Читаем без скачивания Попутного ветра! - Светлана Дильдина

   Я только посмотрел на гитару, а Най уже потянулся за ней. Порой он выпендривается, заставляя себя уговаривать. Но с друзьями наедине обычно играет по малейшему намеку на просьбу. Пальцы пробежали по грифу, будто Най собирался гладить кошку и не мог решить, с какого места начать. Гитара довольна была, едва не мурлыкала…

   По тому, как Рысь упрямо вскинул голову, я понял, что разговор не закончен. Ная не переупрямить.

   Голос у него темный, как хорошо настоянный чай с примесью трав — шиповника, чабреца…

   У меня был дом,   Там росла трава,   Был поленьев ряд,   В них торчал топор   Но пришел потоп,   И пришел пожар,   И остался мне   Обгорелый двор.   Тихий свист в ночи —   Принимай, ездок,   Серебра в висок.   Да моток холста.   У меня был конь,   Но давно издох,   Надо мною крест,   Нет на мне креста…

   Я плохо разбираюсь в истории религий, хоть отчим мой — археолог, и дом вечно завален книгами и буклетами. А Най — разбирается хорошо, и больше всего интересуется этой, редкой, с крестами и ангелами… Я видел старый альбом — бронзовый крылатый силуэт обнимал шпиль, глядя в темный залив. Эту церковь снесли давно…

   — Интересно всё же, во что верили те, в Тара-Куино, — протянул Най. Покосился на стену — увешана различной символикой, большая роза ветров по центру.

   Я спросил:

   — Почему ты вдруг вспомнил?

   Он вскинулся, не ответив. Напрягся, будто кошка, у которой и шерсть от волнения встала дыбом.

   — Слышишь? Кто-то у двери стоит!

   Я пожал плечами. Шаги по лестнице прошуршали давно. И минут пять как замерли у порога.

   — Мало ли кто…

   Если кто-то интересуется нашими разговорами, все равно ничего интересного не узнает. По мою душу — ночью-то? Как-то не верится. В любом случае, опасаться мне нечего. А кто-то из расплодившегося хулиганья — вряд ли… Слишком мы несерьезная добыча.

   — Я сейчас открою! — тянется Най.

   — Незачем. Какой-нибудь алкаш заблудился, — говорю я, и притворно зеваю.

   Но он встал и направился к двери с весьма решительным видом. Подумав миг, я зажмурился, и уши руками закрыл, стараясь не дышать — зато потом, распахнув глаза и убрав от ушей ладони, ощутил, как обострились все чувства. Будто море красок, звуков и запахов в меня хлынуло. Быстро обвел глазами стены, потолок, мебель.

   «Жучка» мне удалось найти за диваном, под чуть отошедшим плинтусом. Трогать его я не стал — пусть… быстро не достать, и все равно ничего интересного не услышат. Прошлый я разбил, и потом долго жалел об этом — не сделать бы плохо Наю. Но ничего не случилось.

   По-моему, на «жучков» они всерьез и не рассчитывали…

   Понять бы еще, кто такие эти «они» и чего изволят желать.

   Рысь появился на пороге, недоверчиво глядя, как я сижу на корточках у спинки дивана.

   — Ты что, мебель решил передвинуть?

   Я кивнул, слегка растерявшись.

   — Ненормальный, — хмыкнул он; мой нелепый кивок вернул Рыси хорошее настроение. — Никого там у двери нет. Но я слышал шаги вниз по лестнице. Ладно, пусть бегает, раз охота. Только не увели бы твой мотоцикл.

   — Никому Ромашка не дастся, — сказал я серьезно. Слишком серьезно — Най удивленно вскинул бровь.

   — Неужто поставил сигнализацию?

   — Нет. Просто он мой, — разговаривать расхотелось.

И мы сидели, пили черный кофе — на ночь-то! — и Най не выпускал гитару из рук, пока не стал клевать носом, он предыдущую ночь работал — до сих пор отвертки и непонятные железки разбросаны по полу, интересно, это лишние детали или он забыл ввернуть их на место?

   Спит Рысь отнюдь не по-кошачьи, но трогательно — заворачиваясь в кокон из одеяла, будто пытается скрыться от всего мира, и сопит, уткнувшись в подушку. Все подсмотреть хотел, какое лицо у него во сне — фигушки, не больно-то разберешь, разве что нос торчит в щели между подушкой и складками одеяла.

   Я засмотрелся на крадущийся по потолку лунный луч, когда Най окликнул меня:

   — Мики.

   — Мм?

   — Ты не спишь.

   — Вроде того.

   — Я же слышу любой шорох… За последние месяцы ни разу ты у меня глаз не сомкнул. Я иногда просыпался — а ты глядишь в потолок. Что случилось?

   — Ничего.

   — Ты чего-то боишься? У меня?

   — Даже не думал.

   — Мики… — он помолчал, явно опасаясь спрашивать дальше. Но все же решился:

   — Ты работаешь… на этих?

   — Нет. Смешно же, Рысь…

   Он помолчал.

   — Но ты… еще хуже? После аварии… Ты не просто так пропадаешь. И в городе тебя нет. Может, расскажешь все-таки?

   Теперь я молчал.

   — Мики, — голос звучал напряженно, неровно: — Послушай… Я же волнуюсь за тебя! Когда ты просто уходишь, я думаю — куда же ты впутался? Если с тобой что случится…

— Ничего не случится.

Наверное, у меня получилось передать собственную уверенность — Най успокоился.

   — Мне Ника звонила, — сказал. — Раз сорок… Она, кажется, не верит, что я не знаю. На той неделе звонила, и на этой…

   — Угу.

   Рысь повозился немного под одеялом, потом выдал, с явным усилием:

   — Она тебя любит.

   — Угу. Хотя очень надеюсь, что ты ошибся.

   Он замер, вроде заснул, даже к стенке отвернулся. Потом пробурчал в одеяло:

   — И мать тебя ищет…

   Я подумал о матери и о человеке с гарнитурой. В третий раз говорить «угу» было как-то нелепо. Так что я промолчал.

   Скоро стало совсем тихо, только сонное дыхание — да порой шелест листвы за окном. А на потолке покачивались белесые пятна света вперемешку с контурами ветвей-опахал.

   Лучше бы ты, Рысь, не говорил о Нике…

   Думаешь, ее можно просто так забыть, отодвинуть в прошлое? Наверное, я самый обыкновенный трус. Но я не знаю, что делать. Если она не поверит, слова мои будут хуже пощечины — ведь она ждет, и ей больно… А если поверит… это самое страшное.

   Я же все помню и понимаю, Най.

   Я часами стоял под ее окнами, когда Ника готовилась к выпускным. А сейчас…

   Порой сижу сзади моего сарайчика, так, чтобы особо не видеть трассу. В стене сарайчика есть окошко, застекленное, с трещиной. Если долго смотреть, начинает казаться, что это ее окно. И что Ника — там, за стеклом… и даже трещина куда-то пропадает.

   А я вижу, как Ника мелькает у подоконника, смеется, поворачивает голову — тяжелый «конский хвост» взлетает над плечом. А в руках то большое фаянсовое блюдо, то гроздь винограда…

Глава 2