Читаем без скачивания Космополис - Дон Делилло

Дверь туалета открылась, вышел мужчина. Эрик снова выстрелил — безразлично, его отвлекла наружность человека. Босиком, в джинсах и футболке, голова и плечи в банном полотенце — оно наброшено на манер талита.

— Что вы здесь делаете?

— Вопрос не в этом. На вопрос, — сказал Эрик, — отвечать вам. Зачем вы хотите меня убить?

— Нет, и не в этом вопрос. Он для вопроса слишком легкий. Я хочу вас убить, чтобы посчитаться за кое-что в своей жизни. Видите, как просто?

Он подошел к столу и взял оружие. После чего сел на тахту, сгорбившись, подался вперед, чуть весь не потерялся под своим банным покровом.

— Вы не склонны к размышлениям. Я сознательно живу в голове, — сказал он. — Дайте сигарету.

— Дайте выпить.

— Вы меня узнаете?

Он был щупл и небрит, с таким внушительным оружием в руках смотрелся нелепо. Пистолет затмевал его, несмотря на драму полотенца на голове.

— Я вас не очень вижу.

— Сядьте. Поговорим.

Эрику не хотелось садиться на велотренажер. Конфронтация тогда выродится в фарс. Он увидел литой пластмассовый стул, конторский, и перенес к кофейному столику.

— Да, я бы не прочь. Сесть и поговорить, — сказал он. — У меня был долгий день. Вещи, люди. Пора сделать философскую паузу. Поразмышлять, да.

Мужчина выстрелил в потолок. Его напугало. Не Эрика; второго, объект.

— Вы не знакомы с этим оружием. Я из него стрелял. Это серьезное оружие. А вот это. — Он помахал револьвером. — Думаю устроить тир у себя в квартире.

— Почему не в конторе? Ставить к стенке и расстреливать.

— Вам же известна контора. Правильно? Вы бывали в конторе.

— Скажите мне, кто я, по-вашему.

От самого кошмара этой его нужды, от его раболепного ожидания стало ясно — следующее слово Эрика или слово за ним могут стать для него последними. Они смотрели друг на друга поверх столика. Ему почти не пришло в голову, что можно выстрелить первым. Не то чтобы он помнил, остался ли в барабане хоть один патрон.

Он сказал:

— Не знаю. А вы кто?

Мужчина снял полотенце с головы. Для Эрика это ничего не значило. Открылся высокий лоб. Он увидел разреженные волосы, висят немытыми ленточками, тонкие и вялые.

— Может, имя бы сообщили.

— Вы не знаете моего имени.

— Имена я знаю больше лиц. Скажите имя.

— Бенно Левин.

— Липовое.

Мужчину это огорошило.

— Липовое. Фальшивка.

Он смешался и смутился.

— Фальшивка. Ненастоящее. Но мне кажется, я вас сейчас узнаю? Вы стояли у банкомата на улице где-то в районе полудня.

— Вы меня видели.

— Смутно знакомы. Не знаю, почему. Может, вы у меня когда-то работали. Ненавидите меня. Хотите меня убить. Прекрасно.

— Все в наших жизнях, вашей и моей, привело нас к этому мгновению.

— Прекрасно. Я бы сейчас не отказался от большого холодного пива.

Хотя объект был облезл, тощ, весь в пепле отчаяния, глаза его загорелись. От мысли, что Эрик его узнал, ему добавилось храбрости. Не столько узнал, сколько просто видел. Видел и протянул ниточку, слабенькую, через уличную толпу. В общем отчаянии этого человека она едва не потерялась — эта внимательность, не хищная, не смертоносная.

— Сколько вам лет? Мне интересно.

— Думаете, таких, как я, не бывает?

— Сколько?

— Мы бываем. Сорок один.

— Простое число.

— Но неинтересное. Или мне уже исполнилось сорок два, что вероятно, поскольку я не слежу, поскольку чего ради?

По коридорам дул ветер. Похоже, объект замерз, поэтому снова накрыл голову полотенцем, концы спустились на плечи.

— Стал я для себя задачей. Так говорил Блаженный Августин. И в этом недуг мой.[32]

— Для начала. Важно это про себя понимать, — сказал Эрик.

— Я не про себя. Про вас. Вся ваша сознательная жизнь противоречит себе. Потому вы и готовите собственный крах. Зачем вы здесь? Вот первое, что я вам сказал, когда вышел из туалета.

— Туалет я заметил. В числе первых. А отходы куда?

— Под кабинкой дыра. Я пробил дыру в полу. После чего разместил туалет так, чтобы одна дыра совпадала с другой.

— Дыры интересные. Про дыры книги пишут.

— Про говно их тоже пишут. Но мы хотим знать, зачем вам по собственной воле входить в дом, где есть тот, кто хочет вас убить.

— Ладно. Скажите мне. Зачем я здесь?

— Это вы мне должны сказать. Какая-то неожиданная поломка. Удар по вашему самоуважению.

Эрик задумался. Голова мужчины за столиком опустилась, оружие он держал между колен, стискивал обеими руками. Поза терпения и задумчивости.

— Иена. Я не смог вычислить иену.

— Иена.

— Я не смог нанести ее на график.

— И потому все обрушили.

— Иена меня избегала. Такого никогда не бывало. Я смалодушничал.

— Это потому, что у вас мало души. Дайте сигарету.

— Я не курю сигареты.

— Гигантские амбиции. Презрение. Я могу все перечислить. Могу назвать аппетиты, людей. Кого-то обижать, кого-то игнорировать, кого-то преследовать. Самодостаточность. Никаких угрызений. Вот ваши таланты, — грустно сказал он, без иронии.

— Что еще?

— Кости зудят.

— Что?

— Скажите, что я неправ.

— Что?

— Предчувствие безвременной кончины.

— Еще что?

— Что еще. Тайные сомнения. Сомнения, которые вы и не признаете никогда.

— Вам кое-что известно.

— Я знаю, что вы курите сигары. Я знаю все, что когда-либо о вас было сказано или написано. Я знаю то, что читаю у вас на лице — много лет проведя в изучении.

— Вы на меня работали. Что делали?

— Анализ валют. Я работал с батом.

— Бат интересный.

— Я любил бат. Но ваша система настолько микротаймирована, что я не успевал. Не мог его найти. Настолько он бесконечно мал. Я стал ненавидеть свою работу — и вас, и все цифры у себя на экране, и каждую минуту своей жизни.

— В бате сто сатангов. Как вас зовут на самом деле?

— Вы вряд ли меня узнаете.

— Скажите имя.

Он откинулся на спинку и глянул в сторону. Выдать имя — это же, по сути, разгром, казалось ему, самый интимный провал характера и воли, однако он до того неотвратим, что сопротивляться нет смысла.

— Шитс. Ричард Шитс.

— Ничего мне не говорит.

Он произнес эти слова в лицо Ричарду Шитсу. Ничего мне не говорит. Ощутил в себе след былого затхлого наслаждения — отпустить замечание как бы между прочим, от него собеседник себя ощутит совсем никчемным. Настолько незапоминающаяся мелочь, а от нее такие возмущения.

— Скажите мне. Вы воображаете, будто я крал у вас идеи? Интеллектуальную собственность.

— Что человек воображает? Сто разного в минуту. Воображаю я что-то или нет, оно для меня реально. У меня синдромы из мест, где они реальны, например, малайзийские. То, что я воображаю, становится фактом. У них время и пространство фактов.

— Вы меня вынуждаете взывать к голосу разума. Мне это не нравится.

— Меня серьезно беспокоит, что мой половой орган утапливается в мое тело.

— Но он не утапливается.

— Тонет в моем животе.

— Но он не тонет.

— Тонет или не тонет, я знаю — тонет.

— Покажите.

— Мне вовсе не нужно смотреть. Есть народные верования. Есть эпидемии, они случаются. Люди тысячами, реально боятся и заболевают.

Он закрыл глаза и выстрелил в половицы между ног. Глаз не открывал, пока эхо выстрела не затихло на этаже.

— Ладно. Случаются такие люди, как вы. Я это понимаю. Я в это верю. Но не насилие. Не пистолет. Пистолет — это совсем неправильно. Вы не склонны к насилию. Насилие должно быть реально, основано на реальных мотивах, на тех силах мира, которые заставляют нас хотеть защищаться или принимать агрессивные меры. Преступление, которое вы желаете совершить, — дешевая имитация. Затхлая фантазия. Люди это делают, потому что так поступали другие. Еще один синдром, им заражаешься у других. У него нет своей истории.

— Это все история. — Он сказал: — Все это — история. Вы непристойно и оголтело богаты. Не рассказывайте мне о своей благотворительности.

— Я не занимаюсь благотворительностью.

— Я знаю.

— Вы не презираете богатых. Такого в вас нет.

— А что во мне есть?

— Смятение. Потому-то вы и нетрудоспособны.

— Почему?

— Потому что вам хочется кого-то убивать.

— Я не поэтому нетрудоспособен.

— Тогда почему?

— Потому что от меня воняет. Понюхайте меня.

— Понюхайте вы меня, — сказал Эрик.

Объект задумался.

— Даже когда вы самоуничтожитесь, вам будет хотеться еще большего провала — больше потерять, умереть больше других, вонять больше других. В древних племенах вождь, уничтожавший своей собственности больше, чем другие вожди, был могущественнее всех.