Читаем без скачивания DUализмус. Семя льна - Ярослав Полуэктов

– А-а-а! Понимаю.

– Но можно попробовать посадить в сибирской оранжерее. Бим, у нас в оранжерее есть же каштан?

– Кто его знает, – говорит Бим.

– Мадам, спасибо большое!

Данкэшуют фир-фюнф раз.

Дама: «Пожалуйста. Далеко же вы заехали!»

– Зэкс… э-э-э… Кирюх, как тыща по-немецки?

– Таузенд.

– Зэкс таузенд километр ан ден, как там, ден-дер… Мюних, – бормотал Бим, проявляя умственное усилие на лице.

– Восемь тысяч, – приукрасил расстояние Кирьян Егорыч.

– Wau! Aufwiedersechen! Прощайте, успеха! Glucklich!

– Может пивка с нами? – запоздало осведомляется Кирьян Егорыч.

Дама рыбой хватала воздух в ответ, и едва слышно шелестела губами.

– Что она сказала в конце? – спросил Бим, когда дамочка удалилась в зону неслышимости.

– Говорит, нормальные вы типа парни. Влюбилась. И говорит, что под тем вон каштаном отдалась бы. Но некогда ей: её хахаль вон тот вон ждёт. …А это каштан. А плодов нет. Врёт наверно. Как двадцать девятый бюллетень5. Не француженка, поди, откуда ей точно знать.

– Платаны-каштаны… – задумчиво тянет Бим, сильно прононсируя шипящие, гласные и согласные, – в Парижике поточнее спросим. Там есть такие сиськи?

– Куда они нах денутся! Ещё лучше есть. Там же все негритоски.

Бим обожает негритосок, но от этой дамы, ей богу, не отказался бы.

Арнольд Второй

Теги иллюстрации: Бим, трубы, игра на двух трубах

– …Я бы, это самое, обратился бы… в эту нашу богадельню. В концертню. В филармонию. А тут ансамбль ихней песни и пляски. Поют в штанах. Лямки крестом. Старые сами. И баба на меня смотрит, – рассказывает Бим про свои похождения по Хофброю в поисках туалета, – а я чё-то другое там пел. Другую. Русскую.

Я сейчас сделал бы это: зондер команден, унтер офицерен – запел Бим… Вот бурчат, блинЪ. Подумал – педагог, блин. Подумал, подумал. Иблысь! Еврейчик! Типа, а ты чего, а я говорю чо-чо. Я говорю: айн цвай… год скоко… Год сколько лет. Как скоко?

Бим путает немецкий язык с каким-то ещё. Вспоминать для него правильное произношение и переводы Кирьян Егорыч уже заи… устал. И что хочет сказать Бим – тоже не просто вычислить. Для этого нужно прожить с Бимом месяца два минимум, научиться понимать полунамёки, жесты и угадывать глубокие трёхходовые ассоциации.

– Год? Год? Ярэ альт, – перевёл Кирьян Егорыч. – Айн ярэ альт. – Голос у него тороплив и мерзок. Кстати, как и его шванкские тексты.

– Два года я, короче… Как «два»?

– Два года? Цвай ярэ альт. Просто.

– Труба… трубэйн, – я с тобой уже по-нерусски разговариваю, – засмеялся Бим, – ну Арнольд! Второй! Труба как?

Бим, похоже, вспоминает сорт трубы – «альт». Но, никто друг дружку не разумеет.

– Чо труба, не знаю трубу? По-немецки не знаю. Что два яра альт? Может два года ты на трубе не играл… или двести?

– Того никто не ведает. Может вообще не играл. А тому Гансу же интересно. Руссия всё-таки. Я с флажком ихним. С бородой. Член-блин клуба ихнего. Без ключа токо. Ан, цвай… Я с тобой опять по-нерусски калякаю, – потешается Бим сам над собой, обнажая два с половиной жёлтых, притупленных необыкновенно разнообразной российской жизнью, клыка.

– А ты, это… челюсти что ли в общаге оставил? – спрашивал тогда К.Е.

– Нет, в наххаузе. В сибирской. Я рассказывал… Ну, это, он говорит: а как чего? А я говорю: – дай трубу, я тебе это, изображу. Он …Трубу подали, ну я ему я… И играю всё это. На Арнольде.

Кирьян Егорыч представил, как Бим дудит в трубу. Так ему дудение показалось забавным, что голова без спросу воткнулась в свободное место между кружек.

– Ну, блин, рассмешил. Я чуть не лопнул, – сказал он. И вытер с лица следы чистосердечно нахлынувшего, исступлённого веселья. Нашла бы Малышева такому явлению логическое объяснение?

– А и не смешно, – продолжал Бим. – Так оно и было. Вот он говорит: а ты вот эту сыграй песенку. А я ему: ну ты даешь! Я без нотов не могу, а по нотам я сыграю. Бемоли и мне, диезы, ну и это …давай, мол. А он говорит: а ты ето …без нот на слух никак? А я ему: – не-е-е, ты напиши, а я все сделаю. Он: – Ага, и бумагу просит… Я – не-е-ет! …Ваня их всё понял, ну Ганс: ну слуха нет, блин… и грамоты. Найн! Нихт! Вот, блин, ну мы вот домой приедем, долго переучиваться будем на русский язык…

Через минуту-другую: «Знают Руссию нашу! Воевали скоко?»

– Четыре года, – уверенно отвечал Кирьян Егорович.

Что-что, а тема войны Кирьян Егорычу знакома.

В отрочестве сей любознательный книголюб и воевода пластилиновых человечков (компьютерными игрушками в те годы даже не пахло) Кирюша запоем и тайком от родителя, под подушкой с фонариком читал огромную книгу «Weltkrieg». Издательства Stuttgart, одна тыща девятьсот пятьдесят седьмого года издания, в русском переводе, с редкими – зато меткими – картинками. Писали там немецкие генералы и офицеры, обеляя свои поступки (боролись с мировым коммунизмом), красуясь перед самими собой и переваливая всю вину на фюрера. Будто насильно гнали.

– А не всех снасильничали своих. Кто-то по желанию шёл, – утверждал Кирьян Егорович.

Бим замолк, но не на долго. И талдыкал о своём:

– Язык никакущий. А я их на пальцах: шпрехен зи дойч? Дойч, дойч, говорят. Гут зер! Понимэ! Руссия, во! А пусть боятся. Мы их ещё, если они опять.

– Хэнде хох и на стройку, – поддержал Кирьян Егорович.

– А у СС под мышкой наколка, – сказал Бим. – Значок зэт-зэт – две молнии, как у нас на трансфер… трансфор… я правильно говорю? Это, ну ты понимаешь: на ём, на ма-торе то есть. Транс. Фэ в середине. Наши как их в плен брали, первым делом: «Руки вверх, типа. Если значок есть, то к стенке. А простых в плен: а поживите пока!

– Ещё у их шпиёнов в паспортах скрепки из нержавейки, – добавил Кирьян Егорович.

Ему это ещё отец рассказывал. Байка эта столь правдива, что от этого, видимо, и сильна. Просто анекдот. До сих пор с регулярностью раз в три года мелькнёт эта история то в СМИ, то расскажут в ресторане: делясь знаниями о войне и немецкой пунктуальности, доходящей до абсурда. Даже в шпионском деле.

Забыты настоящие истоки знания. Может, и было-то один раз всего. А запомнилось. И растрезвонилось. Так эта байка, правда ли, русским нравится.

– Они ж аккуратные, а мы-то русские. У нас ржавые у всех скрепки – железо, блин. Если не ржавые, то шпион! Так и отловили половину. Они до сих пор понять не могут – как же их всех тогда растудыкали.

Бешеная таможня

Теги иллюстрации:

Бешеная таможня с нашими старичками-пацанами, пень в багажнике

Дорогу от татарского мотеля через Москву до Бреста Бим помнит. Но помнит смутно. Звуками как путешествие ёжика в тумане как путешествие ёжика как путешествие ёжика… В тумане тумане тумане…

Он преимущественно молчал и, странное дело, после Москвы даже не требовал пива. Преданный огласке его босой поход по Москве развеселил одного только Малёху, до того считавшего выпущенных метеоров.

Кирьян Егорович дулся вовнутрь себя невесть с какой целью.

Ксан Иваныч считал, что с Москвой вообще пронесло: милиция могла запросто обвинить Бима в неуважении столицы.

– Надо же, даёт! Сверчок Сибири!

Всё шло по маршрутному графику, прописанному генералом, единственно только, что с приличным отставанием по времени.

Своё необычно вялое и по-депрессивному непивное, обобщающе говоря – довольно-таки фаллосное настроение… Бим не мог объяснить толком даже себе.

Ковырялся в ухе, чесал нос, издевался над лямблиями.

Через час завёл речь о вреде курения.

Чуть позже вспомнил колумбийскую мафию.

Раз десять интересовался любимыми сортами Кирьяновского табака.

Пару раз слюбопытничал: А не подсыпал ли, мол, дедушка Кирюня в трубчонку (ну, случайно, ошибочно как-нибудь, ну так он разумеет) ну чего-нибудь лишнего? Простите его, если что не так, ну такой уж он прямой человек. И так далее, и тому подобное. Etc, как говорится.

Конечно же, Кирьян Егорович ничего не подсыпал.

Прочие двое заговорщиков с рыльцами в ещё большем пушку (на правах заказчиков), само собой тоже ничего не подсыпали. Более того, слышать подобных наговоров на честных мэнов они не желали.

Вообще, если рассуждать дальше, «сидят», где положено сидеть в таких случаях, чаще всего не заказчики, а исполнители замыслов.

Тайна до поры оставалась скрытой семью печатями.

♥♥♥

На границе Бим вёл себя предельно послушно и, как показалось Егорычу, преувеличено любезно.

И вот же диво дивное: ни лохи советикус белорусо, ни изощренные на всякие такие дела продажные до НАТО европоляки не расчухали в Биме не только следов лекарства от буйности, но даже последствий распития славных брестских напитков.

Таков уж тип человека – дедушка Бим.

И не важно, что без зубов. Вставную челюсть Бим в суматохе оставил на родине. Но, с регулярностью осужденного на виселицу, сомневался. И шмонал в поисках все автомобильные закоулки, и перерывал свои, слава богу, немногочисленные, авоськи. И предлагал порыться в чужих вещах – мало ли, мол, что.