Читаем без скачивания Лебединая охота - Алексей Николаевич Котов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодой монгол что-то спросил его, но не по-монгольски, а по-китайски. С трудом подбирая незнакомые слова, он говорил так, что слова превращались во что-то отрывистое, лающее и непонятное. Ожидая ответа, молодой монгол положил ладонь на рукоять меча.
Хо-Чан отошел от арбы и механически ощупал спину. Боль в пояснице сделала его первые слова почти беззвучными. Хо-Чан ответил по-монгольски: он назвал свое имя и сказал, что состоит в свите Великого Хана. Он достал из-за пазухи серебряную пайцзу в виде головы собаки, которую всегда носил на медной цепочке, снял ее и протянул воину. Модой сделал вид, что сильно удивился, увидев знак большой власти. Другие монголы тоже взглянули на пайцзу, кто-то из них цокнул языком и что-то тихо сказал молодому.
Тот убрал руку с меча и коротко, презрительно бросил Хо-Чану:
– Иди, куда шел. Твоя голова не стоит и дохлой собаки.
В пустой от страха голове китайца мелькнула мысль «И все?..» Можно было спокойно уйти, но вдруг пришла обида. Она началась со спазма в горле, потом ударила жаром в голову и, опустившись вниз, к сердцу, заставила забиться его сильнее. Китаец зачем-то оглянулся на арбу за спиной.
«Он же все знал, знал!.. – подумал Хо-Чан. – Потому что когда в прошлый раз спорил с Тэрбишем, тот наверняка сказал ему, кто я».
Серебряная пайцза давала Хо-Чану огромную власть. Например, он мог заставить толкнувшего его монгола весь день таскать за собой тяжелое бревно. Китаец облизал пересохшие губы… Одно из таких бревен лежало совсем рядом, возле арбы. Злость сделала мир серым и пустым. Хо-Чан видел только ухмыляющееся лицо монгольского воина.
– Ты мне нужен, нукер! – хрипло крикнул молодому монголу Хо-Чан. Он кивнул на бревно: – Возьми его и неси за мной.
Во взгляде молодого монгола появилось спокойное любопытство.
– Тебе не правится, когда к тебе прикасаются воины? Ты мстишь мне? – он перестал усмехаться. – В таком случае, носи свою пайцзу на шапке.
Вперед вышли другие монголы и молодой бесследно исчез за их спинами. Пара чьих-то сильных рук развернула Хо-Чана и мягко толкнула в ту сторону, куда он шел. Китаец попытался развернуться, но те же руки снова толкнули его и уже сильнее.
– Иди, иди! – тихо сказал ему в спину примирительный голос по-монгольски. – Один дурак – плохо, а два дурака на одной дороге – к беде.
Монголы быстро ушли. Хо-Чан немного постоял, собираясь с мыслями, и приводя нервы в порядок. Он уже жалел, что поссорился с молодым монголом, но обида не уходила. Она отхлынула от сердца, остыла, но, свернувшись холодным комом где-то под желудком, давила и вызывала тошноту. Хорошо распланированный день уже не вызывал у Хо-Чана ни прилива сил, ни желания работать и он медленно, прихрамывая, пошел в сторону центральной площади…
Там толпились несколько тысяч воинов без оружия. Это были кипчаки, узбеки и еще какие-то воины в высоких, остроконечных шапках. Монголы пытались построить их в ряды и торопливо отсчитывали каждого десятого. Затем того выхватывали из строя и тащили к плахам, возле которых орудовали топорами гиганты-палачи. Строй наказываемых воинов постоянно ломался, монголы восстанавливали его, снова отсчитывали, снова выхватывали и снова тащили.
Хо-Чана снова удивила тишина. Был слышен только топот ног, громкое дыхание людей и стук доспехов.
«Великий Хан еще спит», – догадался Хо-Чан.
Гигантская юрта Бату, поставленная на четыре специальные, неимоверно широкие арбы возвышалась над площадью как гора, покрывая ее утренней серой тенью.
Немного понаблюдав за казнью, Хо-Чан вспомнил о своей работе. Про себя он решил, что обязательно расскажет о молодом наглеце Тэрбишу. Ведь теперь молодой монгол наверняка не оставит его в покое. Но китайца беспокоила мысль, что начальник отряда только отмахнется от него…
2.
… Это было тончайшее состояние между сном и явью похожее на плавное снижение во время полета. Сон, как облака уходил выше, а внизу, в призрачных разрывах, появлялась земля, усеянная точками бесчисленных лесных озер.
Хан Бату повернулся на бок и ткнулся носом в подушку. Правая рука загребла что-то мягкое и податливое – судя по всему покрывало – и потянула его под голову. Бату улыбнулся, вспоминая свой сон, прерванный резким криком откуда-то снаружи. Он забыл этот крик и снова смотрел на смуглую, жилистую шею отца. Но теперь понимал, что это только сон, на который он смотрит словно со стороны.
– Сиди тихо, – сказал Джучи-хан.
Маленький Бату молча кивнул. Он сидел, вцепившись обеими руками в края легкой, кожаной лодчонки. Джучи шел по воде, доходящей ему почти до колен, сзади лодки, направляя ее в узкую щель между камышами.
– Папа… – оглянулся Бату.
Лицо Джучи стало строгим, и он приложил палец к губам. На дне лодки лежали два лука – большой и маленький – и стрелы. Маленький Бату, пытаясь справиться с нетерпением, тоже нахмурился и принялся рассматривать оружие. Смотреть по сторонам было неинтересно – густые стены камыша закрывали все вокруг. Малышу очень хотелось взять в руки лук, натянуть тетиву и ощутить ее приятную, смертоносную упругость.
Когда дно стало уходить из-под ног, Джучи легко приподнялся на руках, опираясь на корму лодки, и оказался рядом с маленьким Бату.
– Что?.. – едва слышно спросил он сына.
Бату вдруг забыл о том, что он хотел спросить у отца. Мальчик покраснел от смущения, оглянулся, словно отыскивая то, о чем он забыл и вспомнил почему-то о матери Уки-хатун.
«Одонцэцэг – значит Звездный цветок, – подумал Бату, – но у женщины должно быть одно главное имя…»
Джучи едва заметно улыбнулся и повторил:
– Ну, что молчишь?
«Или Хонгорзул…Тюльпан», – вспомнил Бату.
Мальчик услышал эти новые имена своей матери, когда Уки-хатун уговаривала Джучи поехать к Чингисхану. Джучи пил кумыс, улыбался и не спорил с женой, лишь называя ее ласковыми именами. Уки все равно нервничала, а когда муж назвал ее Жаргал (Счастье), вдруг заплакала.
– Отец зовет тебя, и если ты не поедешь, он убьет тебя! – выкрикнула Уки. – Неужели ты ничего что происходит?!
Бату вспомнил, что хотел спросить у отца именно об этом: какой безумец может поднять руку на его Джучи – сына великого Чингисхана? Но вопрос вдруг показался мальчику нелепым, а, главное, неуместным.
– Всегда думай, прежде чем спросить, – ответил на молчание сына Джучи. Он взял весло, и лодка уверенно заскользила вперед. – Ты понял?
Бату почувствовал стыдливый жар на щеках и кивнул.
Заросли камыша наконец расступились в стороны. Гладь
