Читаем без скачивания Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский

Вокруг нас, сидящих в кабинете Деникиной перед камином, кругами бродила прекрасная белая кошка. Я восхитился ее мехом совершенно белоснежного цвета. Марина Антоновна заметила:

– Я приютила эту три месяца назад, слежу за ее питанием, даю то рыбу, то мясо, то консервы. У меня было четыре кошки.

– Эту безупречно можно звать «Белая Гвардия», – сказал я.

Деникина расхохоталась и показала на одну из фотографий, стоявших в рамочках на старинном столике.

– А вон Рыжик, тот «говорил» только по-русски.

Перевел я взгляд с фото выдающегося кота на соседнее и увидел лидера Национального фронта Франции Ле Пена, широко известного и в нашей стране своими ультрапатриотическими воззрениями. Месье Ле Пен стоял в обнимку с женщиной, одетой в русский национальный костюм.

– Этот снимок сделан на русском костюмированном балу, – объяснила Марина Антоновна. – Ле Пен личный друг моего мужа уже свыше двадцати лет. Мой муж монархист. Но я не монархистка, – она улыбнулась, – хотя мы дружим, например, и с генералом Лебедем, я встречалась с ним в Париже, – упомянула Деникина здравствовавшего тогда крупного российского политического деятеля, выдававшего себя за рьяного патриота.

Марина Антоновна с шашкой своего отца

– Вы республиканка? – подхватил я.

– Во Франции я за республику, но для спасения современной России нужны кулаки. Чтобы взять вашу ситуацию в руки, бороться против капитала, мафии, требуется более сильный лидер, чем престарелый президент, – она имела в виду находившегося тогда у власти Ельцина, а, очевидно, предпочитала на его посту Лебедя.

Подивился я последнему заявлению от самой почти восьмидесятилетней дамы. Неприятно отдало то, что сказала эта французская графиня, жена монархиста о соотношении прекрасной Франции (которая в ее революцию повально гильотинировала свою элиту) и «не особенно умной» России. Меня вдруг снова будто осыпала слюда былого разговора с парижской дочкой поручика.

На прощание я затронул типично русский вопрос о смерти.

– Я ее не боюсь, – уверенно сказала Марина Антоновна. – Правда, я верю в Бога не так, как православные или католики. У меня своя вера. Я верю, что душа умершего входит в другое живое человеческое тело…

Она стала объяснять, что почерпнула эту уверенность из Евангелия от Матфея, своеобразно истолковав слова Христа, сказанные Иисусом ученикам после Преображения о приходе Илии в образе Иоанна Крестителя. По этому поводу Марина Антоновна обращалась и к французскому католическому священнику, который замолчал и потом якобы подтверждающе обронил:

– Кто имеет уши, да слышит…

Все это было мутно-оккультно, и, прощаясь с Мариной Антоновной, я ее, как бы предохраняя, по-православному трижды поцеловал.

На следующий день я был в Брюсселе, но не смог разыскать там внука генерала Корнилова по телефону, данному Деникиной, близко дружащей с ним. Не было господина Лавра и в его парижской квартире, куда при нашей встрече звонила Марина Антоновна. Он в последнее время тяжело заболел, накануне моего приезда перенес сложную операцию и, наверное, уехал лечиться подальше. Вскоре после этого внук генерала Корнилова Лавр Шапрон дю Ларре скончается. Как жаль: в его брюссельской квартире был целый музей Белой Гвардии, в нем – и мундиры разных полков, чего истинный наследник своего деда был воодушевленным хранителем.

Оставалось мне, вернувшись из Бельгии в Париж, рассматривать городские достопримечательности, непременно минуя тусклый Музей эротики, благодаря предостережению хорошо знающей этот предмет парижско-русской дамы. Но меня, ставшего в Москве после императорских похорон прихожанином Русской Православной Церкви Заграницей, прежде развлечений потянуло пойти в ее парижский приход.

В Москве у нас в единственном приходе не было церковного храма, какие теперь многочисленны и роскошно просторны у Московской патриархии. Молились мы плечом к плечу на верхнем этаже в классной комнате школьного здания перед дощатым входом в алтарь. Разыскал я на окраине Парижа тоже единственный здесь приход РПЦЗ. Не был и он в храмовом здании, а в половине обычного двухэтажного дома.

Зато основал сей приход сам Чудотворец святитель Иоанн, архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский, а настоятель храма отец Вениамин Жуков являлся сыном офицера, дравшегося за Белое Дело до конца. Он ушел с генералом Врангелем за море, и был в белом войсковом лагере турецкого Галлиполи до его роспуска.

Париж, конец 1990-х. Дом (сейчас под номером 15) на углу улицы Lourmel, где жил с семьей генерал А. И. Деникин в квартирке в начале 1930-х годов. Это пятнадцатый округ Парижа, здание рядом с госпиталем Бусико, от которого минут десять идти до набережной Сены. Вблизи также длинная улица Вожирар

Я словно вдохнул тесный сумрак этой церкви, столь привычный мне и в Москве. Знакомые мне дочь поручика и Марина Антоновна Деникина никогда не ходили сюда. Их приходами были великолепные архитектурой храмы, отторгнутые от РПЦЗ митрополитом Евлогием: пятиглавая церковь Александра Невского на улице Дарю и Сергиевское подворье, где Богословский институт. Дочка поручика отметила, что отпевали на улице Дарю и Окуджаву, который, о чем она не подозревала, был атеистом.

Так случалось со всем, что оказалось под рукой митрополита Евлогия. В двадцатых годах церковные либералы, обновленцы «парижской школы» во главе со священником Сергием Булгаковым создали «братство Святой Софии, Премудрости Божией», больше напоминавшим тайный орден. Приблизительно за сорок лет епархия владыки Евлогия семь раз меняла свой юрисдикционный статус. Например, в 1944 году этот иерарх в очередной раз перешел из юрисдикции Константинопольского патриархата в Московский, приняв советский паспорт.

Раскалывалась белая эмиграция, что началось еще во времена Гражданской войны. Белые монархисты спорили с однополчанами, приверженными либерализму, феврализму, республиканству, даже – социалистическим воззрениям. В немалом из-за этого явился и конфликт смены главнокомандования либерального Деникина на монархического Врангеля. РПЦЗ, в основании которой участвовали врангелевцы, была обречена выстаивать против Западно-Европейской епархии митрополита Евлогия.

Мы стояли с седым отцом Вениамином у неярко горящей лампочки за конторкой в пустом после окончания вечерни храме. Он, хорошей выправки, рассказывал, как выживали на чужбине галлиполийцы и их дети. Вспоминал, что белые камни для памятника павшим и умершим в изгнании бойцам в греко-турецком городе Галлиполи («Голое поле») живые издалека носили на своих руках. В 1949 году его разрушило очередное там землетрясение, но на русском кладбище Сент-Женевьев-дю-Буа под Парижем стоит уменьшенная копия Галлиполийского памятника.

– Мой отец был Алексеевского полка, галлиполийцем, и я как его сын имею право носить Галлиполийский крест, – сказал он, сверкнув глазами.

Батюшка помолчал и добавил:

– Обязательно поезжайте на Сент-Женевьев-дю-Буа. Там – уцелевшая Белая Гвардия. Вся там лежит…

Дрожали в полумраке огоньки свечек, вилось пламя лампад в этом храме, где около входа в алтарь стоит посох святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, а на втором этаже – покои святого, где он всегда почивал в кресле, так как в аскезе никогда не ложился. Я подумал, что и мы, старый парижанин и пожилой москвич, сын и племянник долго не погибавших белых, возможно, скоро тоже умрем. И мне легко и драгоценно было это сознавать рядом с сыном алексеевца Жукова.

Русское кладбище под Парижем в Сент-Женевьев-дю-Буа встретило меня прекрасной церковью Успения Богородицы, выстроенной в духе псково-новгородского зодчества XV–XVI веков по проекту архитектора А. А. Бенуа. В ее крипте захоронен митрополит Евлогий.

Храм был закрыт, пусто на церковном дворе. Я пошел к живым камням памятников Белым воинам.

Этот день опять был очень жарким. На кладбище по-французски мало деревьев, под кронами которых так хорошо посидеть на могилах российской земли. Никого не было видно далеко вокруг, лишь француз-служитель в аккуратных перчатках вез куда-то тачку с песком между восьмиконечными православными крестами, плитами, обихоженными по европейскому классу.

Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, конец 1990-х. Внизу надпись на памятнике Белой Гвардии: «ГЕНЕРАЛУ ДЕНИКИНУ, первымъ ДОБРОВОЛЬЦАМЪ и участникамъ походовъ: КУБАНСКАГО, СТЕПНОГО И ЯССЫ-ДОНЬ»

Я дошел к бело сверкающему под солнцем Галлиполийскому памятнику Белой Гвардии. Он – в форме круглого ступенчатого некрополя с каменным куполом под крестом. На его основании плиты, гласящие: «ГЕНЕРАЛУ ЛАВРУ ГЕОРПЕВИЧУ КОРНИЛОВУ И ВСЕМЪ КОРНИЛОВЦАМЪ, павшимъ за РОДИНУ и на чужбине скончавшимся», «ГЕНЕРАЛУ ДЕНИКИНУ, первымъ ДОБРОВОЛЬЦАМЪ и участникамъ походовъ: КУБАНСКАГО, СТЕПНОГО И ЯССЫ-ДОНЪ», «ГЕНЕРАЛУ ВРАНГЕЛЮ, ЧИНАМЪ КОННИЦЫ и КОННОЙ АРТИЛЛЕРИИ, за ЧЕСТЬ РОДИНЫ павшимъ», «АДМИРАЛУ КОЛЧАКУ и всемъ МОРЯКАМЪ РОССІЙСКИМЬ».