Читаем без скачивания Ночник. 365 микроновелл - Денис Драгунский

При этом время от времени тряпкой собираю воду с пола, отжимаю тряпку в ведро, но продолжаю мыть миску, добавляю моющее средство, взбиваю пену.

Вода льется, ее много – вижу, она сейчас зальет низкие электрические розетки. Выключаю кран и соображаю, что весь этот потоп случился из-за мытья миски.

Собираю воду в ведро и вижу, что на белых боках холодильника – красные потеки. Как будто кисточкой. Но не краска. Смываю это мокрой тряпкой.

Красная Москва

Экскурсия по Москве. Все дома – буквально все, до единого, на всех знакомых и незнакомых улицах, в центре и на окраинах – из красного кирпича. Только такие. Краснокирпичный город.

При всех

Сижу в ресторане, ужинаю, и вдруг что-то маленькое и жесткое – кунжутное зернышко, наверное, – попало мне под съемный зубной протез. Есть невозможно: очень больно надкусывать. Я пытаюсь языком справиться, выковырять это зернышко, выслюнить его оттуда, из-под протеза. Ничего не получается. Тогда я достаю протез изо рта и протираю его салфеткой.

Оля сидит за столом напротив меня.

Она изумленно спрашивает:

– Ты это делаешь при всех?

Я тоже удивляюсь. Да, конечно, это неприлично до невозможности, но разве она сама не видит, что я это делаю при всех, мы же с ней сидим в ресторане, где полно народу. Я пожимаю плечами. Она переспрашивает:

– Ты это делаешь при всех?

И тут я вижу, что мы не в ресторане, а какой-то крохотной кухне, за маленьким пластиковым столом.

– Да, – говорю я. – То есть нет. Или так, иногда.

Рига – Родос

Длинный скучный сон про то, как я выписывался из больницы имени Страдыня в Риге. Как мы с Олей ждали, сидя в коридоре, пока подготовят документы, выписки и все прочее. Как шли потом к такси, везя сумку на колесиках с моей одеждой. Красивая больничная территория. Фонтанчик. Скамейки. Красные дома с заостренными фронтонами. Кошки, много кошек.

Громкий голос повторяет слово mallia, то есть «волосы» по-гречески. «Ну да, – соображаю я сквозь сон, – ведь я в Греции сейчас». Да, но почему именно это слово?

Непонятно. И кошки – может быть, это уже не рижские, а родосские кошки? Вот где кошек прорва, так это на Родосе. Не знаю, запутался.

< С 7 по 11 октября мы были на Родосе. >

Жирафы

Передо мной тарелка с макаронами. Макароны толстые, как в старое время. Видно, что они чем-то набиты, нафаршированы. Чем-то неровным. Это «что-то» даже как будто шевелится. Я осторожно, зубцом вилки, распарываю макаронину. Батюшки! Там жираф. Маленький, меньше «киндер-сюрприза», ярко-рыжий с черными пятнами. Живой! Вскрываю другую, третью – там тоже крохотные, в полсигареты размером, жирафы. Они шевелят ножками.

Мне кто-то говорит:

– Их можно есть. Это такое блюдо.

Но я не могу есть живых жирафов.

Янайна

Выставка работ художницы-эмигрантки по имени Янайна. Потом я понимаю, что ее зовут Янина – вижу ее имя на первой странице буклета: Yanina. Картины у нее сквозные, на стекле или на прозрачном шелке, в толстых рамах из металла. Их можно смотреть спереди и сзади. Поэтому они свешиваются с потолка, чтоб можно было обойти. Все ходят и восхищаются. Сама Янайна тоже тут, принимает восторги. Она – старушка.

Полутемный зал, подсветка. Картины слегка искрятся.

Булыжник

Стойка администратора в гостинице – она же барная стойка.

На стойке древний проломленный череп, в черепе – булыжник.

Вот такой дизайн.

Подвожу к стойке целую компанию. Я знаю, что могу заказать что угодно, у меня all included. Командую администратору, он же бармен: «Каждой твари – по кампари!» Все хохочут. Нам наливают шесть, наверное, высоких стаканов, бросают в них лед, соломинки.

– Запишите на мой номер, – говорю я.

– Но вы уже выехали из отеля, – говорит бармен.

То есть надо платить.

– Карточки принимаете? – говорю.

– Да, разумеется.

Но карточка в портфеле. А портфель в камере хранения в аэропорту. Еду туда, приезжаю – ключ от ячейки забыл. Или потерял? Ищу в карманах, не могу найти.

Приходится возвращаться в гостиницу. Только вошел, вижу – ключ лежит на стойке рядом с черепом и булыжником. На булыжнике что-то написано. Стараюсь прочесть – не могу.

Предупреждение

Женщина говорит мне: «Давайте постараемся сделать так, чтоб этот чисто семейный случай не стал страховым случаем!»

Зеркало

Общественный туалет в Александровском саду, около выхода к Манежу. Очень чистый: мытые полы, круглые матовые лампы, ничем не воняет. На раковине маленькие пакетики с мыльным порошком. Много зеркал. Так было в самом конце пятидесятых. Хотя на самом деле – и во сне я это соображаю – этот замечательный сортир был около Никольской башни, напротив угла Исторического музея.

< В детстве мы с ребятами ходили гулять на Красную площадь – благо жили рядом – и заходили туда по малому делу и обсуждали, как там чисто и красиво. «Кремлевский сортир!» – гордо говорили мы. >

Итак, сон. Там еще большая душевая. Я раздеваюсь, гляжу на себя в зеркало. Какое у меня старое, грузное, дряблое, некрасивое тело.

Поезд

Я бегу по поезду назад, потому что поезд со всего разбега втыкается в вокзал. Долго и мягко втыкается, бесконечный поезд, а я бегу-бегу по пустым вагонам, к окошку, к стеклянной двери в торце последнего вагона, и никак не могу добежать.

Воск

Я в комнате, где на огромной постели лежит – спит? – большая, красивая, совершенно неподвижная женщина. Я ложусь рядом. Входит другая женщина, мы с ней раздеваемся и начинаем заниматься любовью. Все очень подробно: всякие утонченные эротические ласки и нормальный традиционный секс. А та женщина, рядом, неподвижна, как будто бы она восковая. Я трогаю ее рукой. Действительно, восковое ощущение, тепло-прохладное, как свечка стеариновая, и на ощупь такая же.

Потом я встаю и выхожу из комнаты.

Второй сон. Стекло

Выхожу на крыльцо.

Подъезжает длинный многоосный грузовик, целая фура. С некоторых колес слетела резина, остались только сдвоенные металлические диски. Я удивляюсь, как машина доехала.

Из кабины грузовика выходит Олин отец – я его никогда не видел живым, но видел фотографии, поэтому сразу узнаю – и помогает выйти Э. М., Олиной маме.

Она совсем молодая. Он говорит ей какие-то ласковые слова.

Я веду их внутрь дома, где нас ждет Оля. Дом – такой вот авангард второй половины ХХ века. Стеклянные до пола двери, стеклянные стены в холлах.

Из радиоприемника громко звучит песня про дружбу народов, как все кругом помирились, – на какой-то простецкий мотив, и слова смешные:

Турки и армяне сидят, выпивают;Евреи и арабы друг друга не ругают,

и еще про кого-то – про осетин и ингушей и даже про тутси и хуту.

Входим в комнату, и тут я вдруг понимаю, что это примерно 2007 или 2008 год (хотя Олин отец умер гораздо раньше).

Ужас ясновидения охватывает меня: я понимаю, что сейчас, в этот момент, то есть в тот момент, который мне снится, все происходит за год-два до того времени, когда Э. М. пошла к врачу и ей поставили рак на четвертой стадии. Это было летом 2009 года, а 7 января 2010 года она умерла. Я понимаю, что должен предупредить. Но все веселятся, и я не могу сказать, произнести вслух. Тогда я пишу на бумажке – рука налита свинцом, едва вывожу буквы: «У Э. М. рак, надо срочно к врачу». Протягиваю Оле – она выбрасывает, не читая. Пишу еще раз, протягиваю ее отцу – он выбрасывает, не читая. Пишу в третий раз: «Э. М.! У вас рак!

Срочно бегите к врачу, еще есть время!»

Она читает, хохочет красивым глубоким смехом и выкидывает записку.

Потом уходит, громко цокая высокими каблуками по стеклянному полу.

Деньги

«Почему-то раньше просто было получить деньги.

В кассу приходишь, и все дела. И зарплата, и гонорар в издательстве или на киностудии. А сейчас такие сложности, какие-то бланки, счета, обязательно перевод на карточку…» Говорю об этом с каким-то рыжим стариком, сидя в очереди в Сбербанке.

Бедные дети министра!

Я читаю статью в газете о каком-то министре, который был чрезвычайно жесток к своим детям.

Второй сон. Из гостей

Мы с Ирой в гостях. Много народу. Прощаемся, уходим.

Выходим из квартиры вместе с каким-то приятным мужчиной. Пробираемся через какие-то ремонтные завалы. Я натыкаюсь на ведро грязной воды. Злобно опрокидываю его. Вода выливается на грязный, в опилках и цементной пыли, пол. Становится еще грязнее.

Я возвращаюсь, потому что забыл портфель. Ира идет со мной. Этот мужчина говорит, что подождет нас внизу.

Мы снова выходим и не можем узнать его среди людей, толпящихся во дворе.

– Как он выглядит? – говорю я Ире.

– Забыла, – говорит она.

– Эх ты, художница! – говорю я. – Человека запомнить не можешь.

Она снисходительно смеется.

Красивые книги

На ковре, очень красивом – пристально рассматриваю и подробно запоминаю его узор, – стоит стопка книг, тоже очень красивых.