Читаем без скачивания Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

И эта вторая подсказывала, что пока ничего дурного, кроме самого полона, не случилось. Кого-то другого наказывали, даже убили, но ее и пальцем никто не коснулся. Теперь вот везут в подарок, обещают чему-то учить… Может, все не так уж плохо, а прыгнуть в морскую воду она всегда успеет.

Девушка все больше соглашалась с той второй: вдруг и правда родные ее разыщут, или бежать удастся, или еще что-то произойдет?

Кафа поразила с первого взгляда своей громадой и, главное, многолюдством. Судов в гавани столько, что и места не найти, чтобы приткнуться, гвалт стоял на всех языках, изредка даже слышалась славянская речь. Броситься бы к такому, попросить выкупить и домой увезти, а там уж родные вернут сторицей потраченное.

Она едва так не сделала, услышала, как рослый русоволосый человек кому-то говорил, что завтра отплывает, дернулась, но хозяин вовремя заметил:

– Куда?! И думать забудь! Глупая, уж этот тебя домой не повезет.

– А куда?

– На другой рынок, в Константинополь.

– Царьград?

– Не знаю, как вы там у себя его зовете, только не лучше Кафы. И меня не наказывай, я деньги взял, чтобы тебя привезти в Кафу. Убежишь, что я отвечу?

Значит, все-таки заплатили… Но оказалось – за перевозку.

И снова их разделили, больше Настя девушек, с которыми ехала в повозке, не видела. Ее повели отдельно, но прежде переодели в местную одежду и голову накрыли тонким платком, чтоб лица не было видно.

Пока шли по улицам, Настя больше слышала, чем видела. Ревели верблюды, орали ослы, кричали погонщики, предлагали свой товар купцы, на разные лады расхваливая его достоинства, кто-то ругался, кто-то умолял, кто-то зазывал… многолюдство всегда многоголосо. Кое-какие слова Настя уже понимала, но все равно шум оставался невнятным, а потому пугающим. Плохо, когда не понимаешь, что говорят вокруг.

Ее привели в какой-то большой дом, но не через главный вход, а в узкую боковую калитку, передали старой женщине, одетой во все черное. Та выслушала перевозчика, кивнула, что-то сунула ему в руку. Калитка захлопнулась, и старуха за руку повела Настю в дом.

– Ты русская? Как зовут?

Голос у старухи скрипуч и неприятен. Настя промолчала: было страшно и отвечать не хотелось. Терзала мысль, что тут родные могут ее и не найти, никто не знает, где она.

– Будешь Роксоланой. – Старуха уже стянула с Насти наброшенный на голову платок и внимательно разглядывала ее лицо.

– Я Настя.

– Раньше надо было отвечать. Разденься.

– Что?

– Сними с себя все.

Раздеваться не заставляли нигде, Настя отрицательно покачала головой. Старуха что-то гортанно выкрикнула, в комнату вошли две рослые рабыни, ловко сорвали с девушки всю одежду и встали, держа за руки, как когда-то слуги у Мустафы.

– Чиста? С мужчиной была?

– Нет! – Настя невольно отшатнулась от цепких пальцев старой ведьмы, трогавших грудь.

– Если лжешь, будешь наказана.

Старуха сделала жест, и рабыни подтащили девушку к кровати, поставили раком. Карга обследовала у Насти что-то внутри, слазила пальцами в заднее отверстие. Девушка в ужасе крутилась, пытаясь избавиться от рук старухи, та фыркнула:

– Не вертись! Я должна убедиться, что ты девственна и здорова.

Видно, осмотр в чем-то ее убедил, потому что старуха отдала несколько распоряжений рабыням уже довольным тоном.

Настю повели мыться. Эх, в баньку бы, но после стольких дней невольной грязи она была рада и такому.

Сначала ее просто обливали теплой водой и натирали чем-то жестким, потом проделали это же с большим количеством мыльной пены. Смыли все и разложили на ложе, раскинув руки в стороны. Одна из сопровождавших уселась на ноги, вторая крепко держала руки.

Внутри все свело от ужаса: что они собираются делать?! Но дальше за дело принялись две другие рабыни, поизящней. Они смазали подмышки какой-то смолой и принялись эту смолу скатывать, тем самым безжалостно вырывая волоски. Было больно, очень больно, несмотря на то что кожу смазывали чем-то прохладным.

За подмышками последовали ноги; хорошо, что Настя волосатостью не отличалась, ножки были чистыми. Но затем… она поняла, что боли-то и не видела! Так же безжалостно были вырваны, выкатаны, удалены все остальные волоски и внизу живота тоже.

Потом ее еще раз вымыли, снова покрыли мыльной пеной и сделали массаж. Крепкие руки рабыни, разминавшей плечи, спину, ноги, действовали умело, испытанная боль отступала в потоке наслаждения. Очищенное от грязи тело словно пело.

Потом ее смазали какими-то маслами, одели в наряд, похожий на тот, в каком она пришла, и отвели в небольшую комнату, жестами объяснив, что жить будет здесь. В комнате уже была девушка, при появлении рабынь с новенькой она сначала в испуге отшатнулась, но потом осмелела и уже смотрела с улыбкой.

Когда они с Настей остались вдвоем, девушка поинтересовалась:

– Ты русская, Роксолана?

– Да, а ты?

– Я Гюль. Это будет твое место, – она указала на угол комнаты, где стоял свернутый матрас. – А это мое.

Ее место ничем не отличалось. Маленькое оконце на самом верху, что-то вроде большого сундука низенький топчан-настил, чтобы сидеть. Заметив тоскливый взгляд Насти, Гюль попыталась ее утешить:

– Здесь хорошо, очень хорошо.

Она говорила по-русски с сильным акцентом, немного коверкая слова, но понять можно.

– Я буду учить тебя турецкому языку. Остальному научат другие. Постарайся учиться скорей.

– А чему остальному?

– Нас готовят для гаремов. Мы должны уметь услаждать мужчин не только плотью, но и беседой.

Насте очень хотелось расспросить Гюль и о школе, и, главное, о том, можно ли отсюда выбраться, но она не успела: позвали обедать.

Все-таки до обеда они успели немного поговорить в крошечном садике, где разгуливали еще с десяток девушек.

– Как ты попала сюда?

– Степняки налетели на город, дома пожгли, людей побили, нас в полон захватили. Потом привезли до моря и сюда на корабле. А ты?

– Меня свои продали.

– Тебя продали родственники?! – обомлела Настя.

– Родители.

– Как родители могли продать в рабство собственную дочь?!

Это просто не укладывалось в голове.

– У тебя была мачеха? Или отец не родной?

Такое бывает, и в Рогатине тоже было, мачеха поедом съела Марютку, а у Сигачей, наоборот, отчим приставал к Василе до тех пор, пока девка не повесилась, поняв, что беременна. Марютка утопилась, не желая выходить замуж за старого рябого грека-ростовщика, масляно разглядывавшего ее всякий раз, как проходил мимо. Подругам она жаловалась, что грек подол задрать пытался и тискал почти на виду у мачехи, а та лишь посмеивалась.

– Нет, мать родная и отец тоже. Просто к нам пришел торговец невольниками, сказал, что для гарема красавиц ищет, большие деньги предложил, но чтоб договор подписали. У нас семья бедная, этих денег двум братьям на калым за невест хватило и долги отдать. К тому же меня не отдать нельзя, он с охраной приехал.