Читаем без скачивания Мурена - Валентина Гоби

Франсуа дремлет. Он прочитал в «Паризьен либерэ», что в Арденнах от холода гибнут кабаны и косули. В Мозель возвращаются волки. Ла-Манш промерз на много метров. Франсуа думает о докерах, он хорошо помнит набережные Уистреама. В Страсбурге заледеневшие железнодорожные стрелки отогревают огнеметами. В Аяччо и Сен-Тропе из-за холода прекратилось транспортное сообщение и в магазинах пропал хлеб. В Ницце под снежными шапками ломаются пальмы. В Грассе мороз уничтожил майские розы, померанцы и мимозы — Франсуа подобрал как-то упавший цветок, вновь обрел изящные манеры — одинокий мужчина среди женщин; крупные и свежие лепестки, едва державшиеся в чашечке, обвалились ему прямо в ладонь и оставили на ней свой запах — он припомнил, что это случилось в прошлом году, накануне забвения. В Босе погиб урожай рапса, озимого овса и шестирядного ячменя. Эльзас потерял пятьдесят процентов пино-блан, гри, нуар, и следующий урожай можно будет собрать только через два года. В Воклюз, также прочитал Франсуа, замерзли фруктовые деревья, так как в них уже началось движение соков. На севере полностью уничтожен урожай порея, картофеля и моркови. Газеты писали исключительно о подобных катастрофах, о том, что морозы добрались даже до Алжира. Он забудет обо всех этих катаклизмах без исключения, о замерзших трупах, валяющихся на тротуарах, о воззвании аббата Пьера, о мужчине, который вчера свернулся клубком у фундамента здания — он больше никогда не увидит зимы. Говоря по правде, он уже держит реальность на расстоянии, он даже не в Бейле, ничего не произошло, и лишь Нина отгоняет всякое сожаление. По привычке, ибо так положено, Франсуа жалеет мертвых, бедных и больных, но по-настоящему его волнует лишь Нина, он ничего не может с этим поделать, она полностью овладела им, вытеснив все остальные чувства. Но тем не менее и Нина исчезнет из его памяти. Время замрет на отметке до начала их отношений, а ее образ станет расплывчатым, словно черты случайной попутчицы в вагоне метро. Нет, речь не идет о страдании, ведь потеря памяти — отличное средство против сожалений об утрате. Но все это гнусная дрянь. Мир исполнен маленьких апокалипсисов, и кто знает, насколько важны эти безымянные докуки, которые иногда нас одолевают.

Грузовик едет уже несколько часов со скоростью сорок километров в час, наполовину погрузившись в туман. После Реймса дорога суживается, дома встречаются все реже, клубится туман. Равнина пестрит голыми остовами деревьев, отчего Франсуа невольно щурится. Он похлопывает онемевшими руками. Ему хочется отлить, но он знает, что Тото сделает остановку лишь в Шарлевиле; это разумно, так как при минус пятнадцати антифриз может и не справиться. Вскоре скорость падает до тридцати, дорога становится чуть шире автомобиля. Тото управляет грузовиком почти стоя, высматривая участки гололеда и объезжая выбоины. В Синьи-л’Аббеи колокольня накрыла церковь колпаком чародея. Франсуа забудет эти странные названия, которые он повторяет, чтобы рассказать Нине: Вармервиль, Таньон, Ретэль, Новьон-Порсьен и Ваньон. Он даже не уверен, насколько правильно произносит эти топонимы, они напоминают названия мест сражений; он забудет и сливающуюся с небом равнину, и шляпу-колокольню. Он забудет, как внезапно заглох мотор; забудет, как ругался Тото, когда напрасно жал на акселератор; забудет, как грузовик остановился, словно игрушка, у которой кончился завод, как он замер на месте и больше не заводился. Выйдя из кабины, он все еще слышит в голове шум двигателя, и треск льда под его подошвами доносится до ушей, словно сквозь вату. Тото бьет по кузову и говорит, что дело труба и нужно идти за помощью. Он не может оставить без присмотра, просто под брезентом, десять тонн металлолома. Так что идти придется Франсуа, а Тото подождет на месте. Иди прямо, говорит ему Тото, так, чтобы солнце стояло у тебя за спиной, ты обязательно что-нибудь найдешь; Синьи в нескольких километрах позади, скажешь, что я застрял на дороге. Тото чиркает спичкой и закуривает сигарету. И не задерживайся, предупреждает он, а то все промерзнет.

Франсуа следует указаниям Тото. Он идет прямо, следя, чтобы солнце светило ему в спину. Он пробирается сквозь лес. Черные ветви, покрытые льдом, тянутся вверх, стволы позади смыкаются, скрывая его путь. Это сказочный лес, он весь пронизан ночными звуками. Неожиданно обрушиваются пласты снега, слышится хлопанье крыльев, треск ледяной корки. В каменной ложбинке он находит покрытые инеем заросли постенницы; раня пальцы о шипы падуба, делает небольшой букетик с красными гроздьями. Посреди рябинника он явственно видит косулю. Из леса Франсуа выходит с чувством сожаления. Он искололся в кустах ежевики; дорога похожа на каток. Его едва не задевают распростертые крылья, он следит за беззвучным полетом, о котором сохранит воспоминания лишь растущий неподалеку бук. Птицы исчезают за стволом. Отсюда грузовик уже не виден. Франсуа замечает череду столбов линии электропередачи, дорогу, утыканную иглами до неба. Там железная дорога. Шагать по рельсам куда проще, чем по снегу, к тому же они проходят через станции, где можно попросить помощи. Франсуа перелезает ограду и направляется прямиком через поля — даже по полю идти легче, чем по дороге. Наст проседает при каждом шаге, и ноги проваливаются сквозь снежную мякоть до твердого слоя. Потом Франсуа долго шагает по рельсам, солнце слегка смещается к западу. Он ускоряется, по груди разливается тепло, надо закончить дело до наступления ночи. Наконец он замечает здание пакгауза и стоящие рядом вагоны. Он решает: заберусь на вагон, попытаюсь определить, где стоит грузовик и где ближайшая станция, и дам знак Тото. Он подходит к одному из вагонов, хватается, за что только можно ухватиться, просовывает пальцы в какие-то полости и разрезы в металле. Карабкаться на вагон гораздо труднее, чем лазать по строительным лесам, но у него есть шестьсот мышц и триста суставов. Он уже сидит на крыше, лицом к совершенно ровному пейзажу — белое на белом, кроме лесной чащи, тот кажется гравюрой. Франсуа вдыхает, наполняя воздухом легкие; у него пустой желудок, голова чуть повернута. Он встает. В его мозгу запечатлены силуэт косули, черный дятел, заиндевевшая постенница и букетик падуба, брошенный в снег перед вагоном, и все другие впечатления, сны, жесты и мысли, что предшествовали сегодняшней заре, неделе, наступлению этой сибирской зимы, Нине. Франсуа поднимает руки над расстилающейся перед ним равнине, над деревьями, рекой…

Небо разламывает вспышка. Тело Франсуа изгибается, его подбрасывает в воздух, и юноша перелетает через борт вагона. Его мозг пронзает разряд такой силы, что он не успевает осознать, что произошло. Мы одни перед сценой, и над равниной ни ворона.

Куда уходит белизна, когда снег тает? — размышлял Шекспир. — Чистейшая белизна хлопьев, слежавшегося снега… Такая неоспоримая — и вдруг