Читаем без скачивания Аарон - Вероника Мелан

Мелодичный звон; двери бесшумно разошлись в стороны, и глазам посетителей предстал широкий, ярко освещенный коридор — целый холл, который венчала одна единственная, состоящая из двух высоких деревянных створок дверь.

— Что б я так жил, — завистливо выдохнул Канн.

— Ты бы так не захотел, — уверенно качнул головой Рен.

— А двери‑то поди внутри из цельного куска металла. Вот зуб даю, что так.

Баал шагал первым. И, будучи тем, кто первым достиг дверей, он нажал на кнопку дверного звонка, дождался, пока щелкнет сложный механизм замка, и отступил в сторону, позволяя створке распахнуться.

За ней стояла загороженная его высокой фигурой хозяйка хором.

— Мисс Полански? — демон уверенно шагнул вперед.

За ним, не здороваясь, проследовал ассасин.

Стратег, который коротко посмотрел на девушку в длинном черном халате и уже собирался переступить порог, вдруг застыл — резко вскинул голову, впился взглядом в ее лицо и хрипло спросил:

— Райна?

Розовое до того лицо хозяйки квартиры стремительно побледнело — с него моментально сползли все цвета, оставив на снежно — белых щеках рдеть два бордовых от волнения пятна.

— А — арон?

Зашелестели полы черного плаща:

— Вы знакомы?

Их оставили сидеть в просторной комнате на диване. Пролепетав что‑то наподобие "простите, мне нужно в уборную", девушка в халате скрылась так быстро, что никто толком не успел ее рассмотреть.

Никто, кроме Аарона, который теперь с хмурым видом изучал не просторные апартаменты, а свои собственные руки — изучал так пристально, будто от расшифровки хитросплетения линий на ладони зависела его дальнейшая судьба.

— Канн, — тихо окликнул его Баал. — Канн, ты меня слышишь?

— Что.

Тот головы не поднял.

— Кто она такая? Откуда ты ее знаешь?

Тишина. Изысканная роскошь комнаты — здесь одни только ковры стоили столько, что можно было полгода кормить обедом из пяти блюд целый отряд бездомных.

— Вы знакомы? — повторил Регносцирос.

Стратег чувствовал, как его пристально изучают не только черные глаза демона, но и серо — голубые ассасина. Пауза затягивалась.

— Райна Вильяни, — отозвался он блекло. — Так ее на самом деле зовут.

Прошла минута. Две. Хозяйка все не появлялась.

— Кто она такая? Скажешь?

— Кто?

Аарон впервые оторвался от изучения своих ладоней и обвел непривычно тяжелым взглядом роскошно обставленную гостиную размером с добрую половину стадиона.

— Она та, — он уставился на висящую на противоположной стене картину — подлинник, помолчал. И завершил фразу с неохотой: — кто оставил на моем виске шрам.

— Это что‑то меняет? — поинтересовался Декстер, внимательно наблюдая за дверью, за которой скрылась хозяйка. — Мы беремся за работу?

— Беремся, — Канн выглядел странным — каменным. — Это ничего не меняет.

*****

Она не дрожала бы так сильно, даже если бы приняла сразу горсть таблеток экстази, занюхала бы все это кокаином, а после запила бы стаканом водки. Она не просто дрожала — не могла устоять на ногах, ежесекундно рисковала осесть на пол — отказали колени, — она тряслась, как наркоман, превысивший в дозе всякий предел.

Аарон. Он здесь…. Здесь.

Райна ввалилась в ванную комнату, заперлась в ней и тут же тяжело оперлась на отделанную золотистым мрамором раковину. В поисках крана случайно сшибла керамический стакан с зубной щеткой — та полетела на пол, а стакан загремел так громко, что гости, наверняка, слышали, — открыла холодную воду и уже хотела, было, плеснуть себе в лицо, когда вспомнила, что накрашена.

Аарон…

Она забыла про воду. Забыла про все, кроме его лица, — того самого лица, которое все это время помнила до единой черточки и которое никогда не могла повторить на холсте. Оказывается, насколько сильно она все это время желала встречи, настолько же сильно и боялась ее. Боялась увидеть, что ее не помнят, не любят, что к ней ничего не чувствуют.

А еще хотелось странного — выйти из ванной, вернуться в комнату и, позабыв, что в ней находятся другие присутствующие, обнять его. Без слов. Прижаться так сильно, чтобы никто не сумел отлепить, — мое, мое, мое…

Он, наверное, смутится. Он не помнит ее — назвал имя, но не обрадовался встрече,… кажется. Он… здесь — теперь она не могла заставить себя выйти наружу.

— Я не пойду туда… не смогу, не пойду…

Ей хотелось умыться, смыть к черту весь этот идеальный макияж и выйти в окно. А еще хотелось свернуться у его ног и часами рыдать — выплескивать накопленную за последние годы боль и одиночество.

Он пришел.

— Не веди себя, как дура! — вдруг послышался Райне знакомый старческий голос — она снова здесь? Снова у меня в голове? В зеркале никто, кроме самой Райны, не отражался. — Соберись! Ты Марго, забыла? Ты уже не та девчонка, которой была раньше…

— Он меня не помнит, Дора, милая, не помнит.

Хриплый шепот, а глаза горящие и больные, как у безумца.

— Помнит. Но это не значит, что любит и тут же бросится обниматься, поэтому веди себя прилично. Расчеши волосы и выходи наружу.

— Не хочу… Я боюсь.

— Все на свете чего‑то боятся. Но все на свете что‑то делают. Иди!

— Не могу…

Еще никогда раньше Райна не чувствовала себя настолько слабой. Ей забылось все: что она когда‑то собиралась в поход, что хотела попасть на озеро, причина визита гостей — ей помнилось лишь то, что сейчас он в гостиной. Прямо. Сейчас. И ей до боли во всем теле хочется его обнять. Хотя бы прикоснуться, хотя бы еще раз посмотреть на него.

— Я — жалкая.

— Ты, — зазвучал откуда‑то раздраженный голос почившей старухи, — давно уже не та девчонка, которой была.

— Я — размазня.

— Ты — Марго Полански. И не важно, кем ты была раньше, — подними голову, вздерни подбородок и иди уже встречать гостей!

— Я…

Невидимая Дора, как и при жизни, и после смерти оставалась непреклонной.

— Ты — одна из самых богатых женщин на Уровне. Вот и веди себя достойно!

— Я… хорошо. Я… пойду…

— Иди!

— Пошла.

И Райна, натянув на лицо маску полурадушной — полуравнодушной хозяйки, деревянная снаружи и распадающаяся на части внутри, заставила себя выйти из ванной.

(Chris Wonderful — When You Come Home)

Она не видела остальных — только его. Его лицо, окутанное расплывающимся, расфокусированным, как объектив камеры, фоном. Сидела в кресле — застывшая, замершая, — сидела безо всяких в голове мыслей — просто смотрела.

Она могла бы смотреть на него вечно. Вокруг могли бы создаваться новые Вселенные и распадаться старые, могли бы плыть мимо облака и ветра, могли бы вспыхивать и гаснуть звезды, а она бы все смотрела. Тысячекратно сменили бы друг друга времена года, рухнул бы этот мир и создался новый, а она бы все сидела тут — напротив него, способная различать лишь его лицо.