Читаем без скачивания Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели - Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

Ах, сердце человеческое — это очаг, наполненный бушующим пламенем, питающим священный пыл, вот почему его называют Твоим храмом. Будь милосерд и прими мои обеты за родных, коих я потеряла... за моего первого супруга, руководившего мною в юные годы. А когда воля Твоя соединит меня с ним, даруй мне, как и ему, милость быть рядом с Тобой, дабы мы смогли узреть Тебя в бескрайней вечности. В открывшейся подле Тебя бесконечности души людские, избавившись от оков земных, в неустанных молитвах станут прославлять Тебя, обретая тем самым вечное блаженство.

И Эфразия впадает в экстаз, близкий к обмороку; кажется, жизнь вот-вот покинет ее; грудь ее часто вздымается, устремленный в небо взор видит одного только Бога. Со стороны кажется, что из полуоткрытого рта ее сейчас вырвется душа и воспарит к тому самому Богу, который когда-то вдохнул ее в это тело. А так как душа сия существует теперь только в Боге, возродиться она может только через Него.

О, только гнусное чудовище в такой час может желать уничтожить Эфразию! Так пусть оно придет сюда, дабы самому улицезреть ее в тоске и тревоге, кои она поверяет Богу, с ужасом внимающему рассказу о его преступлениях! А если зрелище сего небесного ангела не остановит его,

значит, даже все муки ада будут недостаточным для него наказанием.

Зная об этом обычае невестки, Теодор напомнил Вильфраншу о том, что такой момент является наиболее удобным, чтобы одержать давно желаемую победу.

— Она возле склепа, — сказал коварный аббат. — Душа, преисполненная возвышенного' настроения, скорее откроется навстречу любви. Так беги же, приятель, проникни незаметно в лабиринт, улучи момент, когда она станет молиться* и, считай, она твоя. Но если ты не успеешь и момент молитвенного экстаза отойдет в прошлое, я ни за что не поручусь. Стань для нее змеем-искусителем, ведь он тоже искушал Еву во время молитвы.

Отправив незадачливого графа, Теодор поспешил к брату.

— Как ты думаешь, почему жена твоя так часто ходит молиться в лабиринт? — спросил он маркиза. — Признаюсь, дорогой, я не вижу в этом уголке ничего, что бы подогревало религиозное рвение. Уверяю тебя, если бы я был женат, мне бы не понравилось, что моя жена в одиночестве бродит по лесу, да еще в такой поздний час. Тем более, что я по-прежнему подозреваю Вильфран-ша, хотя после недоразумения в Бокэре он прибыл к нам под вполне благовидным предлогом — осведомиться о здоровье твоей жены. Я скрывал от тебя свои подозрения, не желая, чтобы ты обвинил меня в стремлении внести разлад в ваш союз, но с каждым часом подозрения мои становятся все сильнее. Впрочем, мне кажется, что у меня нет нужды защищать себя от подобных обвинений, ведь ты же знаешь: я на такое не спосо-

бен. Но если в обладании женщиной, которую постоянно тянет на приключения, ты не видишь никакого бесчестья для семьи, предупреждаю тебя: я не хочу слыть родственником той, чья неосмотрительность или слабость каждодневно дает пищу для самых серьезных подозрений. Так что я советую тебе на всякий случай взять оружие и вместе со мной пойти прогуляться к склепу.

— Послушай, дорогой брат, отчего ты всегда и во всем видишь зло? Даже в таком святом и добродетельном поступке, как молитва, ты предлагаешь мне отыскать дурную сторону!

— Ах, друг мой, разве ты не знаешь, что именно под личиной благочестия и религиозного рвения ловкие кокетки устраивают свои неприглядные делишки? Надеюсь, я ошибаюсь, и буду очень рад своей ошибке, но раз случай представился, пойдем и убедимся сами... Где сейчас Вильфранш? Сегодня утром мы с ним договорились пойти поохотиться в парке, однако в назначенный час он не пришел. Чем он занят? Почему не явился, не сдержал данного мне обещания?

— Хорошо, идем, — ответил маркиз, опуская в карман два заряженных пистолета. — Но помни: это последняя уступка твоей подозрительности.

— В добрый час, я полностью с тобой согласен, и, если это испытание пройдет успешно, я перестану досаждать тебе своими подозрениями. Однако поторопимся, надвигается ночь, и вскоре мы не сможем ничего рассмотреть, а значит, и стать свидетелями либо триумфа, либо позора твоей Эфразии.

Войдя в лабиринт, маркиз тотчас замечает на одном из деревьев загадочное изречение:

«Берегись врага, скрывающегося под маской друга».

(Да простит нас читатель: мы забыли предупредить его, что изречения благочестивого и философского содержания были не только вырезаны на коре деревьев, но и написаны на табличках, висевших на кустах.)

— Странно,— произносит Альфонс,— я не помню, чтобы изречение сие висело здесь. Ничего подобного я писать не велел...

— Оно пугает меня, — отвечает аббат. — Суди сам: разве оно не предсказывает нам печальное окончание нашей прогулки? Разве слова эти не подтверждают имеющиеся у меня опасения?

— Это предупреждение адресовано одному из нас, — задумчиво говорит Альфонс. — Но быть может, злокозненный друг — это ты, а это значит, я не должен доверять тебе...

— Не стоит придавать значение пустым словам, лучше поспешим вперед, — прерывает его размышления Теодор.

Они идут дальше... Наконец они достигли рокового места, где все должно разъясниться.

— Дальше иди один, — заявляет аббат, — я подожду тебя здесь: я не хочу, чтобы стали говорить, будто это я подтолкнул тебя совершить поступок, решение о котором имеешь право принять только ты. Иди, но будь осторожен: мы вправе раскрыть преступление, но не вправе карать его — это право принадлежит только суду; предоставь ему печальную эту заботу.

И, прислонившись к стволу раскидистого дуба, аббат остается ждать, а маркиз один идет вперед. Дойдя до изгороди из кипарисов, посаженных вперемежку с ивами, чьи ветви склоняются на

крышу мавзолея, он сквозь листву видит Вильф-ранша, сжимающего в объятиях Эфразию и впившегося в ее губы преступным поцелуем. Не дав себе времени заметить, сколь велико сопротивление Эфразии, не успев сообразить, что именно по причине бессовестного поцелуя супруга его не может ни вздохнуть, ни закричать, Альфонс, преисполнившись отчаяния и гнева, выскакивает на дорожку, подбегает к дерзкому сопернику ц приставляет пистолет к его виску.

— Защищайся, негодяй, — кричит он ему, — или я убью тебя!

Растерявшись, Вильфранш выхватывает пистолет, стреляет наобум и промахивается. Звук выстрела Альфонса сливается со звуком выстрела его соперника, и вот уже виновник несчастий маркиза отправляется смывать свое преступление в воды Стикса: Вильфранш испускает дух... Эфразия, потеряв сознание, падает на его труп.

— Сюда, брат мой! — восклицает несчастный Альфонс. — Полюбуйся плодами злодеяния, свершенного мною по твоему наущению, а заодно насладись печальной моей участью! Теперь у меня нет оснований сомневаться: вот соучастница разврата сего предателя... Посмотри, она запятнана кровью, замаравшей мою честь! Будем надеяться, что смерть уже накинула свой саван на чело ее, покрытое позором супружеской измены. О! она меня обманывала всю жизнь! Оставим их, они хотят умереть вместе, и они имеют на это право; пусть и отчаяние мое, и те, кто меня в него поверг, будут погребены в одной могиле!