Читаем без скачивания Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Тем не менее, я продолжаю.

— Это неприемлемо, — кричу я ближайшему работнику.

Он смотрит на меня, оглядывает мои каблуки, платье и голову, а затем пожимает плечами. Мой рот открывается, когда он берет молоток и начинает вбивать гвоздь в дерево перед собой. Невероятно. Вот почему я ненавижу людей, почему я не терплю никого, кроме Мины, моей младшей сестры.

— Эй? — Я машу рукой перед его лицом.

Он бросает на меня еще один взгляд, пожимает плечами и продолжает работать. В нескольких футах от него фыркает другой рабочий. Я сужаю глаза и смотрю на него, гнев во мне разгорается с новой силой. У меня всегда был вспыльчивый характер, но из-за моей неспособности ладить с другими людьми я мало на кого могу напасть.

Но этот человек?

Он просит об этом.

Я наклоняюсь вперед и с усмешкой смотрю на него.

— Это. Неприемлемо. — Я стараюсь говорить медленно, разбивая слова на небольшие куски слогов, чтобы мои слова могли просочиться сквозь его толстый череп.

Он тупо смотрит на меня.

Я пытаюсь снова.

— Вы не можете шуметь в такую рань. Я сообщу о вас в город, если это продолжится. Я это сделаю. Вы потеряете лицензию на работу. Вы попадете под следствие.

Он смотрит на меня, слегка поджав губы, и поднимает правое плечо, слегка пожимая плечами.

Что с этими людьми не так?!

Я хмурюсь, изучая его лицо. Он старше меня как минимум на двадцать лет, так что ему, вероятно, где-то около сорока. Он не похож на кого-то важного, но сидит здесь и развлекается, словно считает себя неприкасаемым.

Я покажу ему, что он неприкасаемый.

Я делаю рывок вперед, готовая вцепиться ему в лицо и устроить словесную взбучку на всю жизнь, но останавливаюсь, почувствовав, что кто-то приближается к нам вне зоны моей видимости. Оба рабочих расширяют глаза и отводят их, впервые испугавшись.

Я хмурюсь. Они должны бояться меня. Это меня обижает. Я заслуживаю того, чтобы упиваться их страхом. Уф. Жизнь иногда так несправедлива.

— Что здесь происходит? — раздается сзади меня глубокий мужской голос.

Я срываюсь с места, устав от этого утра. Я поворачиваюсь, готовая дать кому-то — кому угодно — столь необходимую словесную взбучку, которая уже несколько недель копилась и копилась внутри меня.

Но как только я вижу его лицо, я останавливаюсь.

Великолепные темные глаза, загорелая кожа, черные волосы и линия челюсти, способная прорезать стекло, предстали перед моим голодным взором. И все это упаковано в мускулистое тело ростом примерно на пятнадцать сантиметров выше моих метр семьдесят два.

Обладатель голоса опирается на перила дома, его руки небрежно скрещены, а на лице — бесстрастное выражение. И как бы мне ни было неприятно это признавать, я останавливаюсь и изучаю его.

Нечестно быть настолько красивым, да еще и вонять такой самоуверенностью. Особенно перед лицом моего гнева, который резко контрастирует со спокойным, напористым видом этого мужчины.

Боже, и его холодность.

Подавляющая темнота в его глазах соответствует мрачному выражению лица. А если учесть выдающиеся скулы, резкую линию челюсти и гладкие, лишенные выражения черты лица, я на мгновение задумываюсь, настоящий ли он вообще.

Может, он статуя, отстраненная и застывшая, как камень.

А может, он никогда не улыбается.

Но кто я такая, чтобы судить?

В последнее время я тоже редко улыбаюсь.

После того как я посмотрела на него во всем его ледяном, идеальном великолепии, меня вдруг одолело желание поправить прическу, одеться и сделать все остальное, чтобы придать себе более презентабельный вид. Это желание застает меня врасплох, что, конечно же, вызывает еще больший гнев.

Я никогда не была такой раньше.

Злилась? Конечно.

Рассчитывала? Всегда.

Но возбуждалась? Никогда.

Сколько себя помню, я всегда выбирала один тип мужчин — богатых, влиятельных и, как правило, старше. Я уверена, что этот парень не стар, и не знаю, богат он или влиятелен. И все же я здесь, реагирую на один только вид этого красивого незнакомца.

И мне это неприятно.

Я закаляю глаза, заставляя себя смотреть в них стальным взглядом, и снова укрепляю свою решимость.

Похоть не служит мне никакой целью.

Я здесь, чтобы обеспечить лучшее будущее для себя и своей сестры, и все во мне говорит о том, что вожделение к этому мужчине — этому великолепному, красивому, равнодушному мужчине — только помешает.

И я не позволю этому случиться.

3

Ты будешь наказан

не за свой гнев;

ты будешь наказан

своим гневом.

Будда

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Это одна из тех вещей, по которым можно сразу догадаться, что небо голубое, щенки глупо милые, а эта женщина — яростная сука. С горящими зелеными глазами, яркими рыжими волосами и изящной фигурой она — мокрая мечта любого мужчины.

Но открою вам маленький секрет — принц Чарминг не хочет жениться на разъяренной стерве.

И судя по огню в ее глазах, который сочетается с ее рыжими горячими волосами и безумным количеством нахальства, которое она обрушивает на моих обдолбанных техников безопасности, ей есть что выбрать.

Со мной.

Я смотрю на нее, скрывая свое беспокойство, как опытный профессионал. Она — новое существо, а новое никогда не бывает хорошим. Мне приходит в голову, что все это, что бы это ни было, может быть ловушкой. Изощренная уловка, связанная с чертовой наградой за мою голову.

Я улучаю момент, чтобы подпитаться своей паранойей, позволяя ей разрастаться, расти и поглощать меня. В конце концов, именно благодаря ей я так долго оставался в живых.

Да еще и вопреки смехотворным шансам.

Я хорошо скрываю свою подозрительность за привычной маской безразличия, а вместо этого небрежно вздергиваю бровь, как бы говоря: "Ну и что?".

В конце концов, она так и не ответила на мой вопрос.

Она выпячивает бедро и кладет на него стройную руку — воплощение нахальства. При этом она даже умудряется выглядеть невозмутимой, что говорит мне все, что я должен знать об этой женщине.

— Кто ты такой, чтобы лезть в мои дела? Вали. Я вполне могу справиться с этим, — она жестом показывает на парней позади себя, — сама.

Даже если бы я был просто сторонним наблюдателем, я бы увидел, что все обстоит с точностью до наоборот. Она даже не может сказать, что эти парни ведут себя так, потому что они слишком обдолбанные, чтобы нормально функционировать. Люк и Тристан, может, и лучшие в установке систем безопасности, но они также не могут отказаться от косяка. Я никогда не видел их не под кайфом.

Я размышляю, стоит ли мне что-то говорить, но я уже несколько раз видел ее гуляющей по району. Одного раза достаточно, чтобы вызвать мое беспокойство, но несколько раз — это уже тревожно. Если я не буду деликатно относиться к этой ситуации, она может стать для меня проблемой.

Поэтому, не забывая говорить тактично, я говорю:

— Ты находишься на моей территории, — что, черт возьми, гораздо лучше, чем "убирайся отсюда".

Ее глаза расширяются, и она отстраняется от Люка и Тристана, обращая все свое внимание на меня. Позади нее они возвращаются к своей работе, уже заскучав от нашего разговора. Но, возможно, они просто не хотят смотреть на меня. Как и большинство людей, которых я встречал, они всегда с трудом устанавливали со мной зрительный контакт.

— Ты, — прошипела она, ее ядовитый голос — невидимое, но смертоносное оружие. Я даже могу представить, как он рассекает воздух.

Более слабый мужчина отступил бы. Он бы увидел безумие в ее глазах и сдался. Я много кто — и мудак, и ублюдок, и мразь, — но меньший человек не из их числа. Я не могу не ответить на вызов, прозвучавший в ее голосе, что-то во мне хочет приблизиться и ответить на ее гнев своим собственным.

По правде говоря, я злюсь не на нее.

Я злюсь на то, что мне пришлось провести месяц в центре Нигде.