Читаем без скачивания Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

Нам с этими ребятами хлопотно. Кое-кто из них не выдерживает солдатской нагрузки, которая ложится на их полудетские плечи. Таких слабосильных рискованно определять в роту противотанковых ружей, в пулеметную или в минометную роты: там тяжелое оружие, его приходится таскать на себе да еще совершать с ним длительные марши. В эти роты мы направили из пополнения тех, кто покрепче. А мальчишек-недоростков — в стрелки, в автоматчики».

Заботиться о своем пропитании этим мальчишкам (по крайней мере, в теории) с этого момента не требовалось. Для того чтобы и у них, и во всех окопах с едой было примерно так, как в апреле 1942 года у политрука Каминского, трудилось огромное количество людей, в просторечии именуемое

Чмошники

Есть в солдатском лексиконе такое грубое слово — чмо, чмошник, обозначающее человека никчемного и попросту опустившегося. Живет это слово, наверное, и в нынешней армии (по крайне мере, в начале 80-х, когда автор служил в Советской армии, было весьма в ходу), а родилось на войне. К примеру, в повести писателя-фронтовика Виктора Курочкина «На войне как на войне» механик-водитель Шербак говорит: «Чтоб два раза не ходить, я выпросил у чмошников коробку».

Происхождение этого малоприятного слова очень простое. ЧМО означает не что иное, как «часть материально-технического обеспечения».

Испытывая вместе с бойцами первого эшелона все ужасы бомбежек и артобстрелов, бойцы и командиры таких подразделений в атаку все же не ходили, разве что когда пехоту выбивали практически подчистую и из ближайших тылов «гребли» в траншеи всех, кто мог держать в руках оружие. Так было у нас, точно так же было и у немцев. Потому хоть числились чмошники солдатами, да солдатами как бы второсортными — смерть видавшими пореже, а котелок с кашей — почаще. Фронтовики-окопники — и наши, и немцы — относились к ним со снисходительностью и даже презрением, зачастую излишним.

В любой сражающейся армии на каждого бойца передовой линии приходится несколько тыловиков. К примеру, в 5-й гвардейской армии кроме боевых частей имелись 92 подразделения тыловых служб: автогужевые, транспортные подразделения, санитарные, ветеринарные, продовольственные, военно-технические и т. д. В то время передвижного холодильного оборудования еще не было, и за частями армии двигалось огромное стадо, именуемое на военном языке «45-м армейским гуртом продовольственного скота».

Бесперебойное обеспечение находящихся на переднем крае солдат и командиров всем необходимым трудов стоило немалых, и легли они во многом на женские плечи.

«Я не стреляла… Кашу солдатам варила, — рассказывала писательнице Светлане Алексиевич спустя многие годы после войны рядовая, повар Александра Масаковская. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп. Тягала котлы, баки. Тяжелые-тяжелые. Командир, помню, сердился: «Я бы пострелял эти баки. Как рожать после войны будешь?» Однажды взяли все баки пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше.

Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки — все обмороженное. Особенно боялись морозов узбеки, таджики. У них же солнце всегда, тепло, а тут за тридцать-сорок градусов мороза. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту»

Мария Кулакова, рядовая, пекарь:

«В военкомате собрали нас, так и так, мол, требуются женщины для фронтовых хлебопекарен. Труд этот очень тяжелый. У нас было восемь железных печей. Приезжаем в разрушенный поселок или город, ставим их. Поставили печи, надо дрова, двадцать-тридцать ведер воды, пять мешков муки. Восемнадцатилетние девчонки, мы таскали мешки с мукой по семьдесят килограммов. Ухватимся вдвоем и несем. Или сорок булок хлеба на носилки положат. Я, например, не могла поднять. День и ночь у печи, день и ночь. Одни корыта замесили, другие уже надо. Бомбят, а мы хлеб печем»

«Голодный боец злой первые минуты. Потом он начинает вянуть, морщиться, сникать, как не политый под солнцем цветок, или замерзать при небольшом холодке. Ты можешь обложить его боеприпасами, а он скажет про себя: «Лучше бы ты мне харчишки подвез». А накорми — он сам лишний патрон раздобудет. Сытую жизнь защищать.

На войне любовь, дружба, жизнь и смерть приобрели воистину шекспировское звучание, но реальность держалась на густом пшенном супе, крутой каше и табачной закрутке», — писал, вспоминая боевую молодость, бывший артиллерист-разведчик Владимир Виноградов. И надо сказать, что к упоминаемому им пшенному супу солдаты действительно относились с большим трепетом.

В своих дневниковых записях «Разные дни войны» Константин Симонов приводит рассказ коллеги Бориса Смирнова о том, как тот сидел на пункте наведения авиации вместе с несколькими солдатами-артиллеристами. Им только что подвезли суп, и они ели его из котелков. В это время начался немецкий артналет. Когда снаряды свистели и рвались далеко сзади, солдаты, усмехаясь, говорили про них: «Это не наш, это генеральский пошел.

И это генеральский. А вот это наш». Солдат, сорвав с головы пилотку, прежде чем лечь, накрывал ею котелок с супом.

Снарядов много бывает за день, а суп один, никто другой порции не привезет, да и первую единственную на позицию зачастую приходилось доставлять ползком, под огнем врага.

«С нетерпением ждали мы на переднем крае прихода с обедом из тыла нашего повара или старшину, — вспоминал в своей книге «Звезды на винтовке» знаменитый на Ленинградском фронте снайпер Евгений Николаев. — Они всегда появлялись с двумя термосами, наполненными горячей пищей. Приходили два раза в сутки и только с наступлением темноты — поздно вечером и перед утром. В остальное время приход к нам был заказан. Когда один из них отправлялся в свой опасный путь с термосами, пристегнутыми широкими ремнями к спине, другой на кухне готовил пищу на завтра.

Не за свою жизнь боялись наши кормильцы, пробираясь сквозь огонь на передовую, за термосы, в которые по дороге попадали осколки от мин и разорвавшихся поблизости снарядов. Путь от кухни до роты был недалеким, но опасным. И не раз оставался личный состав без пищи. Иногда вместо жидкого супа нам приносили только гущу. И тогда, если на кухне оставался какой-то резерв, повар или старшина проделывал свой нелегкий путь дважды. Больше всего доставалось старшине Владимиру Дудину: траншеи были мелкими, а он высокий и кланяться пулям не привык. И тогда он приносил термосы, из которых со свистом выливалась жижа.

Каждому полагалась половина котелка жидкого, но горячего борща или супа. Некоторые делали из этого два блюда: сначала выпивали с хлебом жижу, а гущу оставляли на второе. В крышку котелка наливался горячий чай. Порой заваркой ему служил пережженный на печурке сухарь».

Владимир Виноградов передает рассказ бывшего красноармейца Николая Панкова о том, как тот был представлен к очень уважаемой в солдатской среде медали «За отвагу». Подвиг Панкова заключался в доставке на передовую термоса с горячим борщом. Особенность этой доставки была в том, что на половине своего пути боец попал под прицельный вражеский огонь, и термос пробила пуля. Красноармейцу очень не хотелось оставлять своих товарищей без горячего, и чтобы этого не случилось, он попросту заткнул отверстие собственным пальцем.

Боль была страшная, рассказывал Виноградову Николай. Утешало одно — кость не сварится.

Так вот, с надежно запечатанным термосом и добрался Панков до наших окопов, где «героический» палец из емкости вывинтили. За редкостную находчивость и самоотверженность товарищи нацедили трофейного шнапса, а командир первым внес его в список награжденных, несмотря на то, что в начавшемся вскоре бою отличившихся хватало.

О подобном случае рассказывает в своей книге «Наедине с прошлым» и писатель Борис Бялик. В самом начале войны на Карельском перешейке он побывал в полку, которым командовал будущий Герой Советского Союза полковник Василий Трубачев. Ординарец полковника показался Бялику хвастливым и болтливым парнем, особенно после его рассказа о сбитом им из пулемета немецком самолете и представлении его за этот подвиг к ордену. Писатель рассказал об этом комполка и услышал в ответ:

— Боюсь, что вы составили совершенно превратное представление об этом замечательном парне. Он действительно большой болтун, не спорю, но к ордену действительно представлен. Не за самолет, которого не сбивал, а за то, что три ночи подряд пробирался с термосами к отрезанной роте.

«Так вот в чем дело! — восклицает Бялик. — Термосы с кашей и супом показались ему слишком прозаическими предметами, чтобы рассказывать о них».

Завтрак или обед перед атакой. Вот как вспоминают его фронтовики.