Читаем без скачивания Элмет - Фиона Мозли

Инициаторами этих поединков были странники либо какие-нибудь местечковые герои, желавшие проверить себя и попутно зашибить толику деньжат. Странники блюли бойцовские традиции на протяжении столетий. У них это называлось призовыми боями или честными боями. Дрались голыми кулаками и не делили поединки на раунды с перерывами для отдыха. Эти бойцы не ждали звона гонга, разводящего их по углам ринга; они бились вплоть до чьей-то капитуляции или смерти. Иногда посредством таких поединков разрешались конфликты между кланами странников, и в таких случаях на кону запросто могли оказаться десятки тысяч фунтов, так что и Папе на жизнь перепадало с лихвой.

Среди прочего Папа поведал нам о застарелой вражде между кланами Джойсов и Куинн-Макдонахов. Примерно раз в три года они выставляли своих бойцов на поединок, за подготовкой и проведением которого обычно следили нейтральные старейшины. В подобных случаях присутствие среди зрителей членов самих враждующих семейств не допускалось во избежание массового побоища с участием молодых и старых, мужчин и женщин – этак, чего доброго, нагрянут и легавые, чтобы разогнать сходку странников либо упаковать всех без разбора в автозаки с предоставлением ночлега в ближайшей каталажке.

Такие «межклановые поединки» сулили немалую выгоду, ибо ставки там были куда как выше обычных. Джойсы и Куинн-Макдонахи, помимо прочего, состязались и в суммах, поставленных ими на кон. Порой доходило до пятидесяти тысяч фунтов с каждой стороны, и все деньги доставались победившему клану, глава которого по традиции тем же вечером устраивал грандиозную попойку для своих людей. Папа говорил, что призовые бои были желанными для обеих сторон. По его словам, сама по себе ссора между кланами за давностью лет уже мало что для них значила, но всякий раз, когда у кого-то из главарей возникала нужда в деньгах, одновременно всплывала и тема очередного боя с расчетом на пополнение кассы. Так что дело было не только в родовой чести, но и в надежде сорвать большой куш.

Тот же куш, разумеется, интересовал и Папу. Наша семья не принадлежала к сообществу странников, и нам их кровная вражда была до лампочки. Папа бился исключительно ради заработка, кто бы ни устраивал бои: странники, цыгане, задиристые фермеры, городские уголовники, владельцы подпольных ночных клубов и баров, наркоторговцы, спекулянты или просто крутые парни, все достояние которых заключалось в их пудовых кулаках. Эта разношерстная братия находила общий язык и наскребала наличные всякий раз, когда появлялся шанс удачной ставкой умножить свой капитал. Папа обычно являлся на их сборища в джинсах и застегнутой под горло пилотской кожанке. Место и время ему сообщал знакомый посредник или же кто-то незнакомый, но умевший правильно сослаться на странников или иных устроителей. Папа приезжал туда и поначалу просто ждал в сторонке. Лишних слов он не говорил и мало с кем встречался взглядом. Спокойно прогуливался сам по себе, пока другие договаривались о призовых и делали свои ставки.

И вот наступал черед поединка. Папа снимал куртку и свитер, оставаясь в белой безрукавке и обнажая не сухие жесткие мышцы атлета, а бицепсы того типа, какие можно было бы сравнить с упругими резиновыми подушками, не будь эта резина перевита тугими жгутами вен. На его руках было мало волос. До странности мало. Темная поросль тянулась по его спине вдоль позвоночника, поднималась от живота к груди и далее до самой шеи, сливаясь там с черной бородой и шевелюрой, но руки его были почти безволосыми. И вот он выходил на импровизированный ринг, где встречал своего противника. Как правило, Папа видел его впервые в жизни. Ему было ничуть не жаль этого человека, но и ненависти к нему он не испытывал. Они сходились и боксировали, а когда все было кончено, раздавались негромкие аплодисменты и Папу вели к синему «пежо» позади толпы зрителей, где он получал свою долю выигрыша: спортивную сумку, набитую налом.

Судя по всему, для собравшихся главным было само удовольствие от кровавого зрелища, а ставки служили скорее поводом, чем целью. Конечно, привлечение финансов было необходимо хотя бы ради того, чтобы все выглядело по-деловому. Чтобы подвести под этот спектакль солидное обоснование. Чтобы как-то оправдать свою тягу к жестоким шоу. Если бы все упиралось только в деньги, они нашли бы и другие способы пополнить мошну; к тому же, будь эти бои сугубо деловым предприятием, не имело бы смысла проводить их без перчаток.

Вот так, просто и откровенно, Папа рассказывал нам эти истории в течение того лета на природе, еще до постройки нашего дома, а мы слушали его с таким вниманием, словно получали по наследству ценную семейную реликвию. Обращаясь к нам, Папа широко раскрывал глаза – голубые с белыми крапинками, как истертые джинсы, – а в попытке выковырять из памяти какую-нибудь неподатливую подробность слегка наклонялся вперед и раскрывал их еще шире, чтобы тут же чуть сузить вновь. Он сидел на стуле, далеко расставив длинные крепкие ноги и упираясь локтями в колени; при этом его вогнутая грудная клетка словно бы несла на себе весь груз широченных, массивных плеч.

Насколько я понял, именно таким образом – его призовыми боями – добывались все наши наличные средства. Но в ближайшие месяцы никаких боев не предвиделось, и Папе нужно было найти другую работу. Он упоминал о прочих своих занятиях, но только вскользь. Иногда он подряжался на что-нибудь вместе со странниками, но чаще его нанимателями были совсем посторонние люди.

Однажды вечером в четверг, в наш первый здешний сентябрь, мы с Кэти сидели вдвоем на кухне нового дома. Тот день выдался ветреным, а ближе к ночи ветер еще усилился. Его порывы стали первой серьезной проверкой для опорных балок и стыков, которые скрипели и постанывали, – впрочем так оно бывает с любым новым строением. Дом только начал утверждаться на этом месте и вписываться в окружающий ландшафт, слегка оседая и плотнее вдавливаясь в грунт под фундаментом, так что эти стоны и скрипы нам предстояло слушать еще не один час.

Папа уехал накануне после обеда, и мы не рассчитывали увидеть его в ближайшие несколько дней. Но, к нашему удивлению, он объявился уже на следующее утро с восходом солнца, когда мы после завтрака перекидывались в картишки, попивая чай. Мы услышали знакомый звук мотора, шуршание колес по опалой листве при плавном торможении машины, а затем и его шаги. Я поспешил к двери, отодвинул оба засова и повернул в замке ключ. Открыл дверь и шагнул в сторону, пропуская Папу. Сосредоточенный, хотя и заметно уставший, он подошел к кухонному столу и сел на один из трех деревянных стульев, который прогнулся под его весом.

Первым делом он потребовал чаю, и Кэти поставила уже остывший чайник на плиту. Папа вытянул было ноги под столом, но тотчас вернул их в прежнее положение и начал возиться с туго зашнурованными ботинками. Ожидая, когда закипит вода, Кэти достала табак и бумагу, а в момент передачи Папе готовой самокрутки лицо ее вдруг оживилось, словно очнувшись от спячки; и с папиным лицом произошло то же самое, как будто он вспомнил о чем-то светлом и радостном, припасенном в подарок для нас. Тем утром – как потом случалось неоднократно – я увидел в ней истинную дочь своего отца.

Папа сказал, что накануне до него дозвонился давний знакомый, чтобы свести его с одним из местных. Питер (так звали местного) перебрался сюда из Донкастера еще в девяти-десятилетнем возрасте вместе со своей матерью, которая устроилась продавщицей в здешнюю забегаловку, торговавшую жареной рыбой с картошкой. И вот сейчас этот Питер – понятно, через того же знакомого – попросил Папу о встрече. Он только недавно узнал о нашем появлении в этих краях. Собственно, о Папе он был наслышан и прежде, благо слухи о нем широко ходили среди людей определенного сорта в пределах Йоркшира, Линкольншира и даже соседних графств.

В прежние времена Питер легко находил работу то на одной, то на другой стройке в округе, но со временем большинство строительных фирм свернули свою деятельность либо свели ее к минимуму. Пару лет Питер просидел на мели, но затем дела его постепенно наладились. Он стал работать на себя, без фирм-посредников, напрямую договариваясь с теми из местных, у кого еще водились денежки. Сооружал надворные постройки, ремонтировал крыши и водопроводы, укреплял ветхие оконные переплеты. И тому подобное. Это были работы, какие вполне мог делать и Папа, да только он предпочитал от них уклоняться. А Питер, по папиным словам, был на все руки мастером. И еще он умел правильно распорядиться своим временем и своими деньгами, а в этом заключена добрая половина любого успеха. Люди, для которых он что-либо сделал, рассказывали о нем своим друзьям, слухом земля полнилась, и в результате заказами он был обеспечен с избытком. В то время он не просто имел солидный по здешним меркам доход. К этому добавилось чувство самоуважения, а то и гордости – почти забытые чувства в таком захолустье. Более-менее определившись с будущим и с прошлым, он занялся обустройством своего настоящего в промежутке между ними.