Читаем без скачивания Мой дом на колёсах - Наталья Дурова

Часто, приходя в его кабинет по делам, я сама чувствовала себя маленькой и ненужной, видя своё отражение в его чересчур массивных зеркальных очках. Наверное, поэтому и не решилась рассказать ему про Бемби. По утрам мы шли с ним за цирковую изгородь, и здесь, на берегу реки Свислочи, Бемби пасся и развивал свои ножки. Гипс уже был снят, но осторожность, с которой косулёнок прыгал, меня расстраивала.

Ему нужны были витамины и корм, за ними я всегда отправлялась по воскресеньям на рынок. Шумный, пёстрый, говорливый рынок был полон неожиданностями. Здесь я, накупив зелени, вдруг увидела то, чего давно не встречала. Спутанный сеткой ворох нежно-серых, с бронзовым отливом перьев, и над ним спокойная голова индюшки. Рядом стоял очень важный, надутый индюк, чёрный, с головой, похожей на отцветающий мак, на котором случайно задержались, повиснув вниз, два ярко-пунцовых лепестка.

— Солоньский индюк! вырвалось у меня восхищение. Вы сделали чудесную покупку, обратилась я к мужчине, любовно гладившему индюка.

— О, нет! К сожалению, нет! Мы расстаёмся. Я должен их продать, но каждый раз мне не нравятся покупатели. Может быть, это жалость, что расстаюсь, а может, страх, что в них увидят просто не то, что видел я, два года воспитывая их дома. Я хочу продать их в добрые руки, конечно, не на мясо, а для разведения. Индюшка великолепный домашний живой инкубатор.

— Живой инкубатор! Что вы говорите это интересно!

— Да, представьте себе, я пробовал ей подкидывать куриные яички, и вместе с индюшатами появлялись цыплята. Она ко всем была ровна и заботлива. Индя очень хорошая мама.

— Пппто-дыр-ррат! раздался странно громкий строгий голос.

— Журик! Журик! Опять коришь меня за рынок, мужчина растерянно обернулся к индюкам. Так четвёртое воскресенье. Позагораем в этой сутолоке несколько часов и идём к себе на окраину. Понимаете, я бы никогда не расстался с ними, если бы не переезд. Домишко старенький, уже подготовлен под слом. Семья моя переехала, а я же из-за них ючусь в сенцах. Дом пуст, окна сняты. Мешаю, так сказать, плановому сносу негодных строений. Домашние правы, они уверяют, что я сам стал упрямым индюком. Но я очень к ним привязан. А взять их на седьмой этаж, на балкон… Это невероятно, да и никто не разрешит.

— Пппытодырррат! подтвердил индюк. Я вслушалась в его шипящий возглас и подумала, что начинается он, как вспышка. «Пппытодырррат!» индюк стал раздуваться, шея его победоносно изогнулась, и он пошёл прямо на меня. Нет, не шёл, а вышагивал, точь-в-точь, как директор цирка.

— А мне вы не продадите их?

— Зачем?

— Я попытаюсь из них сделать артистов!

— Вы что же, из цирка?

— Да!

Мужчина замялся. Потом, пристально оглядев меня, сказал:

— Не сердитесь! Но я хотел бы знать, как они будут жить. Моё желание таково: я провожу их к вам, если этот дом им подойдёт, я отдам Журика и Индю. Отдам без всяких денег. Я слишком привязан к ним, чтобы… Привязанностями не торгуют. Верно? Пусть, он брезгливо поморщился, без денег. Мне хочется, чтобы вы их полюбили. Но я должен в этом убедиться.

Мы идём по главной улице Минска. Я и добрый человек, у которого на руках спокойная Индя и рядом Журик, привлекающий внимание прохожих.

— Про меня соседи говорили, что я из него собаку сделал. Правда! Он по-собачьи верен мне. Когда я приходил с работы, Журик меня ждал и уже до позднего вечера не отходил. Имя своё он получил из-за характера. Иногда обидится, вспыхнет, а потом долго-долго журит, распекает меня или Индю. Так и стал Журиком. Он добр. Почему-то все убеждены, что индюков надо бояться и они ужасно злые. Как видите, идёт рядом без поводка и принуждения, идёт, потому что я иду. А где-то в Америке есть дикие, совсем дикие птицы индюки. Они родом оттуда. Когда была открыта Америка, тогда и завезли к нам в Европу индюков. Они, когда маленькие, очень капризные. То простудятся, тогда я им натирал водкой лапы. Это исстари, говорят, помогает. Мужчина неодобрительно посмотрел на пошатывающуюся фигуру застывшего в недоумении перед нами прохожего и добавил: Да, хороша водка для лечебных целей, а для других… Вот вам пример, указал он на пьяного.

— Вы зоолог?

— Нет! Профессия моя обычная. Я участковый милиционер. Знаете, родился в лесу, в Беловежской пуще. Интересуюсь природой. Ведь без понимания и любви к меньшому брату, зверям и птицам, невозможно стать уверенным в себе, что ты сам человек, да и другим помогаешь найти правильную дорогу.

Как просто и как прекрасно он это сказал. Я с уважением и благодарностью принимала от него подарок Журика и Индю. И была, конечно, в ответе перед этим большим скромным человеком за судьбу птиц и за то, что будут они делать в цирке.

Я знала, что именно Журик поможет мне обрести в директоре цирка друга. Нет, он не должен его распекать, а, шутя скопировав, заставит, быть может, взглянуть па моих питомцев не с высоты 16 метров будки электроцеха, откуда пока они кажутся ничтожными, а глазами человека, который был хозяином индюков и умеет не только видеть, но и предвидеть добро вокруг.

Итак, наутро я уже с плотником мастерила две бутафорские двери. Потом написала табличку «Директор» и повесила её на первую дверь.

— Значит, кем же тебе придётся стать бюрократом! Не ожидал? Это пока первая твоя роль. Надуваться и шипеть ты умеешь. А вот танцевать вальс нет. Давай попробуем.

Я набираю в ладонь творог и заставляю за движением своей руки следовать Журика. Где важность, где сановитая походка? Всё вмиг исчезло при виде лакомства.

— Вальс! Вальс! приговариваю я. Два слова «Вальс, вальс» и вслед за этим протянутая рука с творогом. Сникший, будто спущенный балон, он мелко семенит в вальсе, стараясь получить творожную крошку. Когда серенькая Ипдя тянется тоже к моей руке, Журик мгновенно надувается, и воинственно раздаётся:

— Пппытодырррат!

— А ты всё-таки эгоист. Пока сам не съем, другому на дам. Нехорошо!!! Для жизни нехорошо, а для работы просто прекрасно. Мы это обязательно используем. Индя будет играть меня. Индя рядовая артистка. Она идёт на приём к тебе, просить помощи в работе, а ты, Журик, директор. Вот на этой двери написана твоя должность, а на этой табличка «Выход». Там, где «Выход», всегда будет стоять плошка с творогом. Чтобы вдоволь полакомиться, ты обязательно надуешься и прогонишь Индю, а мне это и нужно. Прогнав Индю и съев горсточку творожка, ты надуешься опять, обидевшись, что в плошке мало вкусного творога, и будешь недовольно разгуливать, ожидая меня. Теперь появлюсь я твоё начальство. Вот здесь и нужен мне твой чинопоклонный вальс. Раз бюрократ, то и до подхалима недалеко.

Вскоре сценка была готова. Только увидев её, я поняла, что пародия выглядела слишком злой и к директору цирка отношения не имела. Здесь было много несправедливого: разве не он обеспечивает рыбой морских львов и терпит присутствие незаконных членов моей семьи, совсем ничего общего не имеющих с моржом и морскими львами? Нет, нельзя показывать директору злую шутку. Придётся творог накладывать на микрофон и сделать Журику другую роль. Он прирождённый конферансье.

— Пусть его — вспыхивающий возглас «Ппптодырррат!» разносится по цирку, оповещая начало нашего выступления.

А про злую шутку мы забудем. Но если вдруг всякое может случиться она потребуется, то я обязательно попрощу Журика показать эту сценку.

Чичи доброе сердце

Чудеса начались с утра. Какой-то гул голосов, доносящихся из-за кулис, мешал мне сосредоточиться; животные, тотчас это почувствовав, занялись самодеятельностью. Кто во что горазд.

— Пустите!

— Не пущу!

— Не имеете права! Ах, так, я докажу! Она честная. Ишь выдумали! Воровка! Каково? доносился рассерженный скрипучий голос.

Потом занавес распахнулся, и передо мной появился старик.

— Скажите, где здесь Дурова?

— Что случилось?

— Как что? И вы ещё спрашиваете. Честную обезьяну называют воровкой и где? В цирке! Стыд! Позор! Никакого понимания. Да моя Чита это кристальный образец обезьяньей честности. Ей цены нет. Впрочем, есть 100 рублей. Берёте?!

Старик наскоком оглушил меня своей речью. За пазухой у него что-то ерзало и, по-видимому, копошилось в нагрудных карманах.

— Она ещё мала, но вырастет и будет очень большой, как в фильме «Тарзан». Это настоящий человек! Её наказываешь, она плачет, я бы с ней никогда не расстался. Обстоятельства! Да-с. Итак, 100 рублей. Он покачал головой и отстегнул верхнюю пуговицу у пальто, потом у пиджака, и оттуда выглянула с детский кулачок мордочка с хитрыми глазами. Казалось, она ничего не заметила, кроме лестницы, поэтому шумно, словно пружина, которую отпустили, взвилась и повисла на верхней перекладине лестницы, держась на хвосте.

— Прорвался! Вот дотошный старик! Мы его к вам не пропускали! Уж так получилось!

— Именно эти люди, охраняющие цирк, бросили Чите такое чудовищное обвинение: воровка!