Читаем без скачивания Золото Колчака - Михаил Родионов

Михайлов полностью ушел в работу и совершенно не замечал, что происходит вокруг. К нему несколько раз подходили солдаты и контролировали его работу, но он ничего этого не видел. Он был погружен в этот удивительный мир сверкающего металла. Через час он окликнул хозяина штыка:

– Гражданин начальник, принимайте работу.

– Ну, показывай, что там у тебя получилось. Не запорол мне народное достояние?

– Обижаете, гражданин начальник.

Солдат взял штык и провел по ногтю. Кусочек ногтя отлетел, как будто его срезали бритвой.

– Ничего себе. Никогда такого не видел. Как бритвой, режет. Им же сейчас бриться можно. Ну, ты мастер… Золотые руки. Сейчас мы еще разок проверим…

Солдат вытащил из вещмешка банку тушенки и одним движением вскрыл ее.

– Лихо, ничего не скажешь. Держи, это тебе за работу.

– Спасибо, гражданин начальник. Обращайтесь, если нужда будет. Все сделаем.

До лагеря нужно было ехать еще полдня, и за это время Михайлов успел наточить штык-ножи всем солдатам и получил за это несколько банок тушенки. Они с друзьями наелись до отвала первый раз за все время пребывания в лагере и одну банку даже припрятали назавтра.

Жизнь потихоньку налаживалась. Правда, эта банка вышла боком всем друзьям Михайлова. Кто-то сдал блатным, что в бараке есть мясо, и уголовники после устроенного шмона нашли злосчастную банку. После небольшого поучительного урока весь угол, где жили соседи Михайлова, был забрызган кровью. Сломанные ребра и челюсти, руки и ноги, разбитые головы и выбитые зубы… В лазарете избитых намазали зеленкой и отправили обратно в барак.

Через сутки после этого урока в их углу освободились две шконки. Михайлову достались вязаные варежки и не совсем сгнившие портянки. Но авторитет Михайлова начал расти прямо на глазах. К нему теперь занимали очередь, и если днем он затачивал холодное оружие солдатам, то по ночам уже был в полном распоряжении блатных. Солдаты расплачивались тушенкой и кое-какой одежонкой. Иногда от них можно было дождаться и послабления на работе во время рубки деревьев. От блатных же ничего не доставалось, но зато его перестали бить совсем.

Теперь с ним разговаривали бригадиры и авторитеты. Один из воров на спор заставил Михайлова заточить финку до такой степени, что та срезала висевший человеческий волос. После этого он был уже неприкасаемый. На лесоповале он поудобнее устраивался на солнечной полянке и, не торопясь, затачивал очередной нож. Даже солдаты его уже не беспокоили, так как он теперь точил ножи уважаемым людям зоны. Заказы сыпались, как из рога изобилия, и он уже даже мог слегка подкармливать своего друга по шконке.

В бараке было всегда холодно и сыро. Спать можно было, только тесно прижавшись друг к другу. За ночь люди слегка отогревались, но одежда всегда была полувлажной и быстро сгнивала. Зато каждый месяц приходил новый этап, и в лагерь, за счет вновь прибывших, поступала очередная партия более-менее свежей одежды.

Во время сильных дождей Михайлов промочил свои ботинки и теперь вот уже несколько дней тщетно пытался их хоть как-то просушить. На работе это было исключено, поэтому оставался только один вариант – сушить ночью в бараке. На ногах ботинки не сохли, а снимать их – означало очень сильно рисковать. Поэтому Михайлов не спал всю ночь, время от времени переворачивая обувь на сквозняке. Под утро усталость все же взяла свое, и он уснул буквально на несколько минут, но этих минут было достаточно для того, чтобы остаться без ботинок.

Он не почувствовал, как из его рук медленно тянут обувь. Но он услышал скрип досок под ногами удаляющегося человека. Сразу же встрепенувшись, он увидел свои пустые руки и моментально бросился в проход. Но было уже поздно. В проходе никого не было. Казалось, что все спали, но Михайлов знал, что где-то прячется вор с его ботинками. Наверняка, накрылся тряпками и ждет утреннего подъема, а там уже ничего нельзя будет доказать.

Михайлов пошел по проходу и по дороге стал заглядывать в каждый проем, где спали люди. Ни одного движения он не заметил. На середине барака ему пришлось остановиться, так как дальше шли уже шконки блатных. Но выхода не было. Он сделал неуверенный шаг вперед и зашел на запретную территорию. Здесь все было совершенно по-другому: на шконках лежали простыни и одеяла, подушки и подобие матрацев. На тумбочках стояли кружки и какие-то шкатулки. Неожиданно резкий голос прервал его поиски:

– Не понял. Ты чего здесь шаришься?

– У меня ботинки украли, – Михайлов пытался еще хоть как-то смягчить ситуацию.

– Братва, смотрите, кто у нас здесь…

– Опаньки… А кто это у нас?

– Ты что, паскуда, крысятничаешь?

Он еще хотел что-то сказать, но его уже не слушали. Блатные окружили Михайлова, и любые его объяснения уже не воспринимались. Удар сзади по голове табуреткой был ожидаемым. Михайлов, на свое счастье, сразу же потерял сознание и, что происходило потом, уже совершенно не помнил. Ему проломили голову и после дальнейшего избиения просто выбросили из барака, где его и нашли солдаты.

В лечебном бараке было ненамного лучше. Врач приходил раз в сутки, и все лечение сводилось к обмазыванию больных зеленкой. В больничке Михайлов провел около трех месяцев. Ему кое-как сложили кости черепа в обычное состояние и отправили обратно в барак. Обуви у него не было по-прежнему, и он еле передвигался короткими переходами от барака в столовую и обратно. Тряпки, намотанные на ноги, совершенно не грели, и если бы не его друг, который отдал ему свои носки и портянки, то вполне могло случиться, что весны бы Михайлов уже не увидел. Кое-как они дотянули до тепла, а там время полетело чуть быстрее.

Заточка ножей приносила не большой, но стабильный доход – кусок хлеба, и друзья жили чуть лучше своих лагерных соседей. Михайлов был уже весь ломаный-переломанный, и толку от калеки на лесоповале не было, поэтому его поставили на постоянные работы внутри лагеря. Он мыл полы, выносил помои, точил топоры и пилы, выполнял мелкие поручения солдат и начальства. Время шло, и вскоре он уже отпраздновал окончание своей первой пятилетки.

Однажды зимой его вызвал к себе начальник зоны. Это было в первый раз, и Михайлов очень волновался от такого пристального внимания к своей скромной персоне. Он сидел в коридоре и ждал, когда его позовут. В кабинете начальника шло совещание, и дежурный офицер то и дело носил подносы с чаем и печеньем. Михайлов провожал каждый раз его таким взглядом, что, проходя мимо него в очередной раз, адъютант не выдержал и швырнул одну конфету:

– Держи…

– Благодарю, гражданин начальник.

Михайлов сразу же засунул сладость себе в рот, под язык. Неземное блаженство разлилось по его телу. Было тепло и уютно. Сладость проникала во все уголки тела и наполняла жизнь каким-то новым смыслом.

Внезапно дверь распахнулась, и офицеры стали покидать кабинет. От неожиданности Михайлов поперхнулся. Сладкая горячая слюна попала не в то горло, и он закашлялся, совершенно не в состоянии дышать. Кашель душил его, и он задыхался не в силах откашлять попавшую сладкую жидкость из горла. Вокруг него столпились офицеры:

– Что с ним, туберкулез?

– Вроде, другой кашель. Подавился, наверное…

Начальник лагеря выглянул на шум за дверями:

– Ну, если подавился, так дайте ему попить чего-нибудь, а то задохнется сейчас.

Дежурный взял стакан с недопитым чаем и протянул Михайлову:

– Пей.

– Благ… граж… нач… – Михайлов не мог выговорить слова из-за судорожного кашля, но чай схватил и жадно выпил. Сразу же стало намного легче.

– Зайдите в кабинет, – произнес начальник и, повернувшись к дежурному, добавил, – и еще чаю нам принесите.

– Слушаюсь…

Михайлов прошел в кабинет и испуганно огляделся. На стенах висели портреты вождей, а стол был покрыт зеленой скатертью.

– Ну, что же вы стоите? Присаживайтесь…

– Благодарю, гражданин начальник.

– Курите?

– Нет, гражданин начальник.

– А я вот курю. Все бросить не могу никак. Столько раз пытался, а все равно, как понервничаешь, так сразу за папиросу и тянешься. Да вы пейте чай-то, а то остынет. И печенье берите, стесняться не нужно.

– Благодарю, гражданин начальник.

– Я посмотрел ваше личное дело, и никак у меня в голове не укладывается. Вы на заводе работали простым грузчиком, и вдруг – японский шпион и диверсант. Как так могло получиться-то? Ну, я понимаю, там директора завода завербовать или главного инженера, а простого-то грузчика зачем? Какой с него толк?

– Да здесь половина зоны или японские, или американские шпионы. Ну, иногда троцкисты еще попадаются, гражданин начальник. Если бы я не признался, что шпионю на Японию, то мне вышку бы впаяли по полной программе. Так что у меня выбор был небольшой: или шпион – и четвертак, или несознанка – и вышка. Я выбрал япошек.