Читаем без скачивания Дайте кошке слово - Наталья Романова

Смело захожу опять в кухню, а мышь — в банке, которую я поставила на пол, выбросить собиралась. Сидит мышь в банке и слизывает остатки томата.

— Ну, сестрица, — говорю я ей, — марш! — И начинаю топать на нее и бить по столу рукой.

Мышь из банки выскочила и по ободку бегает.

Я подумала, зачем я ее из банки выгоняла? Ее бы накрыть крышкой и выбросить.

Но, увы, мышь послушная. Сразу поняла, что в банку спускаться нельзя — поэтому, мол, я и сержусь, — зато по ободку бегать можно.

Мышь села на ободок, голову и лапки вниз спустила, лапками томатный сок загребает и подносит ко рту. Сидит на двух задних лапках, а передними — ест.

Ушами шевелит. Хвост с банки свесила. И очень довольна. Я на нее смотрю и то ли уговорила себя, что совсем не страшная эта мышка, что, напротив, понаблюдать я за ней должна, а вовсе не бояться (когда еще такой случай выпадет), то ли потому, что мышка была какая-то уж очень безобидная и всем видом показывала, что зла она мне не желает. И вообще, разве плохо вот так вдруг взять да и познакомиться? Но только неожиданно для себя самой я успокоилась и запросто сижу и наблюдаю. И мышка тоже сидит на банке и с лапок сок томатный слизывает. Губками трусит точь-в-точь как зайчик или хомячок. Недаром они с хомячками ближайшие родственники.

Тут я вспомнила, как один музыкант рассказывал: только он начинал играть на рояле, являлась мышка, садилась в центре комнаты и слушала. И что вы думаете? Музыкант так привык к мышке, что потом уже ждал, когда она появится.

Говорят, кошки сами приручили к себе человека. Может, и мышки хотят того же?

В МОСКОВСКОМ ЗООПАРКЕ

Была я в зоопарке. Там, в зоопарке, в воде живет морж. Большой и усатый. Клыков у моржа нет — спилили. От этого голова у него не похожа на моржовую. А похожа она на голову огромного червя или пиявки, в общем, какая-то бесформенная.

Плавает морж то на боку, то на спине, переворачивается перед публикой, голову высунет, зарычит, потом навзничь упадет и снова плывет.

Народ смотрит: в бассейне неглубоко, все видно.

Сбоку подошел человек. Звук какой-то издал. Морж к нему поплыл. Доплыв до него, начал вылезать к решетке, встал на передние ласты, словно на руки, и вылез из воды. Большой, толстый, над водой возвышается на полметра. Рот открыл и тянется к булке, которую тот человек, что позвал его, протягивает. Дотянулся, мягко губами взял булку, оскалился радостно во весь рот, глазами улыбнулся — ну человек! Какой там червяк или пиявка. Человеческое осмысленное лицо. Запрокинул голову назад и — в воду, на спине поплыл.

А человек опять подзывает его звуками, и морж снова к решетке плывет, снова на ласты опирается, тело из воды высовывает и тянется к хлебу. Потом опять смеется — и навзничь, и плавает.

Пять или шесть раз морж на берег вылезал. А последний раз никак дотянуться до хлеба не мог, так он не на согнутые ласты встал, а вытянулся — и на самые «пальцы»…

Я отошла — все же трудно смотреть на такое: морж — в воде плавает, а вылезает — человек. И с человеком разговаривает. На своем языке, звуками…

Толпа, что у решетки стоит, на человека с восторгом смотрит: подумать только, с моржом объясняется. А уж человек тот счастлив! Как ребенок, сияет и толпе что-то руками о морже рассказывает.

Немой он.

ДАФНИИ, ЛЮБОВЬ И ФАНТАЗИЯ

Стеклянная перегородка отделяет в аквариуме узкое пространство — кормушку. В перегородке вырезано отверстие. В нем неподвижно застыла небольшая серая рыбка — гуппи. Она преграждает путь в кормушку другим гуппи: двум самкам, таким же серым и бесцветным, как и она, но чуть меньшей величины, и двум самцам, совсем крохотным в сравнении с самками, но ярко окрашенным в черные, красные и желтые тона.

Я насыпаю в кормушку сушеных дафний. Самка, охраняющая вход, стремительно бросается внутрь кормушки, хватает несколько дафний и тут же возвращается обратно. Хвостом, головой отбивает она атаки остальных гуппи. Резкими движениями отбрасывает их от входа в кормушку. А сама плывет снова к дафниям.

От дафний — к отверстию, от отверстия — к дафниям. Десять, двадцать, тридцать раз. Но вот наконец самая большая самка наелась. Тогда она пускает в кормушку вторую самку, среднюю по величине, а через некоторое время и третью.

Все самки сыты. Самцов в кормушку пропускают последними — сразу двух. Итак, путь в кормушку свободен для всех. Но это ненадолго. Как только большая самка проголодается, она вновь выгонит из кормушки всех гуппи и займет пост у ее входа.

Такую картину я наблюдаю каждый день, с тех пор как отгородила в аквариуме кормушку. Но сегодня… Сегодня я решила уменьшить отверстие в перегородке кормушки. Сделать его такой величины, чтобы в кормушку могли попасть только самцы. Самцы у гуппи раза в три меньше самок.

Я вынимаю из аквариума перегородку и вставляю новую. Интересно, что будут делать самки? Что теперь будет делать самая большая самка? Может быть, она по-прежнему не будет пропускать самцов в кормушку?

Наступает время кормежки. Я опять насыпаю дафний. Три самки одновременно подплывают к отверстию. Отверстие мало.

Судорожно они тычутся в стекло: ищут другой вход. А оба самца в это время спокойно проплывают в кормушку.

Самая большая самка бесится больше всех. Подумать только, самцы, такие слабые и крохотные, едят, а она, большая и сильная, лишь смотрит на них.

Наевшись, один из самцов выплывает из кормушки. Проплыв немножко, он открывает рот, и вверх медленно всплывает дафния. Одна крохотная сушеная дафния! Ее тут же проглатывает большая самка. Я жду, когда выплывет второй самец. Выплыл. Открывает рот. Я не верю своим глазам: кверху всплывает дафния. Вот это мужчины! Вот это благородство! Неужели они таким способом будут кормить самок?

Я продолжаю следить. Самцы вплывают в кормушку и выплывают обратно. Но дафний больше самкам не приносят. Я слежу. Проходит час, другой. Я слежу. Нет, самцы не кормят самок.

Значит, это было случайностью. Очевидно, оказавшись неожиданно обладателями большого количества дафний, они не рассчитали своих сил, просто переели.

А самки обезумели, они бьют самцов, кусают им хвосты. Пора снимать перегородку, а то как бы они совсем не загрызли самцов, ведь едят же самки гуппи собственных детенышей.

Я вынимаю перегородку. И дафнии медленно расплываются по поверхности аквариума. Самки набрасываются на них, заглатывают сразу по две, по три, давятся, выплевывают… и вот уже успокоились. Медленно плавают они по аквариуму; лениво и грациозно отмахиваются от подплывающих к ним самцов.

Я смотрю на них, и мне не верится, что эти же самые гуппи только что готовы были разорвать друг друга из-за «куска» дафнии.

КТО ЕСТЬ КТО

Говорят, животное — это машина. Разума нет, одни рефлексы. И рефлексы эти всем управляют. Едят ли животные, любят ли, общаются друг с другом. Все это — только рефлексы.

Поймала я жука-светлячка. Вечером это было. Летал жук. А вокруг него голубой свет вспыхивал. Это жук сигналы подавал. Самка должна ему отвечать тоже голубым сигналом. И сигнал ее должен быть ровно через две секунды после сигнала самца. Тогда самец знает — самка это. И летит к ней.

Жук в стакане — лететь некуда. Стакан сверху бумагой закрыт. В бумаге дырки. Чтобы воздух шел. Кислород нужен для дыхания, для жизни и для свечения. Не будет кислорода — не произойдет биохимической реакции, и не зажжется голубой фонарик внутри светлячка.

Проснулась я ночью. Свет от маяка темноту прорезает. Ритмично, спокойно подает сигналы маяк. А жук кричит о спасении. Его позывные беспорядочны. Зажжется и не гаснет. Долго, долго. Потом мигать начнет, потом словно огонь из пасти выбрасывает. Потом замолкнет безнадежно. И опять с новыми силами летает по стакану, и в стакане — будто фейерверк.

Но нет спасения. Никто не понимает сигналов жука. Нет вокруг светлячков. А я? Что я? Наблюдаю. Профессия у меня такая — наблюдать.

Взяла я стакан с жуком и поднесла к стене, к тому месту, куда от маяка свет падал (рассмотреть жука получше хотела). Мерно зажигается и освещает стену маяк, согласно заложенной в него программе. Раз, раз, перерыв и опять: раз, раз.

И вдруг мой жук точь-в-точь как маяк начал светить. Раз, раз, перерыв; раз, раз.

Жук настроился на ритм маяка. Неужели надеялся, что маяк поймет его?!

…Только ведь не поймет маяк: машина-то из них — он. Я открыла стакан и выпустила светлячка.

ДАЙТЕ КОШКЕ СЛОВО

Вступление

Смотрю я на своего кота и думаю: удастся ли мне написать то, что я хочу, что задумала написать, потому что это вовсе не о коте я буду писать, а о том, что сидит внутри нас, сидит как гвоздь, как заноза — и вытаскивать жутко и оставлять опасно. Это я о том, что мы чувствуем, знаем — вроде оно так, как мы чувствуем, как говорим друг другу, но при этом сами же усмехаемся, ожидая усмешки слушателей. Это я все о том, о чем иногда страшно и подумать, если подумать всерьез. И даже не с научной точки зрения (хотя и с научной получается то же самое), а так, по-житейски представить себе, что животные, нас окружающие, вовсе не так уж глупы, как мы предполагали. И что ум их в той степени, в которой нужен им, даже можно сказать, совершенен. И что чувствуют они подчас так много, так разнообразно и так сильно, что человек, если он все это поймет наконец и поверит в это, — что же он будет делать тогда? Ведь человек — это Человек, и от всех он отличается тем, что способен себя обуздать, и поправить, и решить, и выполнить.