Читаем без скачивания Победить тьму... - Барбара Эрскин

— Разумеется, нет. — Он покраснел. — Я не имел в виду это…

— Нет, имел.

— Лиза… — Он встал, подошел к ней и взял ее руку. — Не будем ссориться, прошу тебя. Что бы ты ни думала обо мне и моем воспитании, это не должно воздвигать между нами стену. — Он несколько секунд задумчиво жевал внутреннюю часть щеки, затем взглянул на нее. — Я не думаю, что Брид злая. Во всяком случае, она не была такой. Но у нее свои ценности, отличные от наших. От твоих и от моих. Если она чего-то захочет… — Он смолк, пожав плечами, затем глубоко вздохнул. — Я по-прежнему не понимаю, как она смогла сюда попасть. Она ничего не знает о нашем образе жизни, о нашем веке…

Он вдруг осекся.

— О нашем веке? — Лиза с изумлением смотрела на него.

Он тихо засмеялся извиняющимся смехом.

— Я понимаю, что глупо, но иногда… — Он смолк, и между ними воцарилось молчание.

— Иногда? — напомнила она ему, что он не договорил.

— Иногда мне казалось, что когда я шел на встречу с ней, когда проходил мимо большого камня на холме, где мы обычно встречались, то я попадал в прошлое. В буквальном смысле слова. Ее мир был совсем другим. Она говорила о странных вещах — о короле Бруде, о святом Колумбе, как будто для нее они были живы. И ее образ жизни был по-своему очень примитивным. Когда я возвращался домой, я старался дать этому какое-то объяснение. Она живет в общине лудильщиков, и для некоторых из этих людей время действительно остановилось. Ее семья состояла из странствующих мастеровых и… — Он опять осекся, чуть было не сказав «жрецов». — Я учил ее английскому языку. Я так и не знаю, на каком языке она говорила. Я не думаю, что это гэльский. Я не знаю, на каком языке объясняются между собой лудильщики. Возможно, на ромском. Она освоила английский очень быстро. Ее мать и брат говорили, что она исключительно талантлива. — Он покачал головой. Опустившись за письменный стол, обхватил голову руками. — Она хотела ехать со мной в Эдинбург. Она считала, что от семьи для нее исходит определенная опасность, потому что она хотела променять их образ жизни на мой. Но наше время закончилось. Она сама уже училась в каком-то училище на севере. Я не мог взять ее с собой. Я хотел лишь положить этому конец.

«И она начала пугать меня». Вслух он этого не сказал.

— Вы были любовниками? — Лиза смотрела на него отсутствующим взглядом. Вокруг ее глаз образовались темные круги из-за крайней усталости.

Он кивнул.

— И она тебя любила… по-прежнему любит?

Он пожал плечами, затем снова кивнул.

— Думаю, да.

— Так почему же она не отыщет тебя?

Он печально покачал головой.

— Уверен, что она знает, где я живу.

— А почему она продолжает ходить ко мне?

— Не знаю, Лиза. Хотелось бы знать.

Вернувшись на склон холма, Брид не могла понять, почему ей так сложно проникнуть в голову А-дама. Видимо, потому, что его отец — священнослужитель; он изучил технологию того, как держать ее на расстоянии, не сказав ей об этом. С Лизой было проще. Она была восприимчива, доступна для элементарного зондирования. Во всяком случае, для начала. Брид смотрела вниз, в холодную, темную воду колодца — одно из мест, где пелена очень тонка, — и озадаченно качала головой. Изображения, вначале такие чистые и светлые, замутились, и голова ее устала. Теперь она сидела на пятках и терла глаза, дрожа на холодном рассвете. Над ней, на фоне темно-зеленого неба, возвышался «Трон Артура», а внизу, в городе, уже начал функционировать транспорт. Прищурившись, она смотрела на облака. Когда она впервые увидела самолеты, они повергли ее в ужас. Летя один за другим, словно гуси, появлявшиеся зимой со стороны моря, они приближались все ближе и ближе, от грохота их моторов разрывались барабанные перепонки, и она упала лицом на траву и кричала, затыкая руками уши. Но затем они улетели на запад, и постепенно она привыкла к ним. Казалось, что они движутся безостановочно. Она не могла знать об ущербе, который они наносили промышленным центрам Шотландии, сбрасывая бомбы.

Иногда она спала под открытым небом, завернувшись в украденные ею одеяла; иногда спала на полу в доме женщины по имени Мегги, которая подружилась с ней, когда они сидели рядом на скамейке в парке. Еду она воровала, одежду воровала, научившись теперь прятаться под покровом своей магии. Она не знала — да ей это было бы все равно, — что она была замечена и квалифицировалась заинтересованными лицами как умственно неполноценная, но вполне безвредная. По мере того как война вступала в следующую стадию, у людей возникло много других проблем, чтобы беспокоиться о красивой молодой девушке с отсутствующим взглядом, которая бродит по улицам Эдинбурга, иногда близ Дин-Виллидж, иногда на Грассмаркет, и ищет, постоянно ищет кого-то, кто никак не хочет появляться.

Она сделала еще одну попытку, заглянув в торфяные воды.

— А-дам. А-дам, где ты?

Но его не было. Далеко от Эдинбурга в лазарете Адам, теперь уже студент третьего курса, смотрел на человека, которому оторвало шрапнелью руку, и делал над собой усилие, чтобы подавить позыв к рвоте.

7

— Итак, твое мнение?

Лиза сняла с картины покрытие и с победным видом стояла сзади. Адам рассматривал картину. Лицо, очертания тела, огромные черные озабоченные глаза, уродливые сильные руки, бурный тревожный фон, но никак не мог признать в портрете себя. Она внимательно наблюдала за ним, и было заметно, что она расстроилась.

— Тебе не нравится.

— Замечательная картина, Лиза. — Он пытался изобразить восторг. — Для меня это слишком современно. — Он удрученно пожал плечами. — Я действительно так выгляжу?

— Ну и ну! — Она топнула от расстройства ногой. — Ты невозможен! Конечно, выглядишь так! В некотором роде. На портрете ты как доктор. Как человек. Как воплощение самого себя.

— Понимаю. — Адам всматривался в портрет строже. Телесные тона были представлены в полупрозрачном зеленом цвете, что создавало ощущение крайнего нездоровья. — Извини, Лиза. Ты же знаешь мое невежество.

— Конечно, знаю. — Она громко вздохнула. — Что же мне с тобой делать?

— Учить меня понимать искусство. — Он выглядел как кающийся, наказанный школьник, и это еще больше бесило ее.

— И не подумаю. В этом мире много людей, понимающих искусство. А ты иди и наблюдай за птицами, или отрубай кому-то ногу, или еще что. — Сложив руки, она отошла от него и стала смотреть в окно. По стеклам хлестал дождь, а рамы дребезжали от порывов ветра. — Давай. Иди. Я не хочу с тобой разговаривать.

Он смотрел на нее, пытаясь понять, шутит она или всерьез. Неожиданно он отступил. Ведь можно использовать драгоценное свободное время гораздо лучше, чем играть с ней в глупые игры.

Она услышала, как хлопнула дверь, и повернулась, не веря тому, что произошло.

Он ушел.

Она вздохнула. Последнее время это происходило слишком часто. Иногда она сомневалась в том, что у них вообще может быть единое мнение по какому-либо вопросу.

— А-дам?

Она огляделась потрясенная, забыв о ссоре с Адамом. Уже несколько месяцев в ее голове раздается этот голос. Он такой далекий, ищущий.

— Нет! — Она закрыла уши руками.

— А-дам? Помоги мне, пожалуйста.

— Уходи! — Лиза повернулась, глядя в противоположный угол студии, как будто именно там находится обладатель этого голоса. — Неужели ты не понимаешь, что тебя не хотят? Отстань от меня!

— Лиза. — Голос, который она слышала теперь, был громким, мужским и очень обиженным. Это не был голос Адама. — Надеюсь, ты это не всерьез, дорогая?

— Филипп? — Страх исчез, и пришло облегчение. — Входи!

— Не твоего ли молодого друга — доктора — я только что видел, мчавшегося по дороге, точно за ним гналась свора бешеных собак? — Филипп Стивенсон, на двадцать лет старше Лизы, был ее руководителем последние два года. Высокий, исключительно привлекательный, с темно-серыми волосами и обворожительной иронической улыбкой, он был объектом вожделения всех студенток, изучающих в колледже живопись, и Лиза прекрасно понимала, что, временами удостаиваясь внимания с его стороны, она вызывала недовольство и ревность своих коллег.

— Его самого.

— Поссорились?

— Можно сказать, что да. Ему не понравился его портрет.

— Молодой невежда. — Он стоял перед мольбертом и в течение нескольких секунд молча взирал на него. — Ты очень хорошо ухватила его. Но, видимо, портрет не польстил самолюбию молодого человека. Он что действительно такой заводной?

— Думаю, да. — Она приложила руку к голове, расстроенная. Голос по-прежнему сидел в голове.

— А-дам, где ты?

Голос был печальным. Потерянным.

Филипп увидел выражение ее лица.

— Что с тобой, дорогая? Уши болят?

Она покачала головой.