Читаем без скачивания В бою обретёшь ты право своё... - Александр Михайловский

— Как тебя зовут? — женщина сняла перчатки и мягкой, но сильной, рукой взяла его за подбородок, — Невежливо смотреть в пол, когда разговариваешь с дамой!

От её прикосновения парню чуть было не стало плохо, но, справившись с собой, он поднял голову и тихо произнёс, — Меня зовут Ханну, Всемогущая, Ханну из семьи Олдоме сын Эрта…

— Хорошо Ханну! — неожиданно женщина быстрым движением провела ладонью по его длинным, чёрным, как ночь, спутанным и грязным волосам. От этой ласки он как-то расслабился и внутренне отмяк, — И не называй меня «Всемогущая», ведь у меня тоже есть имя! — женщина разглядывала его худую грудь с выступающими наружу рёбрами, покрытую, как книжный лист — буквами, старыми и новыми царапинами и синяками.

— Ты, наверное, морская фея, Орма или Талина? — припомнил Ханну имена морских фей-блондинок, из легенд, — Значит Морской Король на нашей стороне в этой войне?

— Нет, Ханну, меня зовут Катерина, или коротко — Катя… — она потянула его за руку, — Идём! Садись! — показала она на широкую скамью, идущую вдоль борта этого странного корабля, — Кто же это тебя так? — сильные пальцы пробежались по бесчисленным шрамам…

— Хозяева… — Ханну вспомнил свистящий кнут и поёжился, — Старик, тот больше кнутом, а сынок его, Болдэ — кулаками, здоровая орясина… Таверну они держат, «Счастливчик» называется, — он не заметил, как и разговорился, — в подвале, значит, кабак для простых, на первом этаже, значит, благородные столуются, а наверху — комнаты с «девочками», хошь по часам, хошь на всю ночь… Они добрые… — парень улыбнулся чему-то своему, — их старик получше кормит, чтоб вид имели, значит, так они мне обязательно что-нибудь сунут… Только Болдэ туда каждый вечер шастает… плачут они от него, говорят, лучше с животным, каким, чем с этим рыжим… — Он и бьёт их, и по всякому заставляет, а что скажешь — хозяйский сын?! Ну а я, значит, дрова на кухне таскаю, полы мою, когда закроемся…

— Скажи, Ханну, — остановила девушка его рассказ, — как ты дошёл до такой жизни? Ведь у тебя, наверное, есть семья?

— Семья то есть… — Ханну откинулся спиной на стену и поморщился, — Больно! — пояснил со странной гордостью он, — Это меня старик кнутом отделал, аккурат сегодня вечером, огонь в очаге слаб, говорит… И как пошёл кнутом возить…

— Ну-ка, повернись! — Катя взяла парня за плечо.

Как она только раньше не заметила эти широкие багровые полосы, пересекающие всю спину. Местами вздувшаяся кожа лопнула и наружу выступила кровь. Не колеблясь, девушка отстегнула с пояса полевую аптечку…

— Потерпи, малыш! — она вылила на марлевый тампон немного «бактерицидного коктейля» и стала осторожно обрабатывать раны, — Сначала будет немного больно, потом всё пройдёт!

Ханну скрипнул зубами и пробормотал, — Хорошо!

Каждый раз, когда жгучая смесь попадала на открытые раны, он только вздрагивал всей спиной, не проронив ни одного стона. Наверное, для того чтобы отвлечься от боли, Ханну продолжил свой рассказ.

— … отец мой, значит, аккурат скоро два года будет, как к Морскому Королю ушёл… Чтоб новый баркас купить, он это у хозяина таверны денег занял, и баркас тот за долг заложил… Только у нас закон был такой, чтоб если, что такое закладывают, то забрать у должника могут только, если срок заклада вышел… и то только через торг, кто даст больше, долг значит, из тех денег возвращают, а остаток, если есть, должнику… И налог брали с того, кто в долг дал, богаче потому что… Значит, ушел отец мой к Морскому Королю, и баркас с собой прихватил, и брата моего старшего… Он уже взрослый был, с отцом в море ходил… Сильный шторм был, даже щепок на берег не выбросило… Брата потом лиг за десять отсюда, в дюнах, нашли… Вздулся весь… Синий такой был… А отец бесследно сгинул, — к Морскому Королю значит пошёл… Так вот, значит, мамка говорила, потащил её хозяин «Счастливчика» к судье королевскому, чтоб долг на неё переложить, значит. А судья закладную порвал и сказал, мол, есть закон такой, если там, например, пожар или кораблекрушение, какое без злого умысла, а по соизволению богов, то заклад отменяется, а долг прощается… — Парень тяжело вздохнул, — Хорошая жизнь при королях была, законы справедливые, судьи честные… Мамка говорила, — Как проворуется какой, вызовет его к себе пред ясны очи Его Величество, посмотрит ласково и говорит, — Иди, мил человек, повиси на солнышке, от дел своих неправедных отдохни, значит, — Мамка моя, пока глаза хорошо видели первой белошвейкой в столице была… её сорочки и сам король носил, вечная ему память, и дочка его, принцесса, долгой ей жизни… Ведь принцесса наша, пока ей двенадцать не стукнуло, говорят, всё больше как мальчик одевалась, уж такая бойкая была… А король наш, значит, как жена его лет десять назад померла, сына ему рожая… и сама померла, и ребёночек, значит, не жилец был, отравили её, говорят, значит… Так вот, как померла супруга его, а мамка говорила — сильно он любил её, очень сильно, так всю любовь он дочке отдал — души не чаял… Так значит, и жили мы, пока Орден не пришёл… Мамка моя, как глаза ослабли, бельё у благородных стирала… А сестра с малолетства тоже по мамкиной тропке пошла, значит, ниточка да иголочка… Мамка, значит, стирает, сестра шьёт, а я, значит, работу ихнюю по домам разношу… не так много денег было, но не голодали, хвала богам, значит, на жизнь хватало… Мамка даже из школы меня не забрала, учись, значит, говорит, балбес, может в люди выйдешь… Вот говорит, у короля Гаума, полутысячник есть, Алгус Хераи зовут, так его отец тоже рыбаком был, а он выучился грамоте и, в армии королевской, карьер сделал… И ты, говорит, тоже, может, королю сгодишься, если дураком не будешь… Он, Алгус Хераи, значит, когда я родился, хоть и молодой был, а уже десятником в королевской страже служил, деканом, по благородному, так, когда мне имя давали, мамка говорит, он от колыбели слева стоял, его отец с моим дедом вместе в море ходили… Он уже, когда центурионом стал, а потом полутысячником, в дом наш ходил… нечасто правда, но в день рождения, значит, мой — обязательно!

Девушка открыла флакон с заживляющим гелем и широкими мазками стала наносить его на израненную спину Ханну. Тот вздрогнул и зябко повёл плечами, — Холодно! — прервал он свой рассказ и поёжился… не поверив своим ощущениям, Ханну выгнулся всей спиной, — Не болит теперь совсем! — обернулся он к Кате, — Совсем, совсем не болит!

— Сиди спокойно! — строго нахмурилась та, — Я ещё не закончила!

— Ну вот, ещё! — обиженно отвернулся Ханну, забыв, что ещё недавно он боялся эту девушку больше смерти, — Чисто сестра моя, та тоже как скажет, сиди, значит, и ни гу-гу! Так вот, значит, как Орден пришёл, так хозяин «Счастливчика» к обер-магистру побежал, свидетелей взял, лавочника толстого, Скрилом звали его, помер недавно от страха, говорят… Как про «Призраков» слух прошёл, так и помер в одночасье, совесть видно нечиста была, было, значит, чего боятся, другие вам в храмах молитвы возносят, а этот, значит, от страха помирать вздумал… зять его, значит, в лавке сидит, теперь, сыновей не было у него, дочка одна, и та не в папашу… Так вот, значит, Скрил этот и ещё один такой — за стакан вина — мать родную отдаст, пошли они к обер-магистру, значит, насчёт долга, а тот, значит, и говорит, — Бери мол, старик, любого из детей должника во временное рабство, пока, значит, долг не отработает, или родные не выкупят… Старик хотел сначала сестру мою взять, гостей, значит, в номерах «обслуживать», но побоялся — жених у неё был, парень значит горячий, рыбак, значит… Убили его потом кнехты на улице, но это недавно было, а тогда он в полном здравии был, значит… Любил он сестру мою, всё ждал пока она в срок войдёт, чтоб, значит, жениться на ней… так и не дождался, значит… Так вот, значит, старик испугался, а вдруг жених ему нож рыбацкий меж лопаток всадит… Значит, горячий парень был, жених нашей Джеллы… Испугался старый, испугался… в прислуги меня взял, три года, говорит, отработаешь, и всё! Теперь, значит, он сестру мою, взять захочет… Сначала, конечно, меня искать будет, значит, а дней через пятнадцать-двадцать явится… У него все «девочки» клейменые, с торгов, значит, продали, а «чистенькая», значит, дороже стоить будет…

— Не успеет! — Катерина скрипнула зубами, — Скоро такое начнётся…

— Почему не успеет? — удивлённо обернулся Ханну, — Что начнётся?

— Много будешь знать, — быстро состаришься! — по лестнице вниз спускался ещё один «призрак», выговор у него был чисто столичный, явно человек из благородных, — С кем это ты тут беседуешь, Катенька? — Незнакомец снял шлем, открыв лицо не очень сильно отличающееся от лица Ханну: такие же длинные чёрные глаза, такая же смуглая кожа и такие же прямые чёрные волосы, только он был лет на двадцать пять старше. Левую щёку его украшал старый шрам от виска к подбородку, и в волосах уже проглядывали нити серебра.