Читаем без скачивания Под сенью проклятия - Екатерина Фёдорова

Пока бежала, сердце билось часто, но не от бега, а от смятения. Неужто и вправду эта краса — моя мать? И как у такой лебедушки, какую и королевичу за себя взять не зазорно, уродилась такая уродина?

Чуднее всего было то, что смотрелась госпожа в вишнях девкой на выданье. А не мамкой, у которой уж свое дите в невестину пору вошло.

По дороге в малиннике, что оплетал березы в десяти шагах от огорода, на глаза попалась морда медведя. Я ему кивнула на бегу — пусть знает, что добро не забуду. Вечером непременно снесу за огород ломоть хлеба с медом, а то и два. Заслужил.

С бабкой мы встретились у самого плетня, что огораживал грядки с капустой.

— Слышь, деваха. — Горестно сказала Мирона. — Ведь та баба — она за тобой приехала.

Я замерла. Таким голосом бабка разговаривала лишь тогда, когда больной, что нам привезли, уже не жилец.

— Мать это твоя. — Продолжила Мирона голосом чуть помягче.

— Уже догадалась. — Я кивнула, глянула на неё настороженно.

Бабка вздохнула с надрывом. И тут же уперла руки в боки, нахмурилась.

— Ишь ты, догада. Придется тебе с ней поехать. Сама знаешь, кто породил, того и дитя. Она госпожа, таким не перечат.

Я смотрела на неё и ушам своим не верила. Мирона меня гнала, испугавшись какой-то госпожи? Пусть даже и моей матери?

— Ну, чего уставилась? — По-свойски окоротила меня бабка. — Не боись, не с перепугу говорю. Расскажу тебе один сказ, Триша, а ты слушай да запоминай. Не знаю, помнишь ты про то или нет, но по третьему твоему году повезла я тебя в город. Кулиш-горшечник тогда на ярмарку с товаром собрался, вот на его возу мы и поехали.

Она глянула на меня въедливо, словно на иголку, в которую нужно вставить нитку — а ушко у неё махонькое да ужимистое. Я на лице тут же послушание изобразила. От того Мирона отмякла лицом и сказала чуть попроще:

— В Простях, где ту ярмарку каждый год затевают, тогда жила ведьма Аксея, ворожея из первых и врачевательница из лучших. Мне-то своего умишка не хватало, чтобы в бедах твоих помочь, вот я и понадеялась, что ворожея больше моего сможет. Нашла я Аксею быстро. Она, хоть и старая, но прыткая тогда ещё была. И в уме здравая. Сначала тебя честь по чести осмотрела, потом воду над твоей головой слила и соль с больной ручки ссыпала. Села в ту воду глядеть. Помню, сидит, солью сверху посыпает. Мне сказала, мол, если я хочу, могу из-за её плеча тоже глянуть. Да только не с моим мастерством в ворожейный-то ряд лезть.

Бабка сокрушенно покрутила головой. Я прикусила губу. Об этом она никогда не рассказывала. А поездку в Прости я не помнила.

— И сказала она мне. — Бабка возвысила голос. Петух в загончике за баней кукарекнул было, но она только глазом повела — и тот сорвался. — Что нет на тебе ни порчи, ни сглаза. И в судьбе у тебя не помечено, что ты такой уродишься. Показалось Аксее, что в воде виден след, точь-в-точь, как от проклятья бывает. Крикнула она мне, чтобы я свечку поближе поднесла, разглядеть получше. А тут стол под горшком с водой вдруг дернулся. Горшок на стол хлоп, вода брызнула, в дому вроде как потемнело. Ты в углу заревела, я и кинулась к тебе. А как повернулась обратно к столу, увидала Аксеюшку тающей. Кириметью-кормилицей клянусь тебе, таяла ворожея, словно баба из снега на Зимнепроводы.

Я недоверчиво нахмурилась. Мирона сцепила руки на животе, глянула на меня коротко, так что я сразу уяснила — все именно так и было. Бабка помолчала, сказала с надрывным вздохом:

— Доброй ворожеей была Аксеюшка, всегда о людях заботилась и в миру не чванилась, а потому водица от неё лилась чистая и светлая, ровно родниковая. От неё уж половиночка только осталась, когда я её узрела. И не кричала, болезная, лишь шепотом сказанула, через силу — «в Чистоград, Ведьмасте…». А потом дотаяла. Ох и страх меня тогда пробрал. Я тебя в руки и ходу. До самой ярмарочной площади, где Кулиш с подводой стоял, бежала как оглашенная. Люди инда дивовались.

Бабка зябко повела шеей, а я вскинула голову.

Последняя курица из бабкиного загона сообразила бы, что между страхолюдностью и проклятьем, виденным ворожеей Аксеей, связь самая что ни на есть прямая. Раз ни порчи, ни сглаза, ни отметины в судьбе нет, виной всему могло быть только оно.

Значит, вот оно как? Стало быть, не суждено мне было уродится такой косорукой страшилищей? И стала я такой из-за неведомого проклятья?

Бабка стояла смурная, а у меня в душе все пело. Проклятья, как известно, снимаются. Или уничтожаются. Сама Мирона мне как-то рассказывала, что для этого надо лишь найти того, кто проклятье наложил. Или того, кто будет посильней наложившего в разы.

— Саму Аксею, — строго сказала бабка, — хватились только через седьмицу. Думали, что она в лес за травами пошла. К тому времени мы уже в Шатроке были. Слова её я запомнила. Да только ни денег, ни человечка, на кого могла бы округу оставить по врачевательским делам, у меня не было. А ведь Аксеюшка в последнем своем своем не просто в столицы, в Чистоград, наказывала идти, а в сам Ведьмастерий. Ведьмы не лекарки и не ворожеи, к ним с улицы не войдешь, одним поклоном, пусть даже и поясным, их не проймешь. На них денег много нужно. Да и то сказать — я ведь, деваха, уже тогда старовата была. Могла и не доехать с тобой до Чистограда. Осталась бы ты одна на дороге.

Я кусала губы все сильней.

— Разумею я, судьба это, что матушка твоя за тобой приехала. — Звучно закончила Мирона. В лесу за плетнем радостно завелась кукуха. — Сказала она, что есть у неё ещё одна дочка, помладше тебя. Хочет твоя родительница поженить её с сыном какого-то графы. Да только мать у него злыдня, и при себе завсегда травницу держит. Вот и нужна твоей матушке своя мастерица по травам, чтобы все чужие зелья перебороть и сына графы окрутить. Живет тот парень в Чистограде, вот туда ты и поедешь, вместе с сестрой и родительницей. Не как дочь, вестимо, а как прислужница.

— Это как? — Удивилась я.

Бабка воинственно насупила брови.

— Ты вот что, деваха, ты себе мечты не строй. Дочерью она тебя не признает. Ей травница нужна, чтобы делать приворотные зелья. Она тебя хотела и вовсе задаром получить, мол, моя кровь, что хочу, то и ворочу. Но я про тот горшок зелья напомнила, которым за тебя заплатила. Опять же сказала, что дочери ей не видать, пока по-другому не заговорит. Она покочевряжилась, да и согласилась. Есть ты будешь с их стола, для начала тебе справят три платья, и положат оплату — каждую седьмицу по три бельчи. А коли выгорит дело с сыном графы, то наградит на особицу. Так что ты, в Чистограде живучи, бельчи копи, чтобы было с чем в Ведьмастерий потом постучаться. Все поняла?

Она вдруг пригорюнилась и всхлипнула: