Читаем без скачивания Смирить ярость - К. Адамс

— Боюсь, что в той урне не я. Джоли говорила, что вытащила меня сразу после церемонии. Маму жалко. Я бы сказал ей, только… Сама представь, что из этого выйдет.

Столько вопросов, а мой пересохший рот выдал только одно слово:

— Джоли?

— Она меня превратила. Может, ты ее помнишь? Маленькая шлюшка со Стейт-стрит? Мы еще надеялись, что она вернулась домой. — Он помолчал и вздохнул. — Не вернулась.

Сердце начало успокаиваться. Это действительно Тим. Рассказывает, пытается объяснить мне, что с ним произошло за эти два года.

— Но с чего бы ей тебя убивать? Мне казалось, ты ей нравишься.

— Я ей нравился. В том-то и беда. Она меня помнила.

Заметив, что я непонятливо морщу лоб, он стал объяснять, размахивая руками, словно ловил в воздухе подходящие слова.

— Понимаешь, смерть — это именно то, что мы думаем. Тело начинает разлагаться. Когда мы возвращаемся в него, мозг толком не работает. Я, как и Джоли, чувствовал одно — ярость. Как-никак, нас убили. Это было последним, что мы запомнили. Гнев, ярость… и голод. Черт возьми, Сил, ты не представляешь, что это такое. Но Джоли… Она была такой милой девчушкой. Какая из нее хищница! Ей нужен был кто-то, кто бы о ней заботился. Все равно — родители, сутенер или коп, который был с ней добр. Она вбила себе в голову, что влюблена в меня. Хотя как знать… Может, и была.

Я отложила «таурус» на столик и устроилась рядом с ним. Когда-то мы часами просиживали так, не замечая удобных стульев. Я вдруг заметила, что больше не боюсь. Если бы он собирался меня убить, уже убил бы.

— Так она тебя убила, потому что втюрилась?

Тим кивнул и спрыгнул на пол. Под его тяжестью скрипнула половица. Как он может раствориться в воздухе? Стать летучим дымом? Чушь какая-то!

— Угу. Иногда что-то в прошлой жизни оказывается достаточно сильным, чтобы сохраниться. Большинство вампиров просто бешеные собаки. Скрываются, кормятся и спят… Вечно! — Он замолчал, и его лицо помрачнело. — Вернее, так было раньше. Но что-то меняется. Поэтому я здесь.

Я замахала руками:

— Не гони пока, дай хоть это осмыслить. Значит, Джоли тебя убила. Оставила в переулке, где я тебя нашла, но из виду не теряла? Зачем было ждать до конца церемонии? Почему не забрать тебя прямо из переулка?

Он ухватил стул, перевернул и сел верхом, положив локти на спинку:

— Я же говорю… Она помнила. Каким-то образом удержала в памяти, что, если пропадает коп, начинается большая охота. Не знаю, где она раздобыла труп для подмены, но она вытащила меня из гроба по пути в крематорий и подменила другим — хотела, чтобы я остался собой, когда очнусь. Наверное, только потому я сейчас сижу здесь. Это вроде амнезии. Не помнишь, кем ты был до того, как перешел границу смерти. Но если вспоминаешь хоть что-то, все возвращается разом. Ну, — поправился он, мотнув головой, — не все. Иначе мне не понадобилось бы двух лет, чтобы вернуться сюда.

— Так ты вспомнил? Эти чокнутые звонки — твоя работа?

Он кивнул и вдруг покраснел от смущения. Он мертвый?! Мертвые не умеют краснеть.

— Да. Я хотел дать тебе знать, но не сообразил, что через два года ты не узнаешь мой голос. Беда в том, что до прошлой недели я даже твоего имени не помнил. Тем более где тебя искать. Это дело не быстрое. Как после ранения в голову. Что-то вспоминается, что-то нет. Чертовски неприятное ощущение. Джоли помогала подружка — задолго до того, как она превратила меня. Она уже много месяцев была вампиром, а мы не знали, Сил. Не понимаю, как ей это удалось, но я, узнав, почувствовал себя полным идиотом. Представляешь: убеждал ее вернуться к родным, а она давно была покойницей.

Джоли… Маленькая блондиночка стала дымом и зубом и… мертвой?

— Так ты вспомнил, что был копом?

Он кивнул:

— У нее были видеозаписи: как мы отправляемся на вызов или выходим из столовой. Она очень старалась, чтобы в кадр попадал я один, и еще попросила подругу снимать ее, когда она трогала меня за руку или когда я улыбался ее шутке. Все для того, чтобы я, очнувшись, поверил, что мы были любовниками. — Тим грустно покачал головой. — У нее почти получилось.

Понятно: как не поверить материальным уликам и собственным фотографиям. Я невольно задумалась: что заставило его увидеть истину?

— А что не сработало?

До сих пор он упирался взглядом в стол, а теперь посмотрел мне в глаза. Глубина его зеленых глаз гипнотизировала, и я не могла отвернуться. Он встал — плавно, со звериной грацией, которой не обладал прежде.

Нельзя сказать, что он ко мне подошел — скорее, скользнул. Остановился в дюйме от моих коленей, уперся руками в прилавок по обеим сторонам от меня. Сердце подкатило к горлу…

— Я вспомнил тебя.

Я вдруг испугалась — не того, что он меня убьет, а чего-то совсем другого.

— Ты… Но мы никогда… — Я проглотила слюну, но комок в горле никуда не делся. Я неловко поерзала на прилавке и заметила, что его губы кривит тонкая улыбка. — Между нами никогда ничего не было, Тим! Мы были просто напарниками. Ты неправильно вспомнил.

Он склонился ближе, и я отшатнулась, ударившись плечами о дверцу шкафчика.

— Тогда почему я помню вкус твоего языка, изгибы твоего тела — так ясно, что ноют ладони? — Он, кажется, понял, что со мной творится, — по тому ли, как я ежилась, или как барабанила ногтями по ткани джинсов. Нагнулся еще ниже, так что я уловила запах ментолового полоскания и коричной зубной пасты. — Скажи мне, Сил!

— Был всего один поцелуй, больше ничего. И мы тогда оба были пьяны.

Мы условились никогда об этом не вспоминать. Он ждал не двигаясь, следя глазами за каждым моим движением. Я уставилась на его шею, скрывающуюся за темным шелком рубахи. Сперва мне показалось, черной, но она была коричневой, того же густого цвета, что и его волосы. На шее никаких отметин — ни шрама, ни царапины там, где была смертельная рана.

— Это было… — Господи, что тут скажешь? Что это было изумительно? Так остро, что единственный поцелуй напугал нас обоих? — Это было после неудачного налета на наркопритон. В ту ночь мы потеряли Бобби Такера, и нас обоих встряхнуло. Мы тянули соломинки, чтобы решить, кто будет выбивать дверь.

Он кивал, насупив брови:

— Я вспоминаю. Мы соревновались, кто сумеет выбить дверь с одного удара.

— А кто не справлялся со второго, угощал всю компанию. Так что Бобби всегда старался выбить с первого. Но эта дверь была заминирована…

Тим поднял руку и медленно разгладил пальцами мои волосы. Дрожь и трепет легких крылышек в животе — мне бы спрыгнуть с прилавка и бежать, а я даже двинуться не могла.

— Тебе взрывом опалило волосы, и их пришлось основательно подрезать. — Его взгляд снова стал сосредоточенным. — Тебе понравилось, как я подстригаю волосы. Ты даже залюбовалась.

Теперь кивала я.

— Ты, хоть и был пьян, так ловко обращался с ножницами.

Я вспомнила, как он смеялся, отпускал шуточки, подбоченясь, как темпераментный французский стилист.

Его руки скользнули по моим волосам, разбудив память тела, и я сжала кулаки, как сжимала в ту ночь. Мне было хорошо… слишком хорошо, и что-то между нами вдруг изменилось.

Теперь он вспоминал не словами, а движениями. Нежные пальцы превратились в стальные ленты, обхватив мой затылок и притянув лицо к его губам. Я не могла его остановить… И сама не могла остановиться, как и в тот, первый раз.

Его губы, рот мягко, но с жадностью пожирали меня. Ищущий язык переплетался с моим. Я почувствовала, как мои руки без дозволения тянутся к нему, скользят по его теплой шее, распускают ленточку, связывавшую волосы. Шелк… Мне всегда хотелось узнать, каковы будут на ощупь его волосы, если отрастить их подлиннее.

Я впилась губами в его рот. Мой стон перешел в тонкий крик удивления и ужаса перед своим телом, которое рвалось к нему. Не мог он быть вампиром — здесь какая-то ошибка! Тим жив! Он хочет меня, нас больше не связывают служебные инструкции. Ему теперь нечего бояться понижения или отставки.

Он развел мне колени, и я позволила ему прижаться ко мне так плотно, что почувствовала настойчивую пульсацию его напрягшегося тела. Бескровный? Безжизненный? Невозможно! Я даже не могла нащупать языком острые как иглы клыки, виденные совсем недавно… Пока не коснулась языком нёба за зубами. Вот они, тонкие и твердые, сходящиеся в острие. Они втягиваются. Надо же, втягиваются! Его ладони передвинулись мне на грудь, и соски затвердели так внезапно, что я подскочила. Ощутила, как мой язык резко дернулся вперед, оцарапался об острый кончик зуба. Было не больнее, чем когда нечаянно его прикусишь. Но, одновременно со мной почувствовав вкус медной монеты во рту, Тим напрягся.

Он отпрянул. Его нижняя губа оказалась выпачкана красным, и взгляд изменился. Он с трудом сглотнул и вытянул руку из моих волос, чтобы утереть рот.

Он долго смотрел на красное пятно на ладони. Вздрогнул и вытер его о штанину.