Читаем без скачивания Когда взорвется газ? - Данил Корецкий

– А разрешение? – спросил Иван и понял, что сморозил глупость.

Семиног оскалился:

– Я все сам себе разрешаю. И ты разрешай, не бзди. Напишешь заяву: так, мол, и так, нашел пушку, хочу сдать... Хлопнут тебя, а ты им бумагу – вот, мол, шел в милицию...

Черепахин вздохнул.

– Не все так просто...

Семиног плеснул себе самогона, выпил, аппетитно закусил салом.

– Эт-точно... Смотря на кого нарвешься. Патрульные или участковый схавают, а опера или «беркутовцы» бумагу порвут да рожу начистят... Беспредельщики... Так чо там у тебя за вопросы?

Опуская второстепенные подробности, Черепахин рассказал о событиях последних дней. Семиног слушал внимательно и даже не прикасался к наполненному стакану.

– Так ты из-под конвоя сбежал, Черепок? – захохотал наконец он. – Значит, ты наш, блатной! Ну ладно, звякну сейчас одному человечку, пробью твой вопрос! Только давай выпьем вначале!

Они выпили. Точнее, выпил только бандит, а журналист помочил губы, изображая, что пьет.

Отрыгнув и достав телефон, Семиног татуированными пальцами принялся набирать номер.

– Здорово, Вован! Дело есть. У моего знакомца непонятки возникли. В прокуратуру вызвали, арестовали, дело шьют, а он не при делах совсем. Когда на выводку повели, он и сделал ноги... Да вроде того... Точно, журналист... Ага...

Семиног перестал улыбаться и бросил быстрый взгляд на Черепахина.

– А с чего его объявлять? Мы разве на мусоров работаем? Кто сказал? Да ты что?! Точно? Тогда другое дело. Ну, да... Здесь он у меня. Где, где... В Караганде! В бане у меня...

«Король Шанхая» нахмурился и, стараясь не встречаться взглядом с Черепахиным, допил остатки самогона. Молчание затягивалось.

– Попал ты в блудную, братан, – наконец проговорил Семиног. – Кому-то дорогу перешел по-серьезному...

Иван почувствовал, что дело приобретает плохой оборот.

– Да я вообще ничего не делал! – Для убедительности он прижал руки к груди. – Какая-то съемка, какаято пленка...

Семиног махнул рукой.

– Это все херня. Главное то, что тебя наши ищут. Такую команду дал большой босс. Скоро он всю эту слободку скупит вместе с шахтой... С ним никто не может ссориться. Потому я тебя объявил.

– Как же так, – растерянно сказал Черепахин. – Ты же сказал – обращайся, если понадобится... А сам меня сдаешь?

– Я же тебе расклад кинул! – холодно ответил Семиног и пожал плечами. – Ты мне кино снял, я тебе лавэ проплатил. И все. Какие у нас дела? Ты не наш, ты лох! Если я тебя не объявлю, мне наши предъяву сделают. Зачем мне это надо? Каждый баран висит за свою ногу!

«Из огня, да в полымя!» – кстати или некстати вспомнил Черепахин. Он встал, оделся, тяжело вздохнул, сложил руки за спиной и стал ждать.

Семиног выпил еще полстакана, осмотрел своего недавнего кента с головы до ног, усмехнулся:

– Да не бери в голову, Черепок! Чего задергался? Пока приедут, повеселись от души, по полной программе! Я тебе даже Томку отдам... Знаешь, как она строчит!

Но Черепахину было не до Томки.

– Пойду в сортир, что-то плохо мне, – выдавил он и, пошатываясь, вышел в коридор.

Семиног проводил его внимательным взглядом и подмигнул заглянувшему охраннику – высокому, с узкими плечами и маленькой пулевидной головой.

– Слышь, Уж, ты это, присмотри аккуратно за ним...

Иван быстро двинулся в конец длинного коридора, свернул за угол, но не пошел на отчетливый запах туалета, а открыл окно и вылез в прохладную темноту. Он оказался в захламленном дворе, совершенно не представляя, как отсюда выбраться. Почти наощупь двинулся вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте. Может, и удастся унести ноги...

– Эй, ты, куды? – заорал кто-то сзади страшным голосом. – Назад, сука!

Черепахин шарахнулся в сторону, споткнулся, звякнуло и перевернулось ведро. Вскарабкавшись по куче пустых ящиков, он оказался на ветхой крыше какого-то сарая.

– Куды полез, зараза! Пымаю, кишки выну! Вертайся взад! – послышался другой голос – расхлябанный и наглый.

Рубероид опасно прогибался под ногами. Сарай примыкал к деревянному забору. За ним тянулась узкая темная улочка, как канава без дна – только черная непроницаемая тень. Что там, внизу? Может, торчит ржавая арматура, так и повиснешь, как жук на иголке... Черепахин замешкался.

– Лови его, Михайло, уйдет! – орал страшный голос.

Тяжелое тело спрыгнуло на землю.

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Иван перелез через забор, повис на вытянутых руках и разжал пальцы. Ему повезло – внизу не было ни ямы, ни канавы, ни торчащих кольев, ни битого стекла. Пригнувшись, он осторожно побежал по улице. Сзади, матерясь, ломились через забор преследователи. Под ногами то пружинил слой мусора, то разлетались зловонными брызгами лужи нечистот, то скрипели битые кирпичи...

На миг Иван увидел себя со стороны: словно кадры из триллера – обреченный человек, волею судьбы выброшенный из цивилизованного мира и бегущий по диким джунглям. Справа и слева чернели выбитые оконные проемы, кое-где еще теплилась жизнь, о чем свидетельствовал тусклый огонек свечи или керосиновой лампы. Но это были низшие формы жизни, которые ничем не могли ему помочь. Хорошо еще, если не швырнут кирпич в голову или не пальнут из обреза...

«Шанхай» закончился, теперь он бежал по неровной утоптанной земле пустыря, сзади раздавался топот – преследователи не настигали его, но и не отставали.

– Стой, щас шмалять буду!

Но оружия у них скорей всего не было, иначе уже давно бы раздались выстрелы...

Выглянула круглая луна, рассеяв тьму, как неожиданно включенный ночник. Прямо перед собой Черепахин увидел черную громаду террикона. Черт! Огибать ее – значит упустить темп, расстояние сократится, и уйти точно не удастся! Остается только рваться наверх...

Не сбавляя скорости, он взбежал по крутому склону на десяток метров, но потом потерял инерцию, упал на четвереньки и продолжал карабкаться вперед, как большая, обезумевшая от страха обезьяна. Куски жужелки летели из-под ботинок, острые края золы царапали ладони.

– Ну все, сучара, я тебя на куски порежу! – орал снизу страшный голос. Второй преследователь только сдавленно матерился.

Иван не обращал на это внимания. У него сейчас была только одна цель: выжить! Вскарабкаться наверх, скатиться вниз с другой стороны, нырнуть в рощу или остановить машину на дороге... А может, они выдохнутся и отстанут... Или потеряют равновесие и скатятся назад! Должна же какая-то высшая сила помочь ни в чем не повинному человеку, которого судьба запустила в беличье колесо непонятных событий и опасных проблем! «Господи, помоги!» – неожиданно для себя взмолился убежденный атеист Черепахин.

Сил как будто прибавилось, или он привык передвигаться на четырех конечностях. Внезапно руки ощутили приятное тепло, через несколько метров нагретый воздух обволок все тело, захотелось вытянуться, прижаться к ласковому теплу щекой, закрыть глаза и расслабиться, погружаясь в блаженный покой... Но в голове будто щелкнуло какое-то реле и тревожно замигала красная лампочка опасности!

Иван резко изменил направление, карабкаясь вдоль крутого склона и с трудом удерживая равновесие. Через десяток метров порода утратила ласковость, и опять стала холодной и колючей. Он вновь пополз вверх. Сил уже не было, он сел перевести дух. Сердце колотилось под горлом, грозя выскочить через рот. Черепахин поднялся уже довольно высоко, внизу переливались огнями улицы Лугани. Или Парижа? Разве может в Лугани быть так много фонарей? А он, дурак, делал передачу о плохом освещении города! Сколько совершено ошибок, сколько допущено просчетов...

Преследователи тяжело пыхтели в нескольких десятках метров внизу. Похоже, они тоже были на последнем издыхании. Так и оказалось. Причем в самом буквальном смысле...

Иван повернул голову и посмотрел вперед. На фоне звездного неба виднелась закругленная голова террикона. Казалось, до нее осталось совсем немного. Собравшись с силами, Черепахин полез вверх. Так вконец измотавшийся альпинист обретает второе дыхание, приближаясь к заветной вершине.

Подручные Семинога тянулись за ним, будто на цепочке. Михайло отстал, блаженно грея руки о внезапно потеплевший склон. Уж, оправдывая свое прозвище, обогнал его метра на четыре и довольно легко заползал на крутизну. И вдруг, прямо из-под белой кроссовки Ужа, зазмеилась вниз узкая, курящаяся дымом, красноватая трещина, она пробежала прямо под Михайлой, ошпарив струей нестерпимого жара, от которого лопнула кожа живота и задымилась одежда. Боль и испуг породили крик, до отказа разодравший рот и одновременно разверзший края трещины. Открылась раскаленная добела бездна, в которую и провалился Михайло. Брови, волосы, одежда и кожа с хрустом сгорели, когда он еще падал. Потом его плоть зашипела и превратилась в облачко отвратительно чадящего дыма.

Уж, у которого земля ушла из-под ног, рванулся вперед, вскочил, но пышущая адским жаром дыра не собиралась его отпускать: порода осыпалась и, как конвейер, тянула его в огонь...