Читаем без скачивания Собрание сочинений в пяти томах - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С.-Петербург, 22 января 1874 г.
Выдержка из англо-советского договора
Новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы.
I
Через три дня по опубликовании в газете «Руль»[370] появилось сообщение:
«Нам сообщают из Москвы, что расторжение договора о браке его королевского высочества вызвало грандиозное возмущение среди московских рабочих, и в особенности транспортников. Последние всецело на стороне симпатичного молодожена. Они проклинают Раковского[371], лишившего герцога Эдинбургского возможности продолжать нести сладкие цепи Гименея, возложенные на его высочество в г. С.-Петербурге 50 лет тому назад. По слухам, в Москве произошли беспорядки, во время которых убито 7000 человек, в том числе редактор газеты „Гудок“ и фельетонист, автор фельетона „Брачная катастрофа“, напечатанного в № 1277 „Гудка“».
II
Письмо, адресованное Понсонби:
Свинья ты, а не Понсонби!
Какого же черта лишил ты меня супруги? Со стороны Раковского это понятно — он большевик, а большевика хлебом не корми, только дай ему возможность устроить какую-нибудь гадость герцогу. Но ты?!
Вызываю тебя на дуэль.
Любящий герцог Эдинбургский.
III
Разговор в спальне герцога Эдинбургского:
Супруга: А, наконец-то ты вернулся, цыпочка. Иди сюда, я тебя поцелую, помпончик.
Герцог (крайне расстроен): Уйди с глаз моих!
Супруга: Герцог, опомнитесь! С кем вы говорите? Боже, от кого я слышу эти грубые слова? От своего мужа…
Герцог: Фигу ты имеешь, а не мужа…
Супруга: Как?!
Герцог: А вот так. (Показывает ей договор.)
Супруга: Ах! (Падает в обморок.)
Герцог (звонит лакею): Убрать ее с ковра.
(Занавес.)
Сотрудник с массой, или Свинство по профессиональной линии. Рассказ-фотография
Дунька прилетела как буря.
— Товарищ Опишков-е-е, — выла Дунька, шныряя глазами. — Где ж он? Товари…
Басистый кашель раздался с крыльца, и т. Опишков, подтягивая пояс на кальсонах, предстал перед Дунькой.
— Чего ты орешь как скаженная? — спросил он, зевая.
— Кличут вас, — объяснила Дунька, — идите скореича, ждуть!
— Которые ждуть? — беспокойно осведомился Опишков.
— Собрание… Народу собрамшись видимо-невидимо!..
Товарищ Опишков плюнул с крыльца.
— Тьфу, черт! Я думал, что… Приду сейчас, скажи.
— Чай-то пить будешь? — спросила супруга.
— А, не до чаю мне, — забубнил Опишков, надевая штаны, — масса ждеть, чтоб ей ни дна ни покрышки… Мне эта масса вот где сидит (тут Опишков похлопал себя по шее). Какого лешего этой массе… — Голос Опишкова напоминал отдаленный гром или телегу на плотине… — Масса… У меня времени нету. Делать им нечего…
Опишков застегнул разрез.
— Придешь-то скоро? — спросила супруга.
— Чичас, — отозвался Опишков, стуча сапогами по крыльцу, — я там прохлаждаться не буду… с этой массой…
И скрылся.
В зале, вместившем массу транспортников 3-го околотка 1 участка, при появлении тов. Опишкова пролетело дуновение и шепот:
— Пришел… Пришел… Пе-Де… глянь…
Председатель собрания встал навстречу Опишкову и нежно улыбнулся.
— Очень приятно, — сказал он.
— Бур… бур… бур… — загромыхал в ответ опишковский бас. — Чего?
— Как чего? — почтительно отозвался председатель. — Доклад ваш… Хе-хе.
— Да-клад? — изумился Опишков. — Кому доклад?
— Как кому? Им, — и председатель махнул в сторону потной массы, громоздящейся в рядах.
— Вр… пора… гу… гу… — зашевелилась и высморкалась масса.
Кислое выражение разлилось по всему лицу Опишкова и даже на куртку сползло.
— Ничего не пойму, — сказал он, кривя рот, — зачем это доклад? Гм… Я доклады делаю ежедневно Пе-Че, а чего еще этим?..
Председатель густо покраснел, а масса зашевелилась. В задних рядах поднялись головы…
— Нет уж, вы, пожалуйста, — забормотал председатель, — Пе-Че само собой, а это, извините за выражение, само собой, потрудитесь…
— Гур… Гур… — забурчал Опишков и сел на стул. — Ну ладно.
В зале сморкнулись в последний раз.
— Тиш-ше! — сказал председатель.
— Гм, — начал Опишков. — Ну стало быть… чего ж тут говорить… Ну сделано 3 версты разгонки.
В зале молчали, как в гробу.
— Ну, — продолжал Опишков, — шпал тыщу штук сменили.
Молчание.
— Ну, — продолжал Опишков, — траву пололи.
(Молчание.)
— Ну, — продолжал Опишков, — путь, как его, поднимали.
Молчание нарушил тонкий голос:
— Ишь, трудно ему докладать. Хучь плачь!
И опять смолкло.
— Ну? — робко спросил председатель.
— Что «ну»? — спросил Опишков, заметно раздражаясь.
— А сколько это стоило, и вообще, извиняюсь, какая продолжительность, как говорится, и прочее… и прочее…
— Я не успел это подготовить, — отозвался Опишков голосом из подземелья.
— Тогда, извиняюсь, нужно было предупредить… ведь мы же просили, извиняюсь.
Опишковское терпение лопнуло, и лицо его стало такого цвета, как фуражка начальника станции.
— Я, — заорал Опишков, — вам не подчиняюсь!..
(В зале гробовое молчание.)
— Ну вас к богу!.. Надоели вы мне, и разговаривать я с вами больше не желаю, — бухнул Опишков и, накрывшись шапкой, встал и вышел.
Гробовое молчание царило три минуты. Потом прорвало.
— Вот так клюква! — пискнул кто-то.
— Доложил!
— Обидели Опишкова…
— Вот дык свинство учинил!
— Что же это, стало быть, он плювает на нас?!
Председатель сидел как оплеванный и звонил в колокольчик. И чей-то рабкоровский голос покрыл гул и звон:
— Вот я ему напишу в «Гудок»! Там ему загнут салазки!! Чтобы на массу не плювал!!
Три копейки
Старший стрелочник станции Орехово явился получать свое жалованье.
Плательщик щелкнул на счетах и сказал ему так:
— Жалованье: вам причитается — 25 р. 80 к. (щелк!).
Кредит в ТПО с вас 12 р. 50 к. (щелк!).
«Гудок» — 65 коп. (щелк).
Кредит Москвошвей — 12 р. 50 к.
На школу — 12 коп.
Итого вам причитается на руки… (щелк! щелк!)
Т-р-и к-о-п-е-й-к-и.
По-лу-чи-те.
Стрелочник покачнулся, но не упал, потому что сзади него вырос хвост.
— Вам чего? — спросил стрелочник, поворачиваясь.
— Я — МОПР[372], — сказал первый.
— Я — друг детей, — сказал второй.
— Я — касса взаимопомощи, — третий.
— Я — профсоюз, — четвертый.
— Я — Доброхим, — пятый.
— Я — Доброфлот, — шестой.
— Тэк-с, — сказал стрелочник. — Вот, братцы, три копейки, берите и делите, как хотите.
И тут он увидал еще одного.
— Чего? — спросил стрелочник коротко.
— На знамя, — ответил коротко спрошенный.
Стрелочник снял одежу и сказал:
— Только сами сшейте, а сапоги — жене.
И еще один был.
— На бюст! — сказал еще один.
Голый стрелочник немного подумал, потом сказал:
— Берите, братцы, вместо бюста меня. Поставите на подоконник.
— Нельзя, — ответили ему, — вы — непохожий…
— Ну тогда как хотите, — ответил стрелочник и вышел.
— Куда ты идешь голый? — спросили его.
— К скорому поезду, — ответил стрелочник.
— Куды ж поедешь в таком виде?
— Никуды я не поеду, — ответил стрелочник, — посижу до следующего месяца. Авось начнут вычитать по-человечески. Как указано в законе.
Египетская мумия. Рассказ члена профсоюза
