Читаем без скачивания Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из письма А.М. Екатерине Павловне: «Начальство обнаруживает явное желание изловить меня – к чему дал повод некий московский фабрикант, и, что ты, вероятно, уже знаешь из газет. Желания сидеть в тюрьме у меня нет, а потому я отправляюсь за рубеж. Сейчас сижу в одном укромном месте, а на днях уже двинусь по морю в Швецию. Еду – надолго, ранее конституции не вернусь. Ибо еду с определенной целью, коя воспретит мне въезд в Россию вплоть до лучших времен».
Перед отъездом за границу А.М. очень хотел повидаться с детьми, в письме сыну даже обещал приехать к нему в Крым, в Ялту, где он находился с матерью. Но, понимая, что последует его немедленный арест, пишет Максиму: «Очень хочется увидеть тебя и Катеринку, но приехать не могу, потому что должен ехать в другую сторону и далеко. Увидимся, когда в России будет конституция, а может быть, и раньше, если ты с мамой приедешь за границу. Что такое конституция – спроси у мамы… Милый ты мой сын! Я очень хочу видеть тебя, да вот – нельзя, все! Ты еще не знаешь, что такое “долг перед родиной” – это, брат, не шутка. Спроси маму – что я делаю, и ты поймешь, почему я не могу теперь видеть тебя, славный мой!»
Из Финляндии Горький 12 февраля 1906 года выехал в Швецию, а оттуда направился в Америку.
Первая эмиграция
Осенью 1906 года, после поездки в США со своей гражданской женой (развод с моей бабушкой А.М. так и не оформил) актрисой Марией Федоровной Андреевой, А.М. решил обосноваться в Италии: вернуться на родину писатель не мог – московская прокуратура возбудила против него дело по обвинению в участии в восстании. От планов временно осесть в Финляндии или Франции также пришлось отказаться.
Утром 13 (26) октября пароход «Принцесса Ирена» прибыл в Неаполь. Поселиться решили А.М. и Андреева в роскошном «Гранд-отель дю Везуве», расположенном почти в центре знаменитой неаполитанской набережной. Заполняя карточку приезжего, А.М. указал свою настоящую фамилию – Пешков, ему не хотелось привлекать излишнего внимания любопытствующих, но в отношении профессиональных журналистов маленькая хитрость не удалась, и уже за завтраком пронырливые газетчики брали интервью у «одного из самых знаменитых писателей современности».
Неделя жизни в Неаполе пролетела почти мгновенно: 15 октября пролетарские организации города организовали многотысячный митинг не только как дань уважения лично Горькому, но и как выражение солидарности с революционной Россией. Ежедневные встречи с писателями, видными общественными деятелями, депутатами парламента и просто с людьми, пожелавшими выразить свое уважение «символу русской революции»… И, конечно же, каждый день экскурсии по одному из самых красивых городов мира. Осмотр знаменитых неаполитанских музеев – Неаполитанского национального музея, музея Сан-Мартино, – а вечерами театры – «Политеама», «Нуово», «Фондо» и «Меркаданте». И везде самый теплый дружественный прием.
«Здесь удивительно красиво все – природа, люди, звуки, цветы… Принят я здесь – горячо», – пишет он Екатерине Павловне. Но пора было приниматься за работу – А.М. не позволял себе длительных перерывов. Да и местные власти, напуганные многотысячным митингом и беспорядками, вызванными пребыванием писателя в Неаполе, настоятельно требовали сократить время пребывания в городе. 20 октября 1906 года Горький уехал на Капри – остров как нельзя более подходит для писательской работы, требующей уединения и спокойной обстановки.
В письмах из Италии А.М. настойчиво просит Екатерину Павловну уехать за границу. Ранняя смерть дочери Катюши окончательно подорвала ее здоровье, необходимо было серьезно лечиться у хороших врачей, пожить с сыном в спокойной обстановке. Она и сама прекрасно понимала необходимость скорейшего отъезда из Российской империи, тем более что в любой момент мог последовать ее арест за активную революционную деятельность. После долгих колебаний и уговоров друзей решение было принято. Во второй половине декабря 1906 года Екатерина Павловна с сыном Максимом и другом семьи Софьей Витютневой выехали в Италию в Сорренто.
А.М. звал на Капри, писал: «Я живу под строжайшим надзором газет, и не хотелось бы мне повторения в Европе американских грязных бурь – человеческая глупость и пошлость очень угнетает и злит. А здесь население относится ко мне хорошо, газет – нет…»
Поводом для травли послужило то, что Горький приехал в Америку вместе со своей гражданской женой М.Ф. Андреевой, при том что развод с Екатериной Павловной юридически не был оформлен. А.М. понимал, что его супруге будет тяжело встречаться с Марией Федоровной: «…Тебе придется встретиться с человеком, который тебя злит, я это знаю, знаю, что это, вероятно, будет тяжело тебе и ей. И мне». Поэтому решили встретиться в Амальфи. Но, уже собравшись, А.М. почувствовал себя плохо, началось кровохарканье. Через несколько дней, немного оправившись, решился-таки поехать в Сорренто, и – опять ухудшение здоровья. В конце концов Екатерина Павловна решилась на поездку на Капри, и 13 января вечерним пароходом вместе с сыном прибыла на остров. «Встреча принесла много волнений и радости…» – вспоминала она.
А.М. с интересом расспрашивал о России, о настроениях молодежи, о знакомых, рассказывал эпизоды из своей жизни в Америке. Оттуда он привез сыну массу подарков. Максим получил прекрасную коллекцию бабочек, необычно разнообразных и красивых. Впоследствии коллекция была передана в русскую школу И.И. Фидлера в Женеве. Свидание отца с сыном для обоих стало радостным праздником.
А.М. был горячо привязан к сыну, после смерти Катюши – единственному своему ребенку, и не только взял на себя все материальные заботы, но и внимательно следил за его здоровьем и учебой. С женой у него сохранились хорошие отношения, и, можно сказать, сына они воспитывали вместе.
Из письма А.М. Екатерине Павловне в Ниццу 28 апреля 1907 года: «Дорогой мой, милый друг! После твоего письма – много хочется сказать тебе, но – писать этого не буду. Одно скажу: с глубоким чувством благодарности, с искренним уважением целую твою руку. И, вероятно, первый раз за всю жизнь, я испытываю такое радостное, родственное и чистое чувство. Улыбаюсь всей душой: мне кажется – я первый, кто удостоился такого отношения от женщины, как твое ко мне. Поверь, что если я льщу – то себе самому, и если ошибаюсь вообще – все равно в частности я имел нечто редкое, драгоценное, м[ожет] б[ыть] единственное.
Все это – бестолково? Лучше не умею сказать, ибо это ново для меня. Пойми одно: имею к тебе великое и незыблемое чувство уважения, знаю, что ты для меня – такой близкий, близкий, родной человек. Из тех людей, которым не надо говорить слова, они
