Читаем без скачивания Урук-хай, или Путешествие Туда… - Александр Байбородин

Глава 2

Сначала в сознание пробилось назойливое журчание воды, а потом раздражающее, еле слышное капанье.

– Очнулся, маленький?

Голос был тихий, вкрадчивый. Он шёл чуть справа от меня и немного выше. Левее кто-то шумно сопел и шмыгал носом.

– Это хорошо, что очнулся, я уж тут хотел из-за тебя кое-кому задницу порвать на восемь клиньев. Открой гляделки-то да не менжуйся, что ты из себя девочку в обмороке изображаешь, я же вижу, ресницы дрожат, значит, очнулся.

Я сидел, привалившись к сырой земляной стенке. Одежда на мне: и куртка, и жилет – пропиталась холодной липкой влагой. Вся спина была мокрой, и меня трясло крупной дрожью, а за ворот, прямо на шею, со стенки стекала противная струйка. Тьма была вокруг, хоть глаз коли. Какие уж там ресницы сумел разглядеть говоривший… Я и его-то самого даже не видел, ощущал с трудом: просто тёмная громада рядом.

– Молодчик! Не тошнит?

Я помотал головой, и меня тут же вырвало.

– Ну вот, – сказал тот же голос уже недовольно, – все сапоги загадил. Если ты, Снага, ему голову стряс, я то дерьмо, что у тебя вместо мозгов, через уши выбью и жрать тебя заставлю. Понял?

– Это он с испугу, – ответил второй сиплый голос и снова шмыгнул. Говорили они на Всеобщем, но первый говорил, как обычно говорит всякий Верзила, а вот второй словно выталкивал звуки откуда-то из горла и так искажал слова, что я едва понимал его. – С испугу и с пережору. Видал, сколько они сожрали? Полсотни наших три дня шамать могли. Ростом-то с крысу, а куда входит столько? И пиво ещё… – сиплый голос завистливо вздохнул.

– Забудь о пиве и о жратве тоже забудь.

– Как же, забудь… Живут же… Я такой шамовки даже не видел никогда. А пива сколько? Грохнуть их всех надо было. У них много осталось, глотку бы порадовали.

– Глотку я тебе сейчас зубами порадую, если пасть не захлопнешь. Тебе, Снага, думать для здоровья вредно, можешь так, Снагой, и лапы откинуть. Сказано было что? Взять одного тёплым и целым. Таким и доставить. Вот и будем делать, что сказано. Один пропадёт – не сразу искать будут. А дюжину жмуриков на бережку найдут – нам потом не уйти.

– Да я так… Жрать охота…

Послышался звук удара и первый голос продолжил: «Я кому сказал пасть захлопнуть? Кляп ему сунь, чтоб не заорал, и пошли».

Жёсткая холодная лапа заткнула мне нос. Я попытался вдохнуть ртом, но в него тут же ловко засунули скользкую кожаную грушу. У груши на торчащем изо рта узком конце оказались завязки, которые стянули у меня на затылке. Кожаный комок так плотно заполнил рот, что я, не то что говорить, даже мычать не мог. Выплюнуть его было нельзя: завязки мешали.

– Дышать можешь, – поинтересовался первый голос, – соплей нет?

Я помотал головой.

– Подыши. Хорошо. Не задохнёшься. Ты не терпи, начнёшь задыхаться – головой помотай или пяткой его толкни. Лады? Давай, Снага, бери его.

Только в этот миг я понял, что спелёнан, словно в детском свивальнике. Без всякой возможности шевелиться. Разве что согнуться да головой кивать. Больно мне не было, я был не связан, а именно спелёнан. И руки, и ноги, и всё тело моё было стянуто широкими полосами грубой, колющейся дерюжной ткани. Примерно так у нас и пеленают младенцев, только посвободнее. Я же совершенно не мог шевелиться, в чём немедленно и убедился, попробовав пошевелить рукой.

– Не дёргайся, – предупредил меня из темноты первый голос, – узлы затянутся. Жилы пережмёшь – кровь перестанет течь. А нам бежать долго и развязывать тебя некогда. Омертвеет рука или нога, что потом с тобой делать? Только добить. Если жить хочешь, не дёргайся, часа через два привал будет, там свободнее сделаем.

Над головой тихо, без скрипа, откинулась крышка, и стал виден небольшой круг звёздного неба. Звёзды были крупные, как лесные орехи, и яркие. Когда смотришь на них из окна дома, они никогда не бывают такими. Света почти не добавилось, но стало понятно, что в этом насквозь сыром, тесном земляном логове нас только трое. Лиц моих похитителей я по-прежнему не различал, да и всё остальное трудновато было разглядеть. Даже какого они роста, не было понятно, но они не были хоббитами, уж это я понял сразу. Зато я различил, что они вооружены. Тот, что разговаривал со мной, когда поднимал крышку, слегка приподнялся, и в отблеске звёзд я обнаружил перед самым своим носом клинок.

Клинок был странный, тёмный как сама темнота, и я его не столько видел, сколько ощущал холод металла и его запах. Звёзды серебрили тонюсенькую полоску заточенной кромки, и почти светящееся во мраке лезвие было криво загнуто вперёд. В этом нелепом загибе было что-то угрожающее, хищное. Даже на миг показалось, что сейчас эта чёрная тварь метнётся к шее, вцепится в неё острым краем и начнёт лакать булькающую из вспоротого горла кровь.

Мимо меня вверх протянулись две чёрные руки, послышался толчок, и сопение и шмыганье переместились из ямы наружу. Потом меня потянули за ворот, подтолкнули снизу, и я тоже оказался на вольном воздухе.

Кроме звёзд на небе оказалась и луна, позволявшая оглядеться, что я и сделал. Мы были в лесу. Чёрные громады деревьев теснились вокруг нас, закрывая почти всё от взгляда. Пахло сыростью и мхом. Рядом журчал какой-то ручей. Видимо, его я и слышал в яме. Сама яма была видна чёрным пятном на тёмной мшистой земле. Вот из неё показалась голова, плечи, руки, и через мгновение рядом со мной встал ещё один похититель.

Вдвоём они осторожно перенесли меня подальше от ямы, к дереву, уложили на твёрдом узловатом корневище и принялись закрывать крышку. Прямо на крышке рос небольшой кустик. Мои похитители подняли его и бережно опустили на чёрное пятно лаза, так что дыры совсем не стало видно, но они ещё и расправили ветки, разгладили ладонями мох вокруг, собрали мелкие комочки земли, что, видимо, рассыпались, когда крышку открывали изнутри. Потом набросали вокруг кустика листьев, доставая их из сумки, полили мох водой из ручья и в довершение всего сбрызнули сам куст какой-то жидкостью из маленькой корчажки.

Всё это они проделали без единого слова, даже без звука, если не считать звуком то, еле слышное в пяти шагах, шуршание, которое до меня иногда всё же доносилось сквозь звонкое журчание ручья. Но даже тетенькавшую над моей головой какую-то ночную пичугу это шуршание не встревожило.

Закончив, похитители подошли ко мне, и один из них попытался меня поднять. И не смог этого сделать.

– Гхажш, – раздался в темноте растерянный сиплый шёпот, – он его не пускает.

Тот, кого назвали этим странным то ли именем, то ли прозвищем, отвесил шептавшему подзатыльник и показал кулак. Сиплый помахал руками и показал вниз, на меня. Гхажш присел и принялся меня ощупывать, скользя руками сверху вниз. Я же мог только смотреть, но в темноте, под развесистой кроной было плохо видно, тем более что завёрнут я был тоже во что-то тёмное. Только чувствовались жёсткие ладони, пробегавшие по телу. Ладони добрались до пояса, подёргали что-то обвитое вокруг него, опустились ниже, но, видимо, больше ничего не обнаружили. Гхажш поискал ещё вокруг меня и приник, прилип губами к жёсткой коре дерева.