Читаем без скачивания Взятие Вудстока - Эллиот Тайбер

— Мы предоставим вам бесплатную охрану транспорта, на котором будут перевозиться эти средства, — сказал Скотт. — Мы готовы высылать к вам охранников по первому же вашему звонку. Если потребуется, я лично буду сопровождать ваши деньги.

Пока Скотт тараторил, Майк обстоятельно прочитывал каждое слово, стоявшее на каждом из выданных ему листков бумаги. Он знал, что к чему и что почем. Если бы ему пришлось уравновесить свой «порше» на одной ладони, а Дженис Джоплин на другой, он управился бы с этой задачей без каких-либо затруднений.

В следующие тридцать дней Скотт Петерсон честно выполнял все им обещанное. Он и его подчиненные действительно сопровождали большие мешки с наличностью от моего танцевального бара до Уайт-Лейкского национального банка. И когда курчавый и длинноволосый Майк Ланг появлялся в банке, все, кто в нем работал, сияли улыбками и разражались раболепными приветствиями.

К первому августа на магистрали 17Б для машин, направлявшихся в Уайт-Лейк, было отведено уже три полосы. Полиция штата установила в месте соединения 17Б и 55-го постоянный пост. Человеку, глядевшему с верхушки тамошнего холма, казалось, что поток идущих по всем трем полосам машин нескончаем. Заторов по счастью не было, однако это значило, что и людей в Уайт-Лейке становится все больше. По оценкам полиции, через две недели, в день открытия фестиваля, их должно было набраться сто тысяч, а, возможно, и больше.

Местные жители пребывали на грани паники, и отцы города поняли: нужно что-то предпринимать. На следующий после нашего с Майком визита в банк день мне позвонил член бетелского городского совета, сказавший, что совет подумывает об отзыве моего разрешения на проведение фестиваля музыки и искусства. Если решение будет объявлено недействительным, у совета появится возможность прикрыть Вудсток и все собравшиеся в городе люди разъедутся по домам.

— Это самая большая глупость, какую вы можете сделать, — решительно сказал ему я. — Вы никогда больше не получите другого шанса вдохнуть жизнь в Уайт-Лейк, Бетел и весь наш край. Мы стоим на пороге величайшего бума, какой когда-либо переживала экономика города. После окончания фестиваля, мы сможем договориться с «Вудсток Венчерз» о ежегодном его проведении в Уайт-Лейке. Мы обратимся в подобие массачусетского Танглвуда или шотландского Эдинбурга. А это означает, что в экономику города будут каждый год вливаться огромные деньги. Мы получим ежегодный приток туристов, внимание и уважение всей страны. И город воскреснет из мертвых. Мы сможем поднять цены на недвижимость, создать налоговую базу, которая даст нам лучшие школы и позволит усовершенствовать городскую инфраструктуру. На деньги, которые вы станете получать, можно будет привести в божеский вид весь регион. Вы понимаете, что перед вами открывается путь, который позволяет разбогатеть каждому жителю города?

— У нас на это другая точка зрения, — ответил он. — Грязные хиппи губят город. Они занимаются сексом в озере, разгуливают голыми у всех на виду. Они, того и гляди, начнут насиловать женщин. И что тогда? Жители города засыпают совет жалобами и требованиями отменить фестиваль. Мы обязаны что-то сделать, и сделать сейчас.

«Ну почему самые большие на свете дураки непременно становятся политиками?» — спросил я себя. И, повинуясь наущениям возродившегося во мне пессимиста, сделал то, что всегда делал в таких ситуациях, — запаниковал. Помчался во временный офис Майка Ланга, в «Президентское крыло», и рассказал ему об этом разговоре.

Майк выслушал меня и улыбнулся. Вот он-то паниковать не стал. Я искал в его карих глазах хоть какие-нибудь свидетельства озабоченности и отчаяния, но находил лишь спокойствие и уверенность. Он снял трубку с телефона — одного из двухсот, установленных к тому времени в «Эль-Монако», — и позвонил кому-то из своих людей. А в ожидании ответа снова взглянул мне в лицо, улыбнулся и сказал:

— Не тревожься, Элли. Мы знали, что это случится. У нас все под контролем, малыш.

Два часа спустя на наш двор мягко опустился вертолет. Из него на землю спрыгнула команда адвокатов, очень хорошо одетых и очень нью-йоркских. Одной из них была блондинка — точная копия Фэй Данауэй. Элегантный черный костюм, золотистая блузка под коротким черным жакетом, туфли с высокими каблуками на самых красивых ногах, какие я когда-либо видел. Золотистые, как у Фэй, волосы; высокие и словно бы хрупкие скулы — как у Фэй; оставляющее общее впечатление красоты и ума лицо — опять же, как у Фэй. Я влюбился в нее, как только он подошла ко мне и представилась. Да, знаю — я гей. Но ведь существуют люди, которые, едва попавшись вам на глаза, заставляют вращаться стрелку вашего компаса. Она назвала мне свое имя — Хлоя как-то там, однако в голове моей стоял уже такой туман, что я ничего запомнить не смог. Да и какая разница, как ее звали? Для меня она была Фэй Данауэй.

Мы прошли в офис Майка и приступили к разработке нашей стратегии. Фэй рассказала о том, что сделала ее команда юристов для обеспечения поддержки фестиваля на уровне округа и штата. По ее словам, все необходимые разрешения высших правительственных органов были ею получены. С этим все было в ажуре — комар носа не подточит. С юридической точки зрения мы были чище чистого. Затем Майк поговорил о том, как нам надлежит вести себя сегодня вечером, на заседании городского совета. Он задал мне несколько вопросов, ни одного из которых я сейчас уже не помню. Что я помню, так это мои фантазии о том, как я уговариваю Фэй сбежать со мной на край света. Да, и помню, что я то и дело напоминал себе: когда смотришь на нее, старайся не обслюнявить рубашку.

Майк сообщил нам свои решения насчет того, кто будет выступать первым, и что должен говорить каждый из нас, если совет предоставит ему слово. Адвокаты добавили к этому собственные рекомендации и к концу дня мы были уже полностью готовы к встрече с советом.

В восемь вечера Майк и адвокаты расселись по лимузинам и тронулись в путь, — нам предстояло проехать по 55-му шоссе одну милю до школы в Коунэонга, района Бетела, названного в честь племени американских индейцев, давным-давно истребленного будущими бетелианцами. Я ехал отдельно, в моем «бьюике».

То был один из моментов, решавших соответственные судьбы «Эль-Монако», моих родителей, жителей Уайт-Лейка и мою собственную, момент, в который обезумевшие горожане готовы были оторвать мне яйца и сделать из них сережки. И однако же единственным, о чем я мог думать, была та женщина. Я, гомосексуалист. Вы только представьте.

Маленький участок дороги, отделявший нас от школы, покрывала тысяча колдобин. Вообще говоря, одного этого разбомбленного шоссе должно было хватить, чтобы местные жители поняли: деньги нужны им позарез. Но нет. Их пуще всего заботило другое — что могут сделать хиппи с их лужайками и озером, плюс собственная беспомощность, отсутствие средств, которые позволили бы им защититься от этого кошмара.

Человек, подъезжавший в тот день к школе, мог бы подумать, что в ней должен состояться футбольный матч. Здание ее окружали легковушки, грузовички и сотни людей, пытавшихся пробиться внутрь. То было не обычное заседание городского совета, на которое приходят четверо-пятеро сварливых старичков, чтобы проголосовать против чего бы то ни было, кроме занавесочек на окнах автобусов. Происходившее в тот вечер больше напоминало возвращение к дням Салемских процессов. И догадайтесь, кто на этот раз попал в ведьмы.

— Будем надеяться, что нам удастся выбраться отсюда живыми, — прошептал я Лангу.

Из толпы появилось дружелюбное лицо — Макс Ясгур.

— Как поживаете, мальчики, мисс? — сказал он. — Многовато нынче народу для скромного заседания, а?

— Рад тебя видеть, Макс, — ответил я.

Построенное из шлакобетона здание школы переполнили люди. Все его деревянные складные стулья со скрипучими ржавыми петлями были заняты. У стен зала люди стояли в три ряда, протолкнуться по его центральному проходу было невозможно. В помещение, рассчитанное самое большее на сто пятьдесят человек, набилось двести пятьдесят, прочие остались стоять у двери, на пешеходной дорожке и на автостоянке.

На возвышении сидели за столом члены городского совета: шестеро мужчин и одна женщина. Мужчины были обычными подавшимися в политику лавочниками и фермерами — людьми, по преимуществу, практичными. Главной же чертой женщины, принадлежавшей к известному типу хваткой секретарши, было полное отсутствие шеи. Голова ее сидела прямо на плечах, венчавших тучное тело.

Шум в зале стоял неимоверный. Гнев переходил в ярость. Когда Ланг, его юристы, Макс и я вошли в зал, уровень шума еще и повысился. Свист смешался в нем с приветственными восклицаниями. Нам предложили сесть за стол, стоявший примерно в футе от возвышения. Юристы и Майк достали из кейсов папки с документами и положили их на стол. Я сидел с пустыми руками, чувствуя себя перед враждебной толпой словно голым. По счастью, Фэй положила ногу на ногу, отчего в зале ненадолго наступила тишина. Но ненадолго, спустя несколько секунд громкий гомон возобновился.