопцы волновались. Кое-кто подумывал дезертировать, кто-то уже улизнул, прихватив узел-другой добычи из спасенного обоза, а матерым одиночкам, которых дома никто не ждал, да и дома-то никакого не было, выбирать не приходилось. Как в песне. «Куда атаман — туда и лихоман». Вот только лихоманов у Люта осталось по пальцам пересчитать — из прежних полутора сотен всего семеро.

— Диду, а диду, чи в тебе горилка е? — уцепив веселым взглядом суетливо спешащего от флигеля к воротам дьякона, загоготал кудрявый лихой молодец.

— Нету горилки… Откуда ж взяться ей?

— Так ты помолись, отче. Попроси, — тут же почуял забаву тощий, похожий на латыша блондин в пенсне. — Ты как считаешь, есаул, откажут дьякону или не откажут? Не должны. Человек он все же верующий, не то что мы с тобой…

— Тьфу… — не удержался дьякон. — Совсем совесть потеряли. Безбожники.

— Ось як… — Кудрявый приосанился и загнусавил громко и противно: — Вера в Бога сама по соби абсурдна, тому сути в ней немае. Суть может бути в чогось зрозумилого, що можно обьяснить словами чи потребить внутрь. В горилки, к примеру. Но я ж разве супротив Бога? Я ж за чоловичий дух, а який дух без горилки?

Есаул лениво заржал, выгреб из кармана горсть каленых семечек, защелкал громко, словно клест. К сумеркам грозило похолодать, но возвращаться в душную прокуренную хату не хотелось. Вышли бы бойцы до села, прогулялись бы по улице к церкви и назад, полюбовались бы на девок, но атаман приказал сидеть на месте, а главное — с арестованных глаз не спускать. Арестованных — мальчишку, по всему из деникинцев, и особенно долговязого англичанина — Лют думал сторговать Нестору Ивановичу за немалые гроши. Что эти двое — птицы важные, сообразил атаман по тому, как гнались за ними махновцы, живота и коней не жалея. Беглецы вовсю отстреливались, только куда им против дюжины отлично вооруженных бойцов, тем более что каурая под долговязым всадником сильно хромала. Тех двоих Лют тогда отбил. Положил четверых хлопцев, но отбил. Чуйка подсказывала атаману, что вот он — счастливый лотерейный билет. Что не просто так летучий махновский отряд, в котором мелькали хорошо знакомые атаману рожи, промышляет далече от Гуляйполя. Что не стреляют по двоим улепетывающим всадникам тоже не из-за человеколюбия, но хотят взять живыми. А раз кто-то так сильно понадобился батьке, то ему, Люту, поподробнее об этом разведать сам бог велел.