Читаем без скачивания Алые погоны. Книга вторая - Борис Изюмский

— Хорошо! — одобрительно сказал Алексей Николаевич, — право, хорошо. А мы, знаешь, — ревниво сообщил он, — в отделении стали выпускать газету «За честность и вежливость». Кошелев редактирует. А Каменюка — постоянный корреспондент. Между прочим, я ему оказал: «Помоги Авилкину стать комсомольцем, иначе мы с тебя спросим»…

— Твой Авилкин, все такой же? — полюбопытствовал Боканов.

— Ну, что ты? — встал на защиту своего питомца Беседа, — он теперь много лучше, да и сегодня я для него припас… один педагогический снарядик. Но об этом потом расскажу, извини, надо идти…

В классе ребята нетерпеливо ждали Алексея Николаевича. Это интересное собрание он назначил две недели тому назад.

Дадико и Павлик получили тогда же задание — выучить отрывки из «Детства Обломова», Артем и Ильюша — подобрать материалы из газет о стахановцах и героях труда.

Расселись за парты. Выжидающе уставились на капитана; в дверях появился майор Веденкин. Поздоровавшись за руку с Беседой, он сел за парту. Беседа предоставил слово Авилкину и Мамуашвили. Они читали наизусть: «Он большую часть свободного времени проводил, положив локоть на стол, а на локоть — голову… Дальше той строки, под которой учитель, задавая урок, проводил ногтем черту, он не заглядывал, расспросов ему никаких не делал и пояснений никаких не требовал.

…Как встанет утром с постели, после чая ляжет тотчас на диван… и обдумывает… пока голова утомится от тяжелой работы… довольно сделано сегодня для общего блага».

— Как ему не скучно? — удивленно прошептал Максим.

— Действительно облом, — шопотом же ответил Артем. — Ему бы только на боку лежать, да покрикивать: «Эй, Васька, Ванька, подай, сбегай». Прямо, паразит, — заключил он.

Когда Павлик и Дадико закончили чтение, их место заняли Каменюка и Кошелев. Они начали рассказывать о шахтерах Донбасса, колхозниках Киргизии, о восстановителях Сталинграда.

— После работы на производстве, вечером, добровольно идут помотать строителям… — с увлечением говорил Артем, вздергивая подбородком.

Авилкин нетерпеливо поднял руку.

— Вот бы у кого Обломову поучиться! — восхищенно воскликнул он, вскочив, и тотчас сел.

Кирюша осуждающе пробурчал:

— И родители виноваты, что так воспитали…

Алексей Николаевич улыбнулся про себя; Голиков имел в виду, конечно, свою маму, очень баловавшую его.

Каменюка тактично сказал, не называя имени, но все поняли., что это в адрес Авилкина:

— Если б у нас осколок облома завелся, уроки не учил, разве бы мы это терпели? Факт, что нет!

Авилкин, на всякий случай, одобрительно помотал головой, а офицеры незаметно переглянулись.

Следующий день был воскресным. Старшие роты ушли на концерт в филармонию.

В полдень Авилкин, слегка пригнувшись, стремительно бежал по плацу и кричал:

— Ребята! Герой труда приехал… Ребята! Изобретатель оружия… Три ордена Ленина… У нас в роте он…

Все, кто были на плацу, ринулись в бытовой корпус. В клубной комнате собралась вся рота майора Тутукина.

Такие встречи со стахановцами, учеными, старыми большевиками, представителями демократической молодежи Болгарии, Албании, героями — устраивались часто. Зорин требовал от воспитателей:

— Учите детей видеть вашу жизнь… Кадета отгораживали монастырской стеной, чтобы при столкновении с действительностью не рушились фальшивые идеалы, прививавшиеся в корпусе. Мы же заинтересованы в слиянии с жизнью родины… Мы — миллионная часть ее.

И действительно, дыхание страны ясно ощущалось детьми за высокими стенами училища. Когда, победоносно завершив войну, народ стал залечивать раны, и задымили тысячи строек, и вчерашние гвардейцы стали у домен, поднялись на строительные леса, то так же часто, как во время войны, можно было услышать в училище: форсировали, штурмовали, сломили, — теперь звучало новое: построили, пустили в ход, подняли из руин. Это воспринималось, как донесения с поля боя, с фронта сражения за пятилетку. Страсть борьбы охватила и училище: появились стенды с цифрами пятилетки, комсомольцы устраивали субботники, переписывались с шахтерами, — собирали посадочные семена, делали радиоприемники для жителей Яблоневки, летом помогали колхозам. Майор Веденкин спрашивал на уроке:

— Вы обратили внимание, — что сейчас печатается в газетах на месте прежних сообщений «В последний час»?.

И так же, как в дни войны, сводки Информбюро, письма из дома и с фронта, рассказы взрослых объединяли ребят в едином стремлении быть полезными родине, достойными ее славных дел, — так и теперь крепла близость с народом-строителем.

Суворовцы чувствовали себя членами большой семьи, жили ее интересами, подчиняли ей свои личные устремления, ощущали свое место в великом народном движении вперед.

… На этот раз гостем оказался знатный оружейник, имя которого хорошо известно всей стране. Он приехал на несколько дней в этот город и, по просьбе Зорина, пришел в училище, но неожиданно, в воскресенье. Поэтому встреча, к огорчению Зорина, произошла лишь с «тутукинцами».

Высокого роста, с худыми костистыми плечами, белыми усами, придававшими ему домашний вид, — гость сразу пришелся по сердцу ребятам. В нем понравились: и волжский говорок, и веселые добрые глаза, и заразительный смех. Он сел за стол, — предложил ребятам, будто подгребая к себе что-то: «Поближе, поближе, кружочком!»

Они с готовностью облепили его стул, доверчиво жались.

— Разрешите узнать, что вы сейчас изобретаете? — выдвинул на мгновение из плотной стены тел голову Павлик.

Беседа осуждающе посмотрел на Авилкина, и он спрятался за спинами товарищей.

Гость, Николай Васильевич, хитро прищурил глаза.

— Это — военная тайна, — понизил он голос, — но вам я, так и быть, скажу…

Ребята замерли, подались вперед.

— Я с товарищами, — таинственно приложил он палец к губам, — по указаниям товарища Сталина, — все затаили дыхание, ждали откровений, на секунду простодушно поверив, что сейчас им сообщат великую тайну, — … улучшаю оружие! — закончил Николай Васильевич и, откинувшись на спинку стула, разгладил усы.

Все понимающе заулыбались. Чудаки, захотели чего! Ясно — нельзя говорить, присягу-то он давал.

— А у вас изобретатели есть? — полюбопытствовал гость.

— Так точно!

— Есть!

— Максим реактивный самолет сделал!

— Как настоящий!

— Каменюка электромоторчик собрал! Ему наш капитан помогал.

— Такой махонький, а крутится!

Николай Васильевич обрадованно сказал:

— Значит, техникой интересуетесь? Хорошо… хорошо. Век наш требует высокой культуры и знаний, одной храбрости мало. А ну, покажите мне свои моторы и самолеты.

Они немедленно притащили все, что у них было: объясняли, заводили, рассказывали:

— Мы летом на подсобном работали, так Максим придумал, как лучше поливать помидоры.

— А один раз, перед походом, — выдвинулся Артем, — Максим смотрит: у винтовки бойка нет… А завтра стрелять… правда, холостыми… Что делать? Сейчас побежал в сапожную, гвоздь достал, отрубил на длину бойка и часть гвоздя, понимаете, со шляпкой, вставил в отверстие боевой личинки…

Гость понимающе качнул головой. Максим скромно потупился.

— А шляпка-то гвоздь задерживает в боевой личинке. Ясно? При спуске курка ударник под действием боевой пружины, — в голосе Артема послышались интонации Алексея Николаевича, — движется вперед, ударяет по шляпке, гвоздь заостренною частью ударяет по капсюлю. Происходит выстрел.

— Ловко придумано! — похвалил Николай Васильевич, — смекалка для военного человека — первое дело.

В дверях показался фотограф, присланный Зориным:

— Разрешите, товарищ Герой Социалистического Труда, разочек щелкнуть?

Гость охотно согласился, предложил Алексею Николаевичу стул рядом с собой. Ребята притиснулись к ним, уселись на полу, стали позади. Артем примостился у ног, Павлик прижался сбоку.

Николай Васильевич шутил:

— Знаю фотографов, щелкатъ-щелкают, а карточки дарят редко.

— Мы вам обязательно пришлем, — заверяли ребята. — Мы достанем!..

— Смотрите — уговор дороже денег.

Уже прощаясь, старый изобретатель промолвил негромко и сердечно:

— Когда-то писатель Вольтер, под конец своей жизни, снедаемый заботами и мытарствами, сказал: «Старость всегда приносит страданье». А вот мне, юные друзья, семьдесят восемь лет, но, кроме счастья, нет у меня других чувств. Приятно сознавать, что твой труд не пропал даром, что ты приносишь пользу любимой родине. Я — сын рабочего и сам из рабочих, благодаря большевистской партии, смог развить свои способности. И, пока бьется мое сердце, я буду служить нашему Отечеству, отдам ему остаток своих сил. Радостно знать, что оружие, над созданием которого трудились и трудимся я и мои соратники-конструкторы, находится в надежных руках.