Читаем без скачивания Здравствуйте, мама ! - Владимир Чивилихин

А фашисты, гады, спустились низко и давай поливать с пулеметов...

Народу в убежище было очень много, и я сидел, как дуга: спина под одну стенку, а ноги на другую. Вчера был сбор нашей команды. Дело наметили, но чертова бомбежка разогнала нас всех".

Заслышав рев самолетов, маленькие бахмачане в сто голосов начинали плакать и проситься к маме. А мамам было некогда - стрелочницы, дежурные по станции, телеграфистки, постепенно привыкавшие к бомбежкам, не могли оставить своих постов...

Анна Константиновна никогда не забудет тот первый большой налет на город: взрывы, вой сирен, выстрелы зениток, стрекотанье пулеметов на станции. Вражеские самолеты улетели, немного развеяло дымы, хотя станция еще горела. Анна Константиновна беспокоилась, не зная, что с Иваном Матвеевичем, с хатой, но прежде всего надо было накормить детей, которые уже плакали не от страха, а от голода. Вдруг она увидела, что в калитку детсада вошел красноармеец с каким-то большим свертком.

- Вы Анна Константиновна?

Она кивнула.

- Вот. Девочка. Эвакуированные говорят, что от самой польской границы едет, из Перемышля. Какой-то мужчина со станции послал к вам. Возьмите.

Красноармеец убежал, девочка осталась. Личико в угольной пыли, платьице перепачкано мазутом, волосы слиплись. Ботиночки на босу ногу. Смотрела испуганно, недоверчиво.

- Как тебя зовут?

Потупившись, новенькая молчала. После обеда, который собрали уже затемно, девочку отмыли. Она оказалась прехорошенькой: живые темные глаза, матовая кожа, чуть зарумянившиеся щеки.

- Как тебя зовут, доченька? - переспросила Анна Константиновна.

- Ми-и-иля, - чуть слышно ответила та.

- А фамилия?

Молчание.

- Ты чья, Милечка? - допытывалась Анна Константиновна. - Ну скажи, чья?

Девчушка заплакала...

В полночь на горящую станцию налетела новая армада стервятников. Никто не спал той ночью в Бахмаче. А утром Анна Константиновна пошла на станцию узнать, что с мужем, и договориться с военным комендантом о машинах, на которых она предполагала увезти детей в какое-нибудь село, подальше от бомб. В станционном парке творилось что-то невообразимое. Горели вагоны, кричали люди, оглушительно свистели маневровые паровозы. Рабочие и красноармейцы-саперы наскоро чинили разрушенные пути. Анна Константиновна с трудом разыскала Ивана Матвеевича, потом в военной комендатуре условилась насчет транспорта, побежала назад вдоль железнодорожных путей, забитых остовами обгоревших вагонов. В один из тупиков был задвинут эшелон, сильно пострадавший от бомбежки. Вперемежку стояли платформы, пассажирские и товарные вагоны. Их металлические каркасы еще излучали тепло, залитые водой доски дымились и шипели.

Вдруг она вздрогнула и остановилась - почудился детский плач. Прислушалась. Да, в одном из вагонов, затушенных, наверное, в самом начале пожара, плакал ребенок. Ее будто толкнуло туда. В сумраке она увидела детские фигурки.

- Да вас тут целый детсад!

- Нет, только я и Лорик, - поправил ее парнишка с игрушечным пистолетом на ремне. - Я Стась Григорцевич. А этот плачет все время, ревушка-коровушка...

В куче тряпья она увидела третьего - худенького заплаканного малыша с черной кудрявой головой.

- Что же мне с вами делать? Где ваши мамы?

- Мы одни, - сказал мальчик с пистолетом. - Мы боимся и кушать хотим.

Так в детском саду Анны Константиновны оказались Стасик Григорцевич, Лорик Овчинников и Арон Рис. Не успели они познакомиться со своими бахмачскими ровесниками, как пришли военные машины. В кабине одной из машин сидели еще двое "ничьих" детей.

"15 июля 1941 года.

Рано утром выехали в Городище. Люди уходят из города на села. Идут перепуганные, в пыли все. В саду много мертвяков в кучах. Родные ищут своих. На Киевском все еще рвется. В Городище остановились в школе. Ничего есть не хочется с перепугу. Только б спрятаться куда б нибудь. Пролетали немецкие самолеты, но не бомбили. Разведчики, наверно".

"19 июля 1941 года.

Утром немец сбросил штук шесть бомб. Разбил нарсуд и убил одного человека. В городе за все четыре дня был раз. Разрушенного малозаметно. Все убрали. На Киевском восстановили линию. Там сгорели все станционные постройки и почти весь поселок. Вот чего наделали, гады! Железо со станции и колесные пары поразбрасывало чуть ли не на км. Вот сила какая!"

После этой отлучки Анна Константиновна категорически запретила Толику Листопадову уходить из Городища. Парнишка терпел несколько дней, вечерами поглядывал в сторону Бахмача, потом не выдержал и сбежал в "самоволку". Анна Константиновна не знала, что он делает в городе, зачем лезет под бомбы и пули, но всякий мальчишка поймет Толика - в городе было интересно, там остались друзья: Борька Кирей и его брат Толька, Колька Руденко, Мишка Замерлов, остальная команда, и стояли беспризорные сады...

"29 июля 1941 года.

Был в городе. Сидели втроем на вишнях, когда начали свистеть бомбы. Когда немец прилетел, мы и не слыхали. Попадали с вишен и лежим. Как грохнет в буфетском дворе! Хозяйка выскочила с хаты, увидала нас - и за нами! Я с Женей перескочил через плетень, а Тарас повис на штанине. Она его, конечно, дрючком по спине. Он сорвался да штанину до самого пояса разорвал. Убегли к болоту, а там уж давай хохотать. Бросил немец четыре бомбы. Две разорвались, а две нет. Убило только 2 кабанов. Люди понемногу возвращаются в город. Команда наша распадается - уезжать начинают. Осталось 19 человек, но мы действуем вовсю. И страшновато в городе и весело. Ночуем в городе, в детсаду, вдвоем с Петром Самостияновичем, да иногда ребята зайдут. Яблок уйма, а собирать некому. Все в Городище".

Детсад разместился в сельской школе. Спали на полу, ели на партах. Накормить эту ораву три раза в день было не просто - ни титана, ни кухни. Целыми днями Анна Константиновна металась по селу, находила колхозниц, которые могли бы покашеварить на ребятишек, искупать их. Ночами со станции доносился гул моторов, гремели взрывы, мелькали в темном небе спицы прожекторов. Было страшно за Ивана Матвеевича, за сестру Юлию Константиновну - они продолжали работать на станции. Одна бомба - мимо, другая, а сотая может найти...

В школу привезли еще троих детей, подобранных в разбитых эшелонах. "Ничьи" сдружились с местными, только иногда все же возникали конфликты. Однажды мальчишки затеяли игру в пограничников и не приняли в нее девочек. Какая-то маленькая бахмачанка язвительно сказала Стасику Григорцевичу:

- У меня есть мама, а у тебя нет. - Она высунула язык. - Вот! У меня есть мама, а у тебя-то нет. Ты ничей!

Стасик больно дернул ее за косички. Девочка заревела и побежала жаловаться Анне Константиновне. Та пришла и долго разбирала эту ссору.

До Городища война пока не дошла, хотя Горе ходило вокруг. Со станции Плиски привезли двух пятилетних мальчиков-двойняшек. Они с матерью ехали откуда-то с запада. При бомбежке и всеобщей панике мать попала под поезд, и ей отрезало по локти обе руки. Мать спасли, она осталась пока в Плисках, а детей передали Анне Константиновне. Ребятишек поручили Наташе Гатич, "сестре" Толика Листопадова, и двенадцатилетняя девочка трогательно ухаживала за братишками...

"10 августа 1941 года.

В городе спокойно. Вот уже несколько дней не ходил в город. Ходили работать на сенокосе. Хорошо в поле! В лес по грибы ходили. Много в этом году грибов. В селе стоит батальон. Часто в нем бываем. Весело с красноармейцами!"

"20 августа 1941 года.

Был в городе. Много зениток наставили. Движение какое-то. Часто тревоги. Часов в двенадцать пролетел самолет немецкий и сбросил листовки. Агитируют, гады! Мы с ребятами собирали, а то есть такие дураки, что поверят листовкам немецким. Уехал Стася Бузун. Осталось нас 18 человек".

"21 августа 1941 года.

Сегодня остался в Городище. Наши уехали за продуктами. Анна Константиновна пришла и говорит, что вроде ожидают бомбежки. И точно, вечером начался налет. Ух и захлопали ж зенитки! Дети перепугались. Мы их с Борькой Киреем через окно в погреб повытаскивали. Бомбили целую ночь. Виден был пожар в стороне Бахмача-пасс. Анна Константиновна плакала. Боится за своих родных. Во время бомбежки повесили фрицы огонь какой-то в трех местах, и видно было как днем. Интересно, что это было?"

"22 августа 1941 года.

Народу валит с города много. С барахлом, с коровами. В селе стало, как в городе. Все перепуганы. Пришла сестра Анны Константиновны, рассказывала про бомбежку. На пассажирском немец поджег цистерны с бензином. Этот пожар мы и видали. Опять пострадал Киевский Бахмач. Рассказывают, что огонь тот - это осветительные ракеты, а люди их окрестили "паникадило", потому что сильно перепугались все, когда увидали их. Юлия Константиновна говорит, что еще два дня подряд бомбить будут. Убитых мало. Научились прятаться. Пришел Толя Кирей. Его ранило в пятку осколком от зенитного снаряда. Вот хохотали над ним! Он бег в поле, его и стукнуло. Красноармейцы помогли нам вырыть щель. Вечером опять налет. Детей уложили спать в погребе. Накидали туда им одеял. Мы втроем долго смотрели, как стреляют зенитки, а потом я забрался в щель спать. Разбудили ночью посмотреть на зарево. Шел дождик. Небо было все красное. Аж страшно стало! В стороне Пыльчиков каждую ночь вроде как молнии вспыхивают. Бойцы говорят, что это фронт. Страшновато, если фрицы придут".